– Я радуюсь, – сказала Ксюха, стараясь не зареветь. – А я раньше думала, она превратится в журавлика и улетит, – задумчиво сказала бабушка. – Она всегда хотела летать. Вот и лазала по книжным полкам и занавескам до потолка, а оттуда прыгала на люстру. Не зря же ты назвала её Журавушкой. Может, она иногда будет летать над горой Асо. Может, и к нам прилетит. Надо ждать. Глава восемнадцатая Всё правильно (суббота, седьмой день каникул) – Всё! Девчонки, спускайтесь, машина у подъезда. Всё! – это кричал дядя Серёжа в Ксюхиной трубке. Да, всё. Через три часа самолёт оттолкнётся лапками от уральской земли и из Инниной жизни навсегда уйдут весёлая Ксюха, бедная О-Цюру, мудрая бабушка, милая Сумико, невероятный Акихиро, крикливый Сашка, верный Максим и все те чудеса, что случились с ней в последние шесть дней. И никто, никто никогда не станет так восхищаться ею. – Эх, – сказала Ксюха уже в сотый раз. – Надо было тебе билет на воскресенье брать. На вечер. – Мама оставила последний день на уроки, – в сотый раз ответила Инна. – Нам на каникулы тридцать задач по алгебре задали. – Нам тоже что-то невообразимое задали, – кивнула Ксюха. – Но я не буду делать. Это нарушает мои права человека на отдых. По Конституции России. Или по Конвенции прав ребёнка. Я вечно их путаю. И сакура, зараза, не зацвела. Ведь уже вот-вот, ещё один день… Отсутствие сакуры Инну вообще не волновало – что она, цветущих яблонь не видела, что ли? И вишни от них не особо отличаются, это ерунда, просто распиарили цветение обыкновенного дерева. К тому же говорят, что цветы её почти без запаха, а плоды вообще несъедобные. А вот всё остальное покидать было невообразимо жалко. Девчонки спустились вниз, сели в машину, дядя Серёжа, весело что-то мурлыча, стронул «логанчик» с места. – А давайте напоследок ещё разок на Японию взглянем, – попросила Инна. – Это же рядом. – Раньше надо было говорить, мы бы пораньше выехали, – заворчал дядя Серёжа, считавший, что после атомной войны самое худшее несчастье – это опоздание на самолёт. Но остановился в удобном месте и выпустил девочек, крикнув: – Десять минут! И всё! Они забежали за дом, обогнули рябину. – Ой, – сказала Ксюха. – Ну надо же. Белая пышная масса сплошными пластами висела между небом и землёй. Вдали она была плотная, хоть лопатой копай, а вблизи распадалась на невесомые бело-розовые пряди и отдельные пушистые комки. Белое чудо скрывало полдомика Сумико и текло дальше, вздымалось над улочками и садиками Ёкамати, потом причудливыми застывшими потоками разливалось по долине и карабкалось в горы. Свет, отражённый от белого и розового, стал другим, и весь мир изменил окраску. На земле, на стенах домов лежали лиловатые отблески и причудливые тени. Казалось, что светится то, что никогда не светилось, – камни, трава, лица и ладони людей. Да, везде были люди. Молоденькие девушки в кимоно сидели на маленьких циновках в позе «сейдза» – на коленках, с прямой спиной, как на гравюрах, и мечтательно глядели на цветущие ветви. Мужчины в парадной самурайской одежде тоже сидели на циновках со строгими выражениями лиц, говорящими: «Сакура сакурой, но долг превыше всего». Другие расположились целыми семьями, с детьми, с едой и напитками, они веселились и смеялись – негромко, чтобы не нарушить гармонию, чтобы у всех был праздник. Инна и не заметила, когда она перешла границу и зашагала уже не по грязи торфяника, а по зелёной японской траве. Ей кланялись, с ней здоровались – ну и что, что демон, сакура всех уравнивает. Вот ведь демон, а тоже сакуру любит. Вон Сумико и Мияко-сан кланяются, вон, наверное, Касуга Нобуо рядом с ними, а может, и нет – ведь Инна его так и не видела. Вон ещё какие-то совершенно незнакомые люди, они улыбаются и рады, что ей, чужеземному демону, нравится их сакура. – Мя-а-а-а! Инна вздрогнула и подняла голову. Между цветущих ветвей, слившихся в плотную нездешнюю сущность, виднелся ярко-голубой кусочек неба. В небе, довольно низко, неловко летела большая серая кошка, растопырив лапы и хвост. Рядом летела кошка поменьше и кричала: – Рули хвостом! Хвостом рули! Левее бери! Врежешься в сакуру, что я королеве скажу? Инна засмеялась. Сакура цвела, и всё в мире было правильно. Не глава девятнадцатая, а нечто вместо эпилога Сообщение, которое пришло на Инкин телефон через две недели после её возвращения в Питер: «Под рябиной лежит ветка криптомерии». Обещанное приложение с Инкиными стихами О самурае, свернувшем с прямого пути Жил на свете самурай — Скрюченные таби, Он закусывал сакэ Скрюченным васаби, И под сакурой кривой В скрюченном сумаи Жил он летом и зимой, Карму выпрямляя. На рассвете он махал Скрюченной катаной (Это летом он скрестил Штопор с ятаганом). На закате он лепил Скрюченные суши, Ими нэкку он кормил — Скрюченные уши. Даже речка для него В узел закрутилась, Даже Фудзи для него Набок покосилась. Если влево он хотел, То шагал направо… Так бывает, коль у вас Скрюченное дао! Четыре самурая, или Японский «Теремок»