И вдруг бросился бежать вверх по склону. Поэтесса, не ожидавшая ничего подобного, некоторое время смотрела ему вслед, потом завопила, чтобы он подождал её, но он не остановился и не оглянулся. Она побежала за ним, но вскоре поняла, что бегом такой крутой и длинный подъём ей не осилить, да и тяжёлые ботинки словно прирастали к брусчатке, и куртка-стог мешала. Всё же она бежала!.. Илья был далеко впереди, и ей казалось очень важным успеть за ним, догнать, как будто от этого зависело что-то, без чего ей не обойтись. Ну, давай, давай, подгоняла она себя, злясь изо всех сил, что ты такая корова!.. В боку кололо, сердце подкатывало к горлу, и вскоре пришлось перейти на шаг. Она торопилась изо всех сил и смотрела вверх. Вот Илья обежал тёток с корзинами, – они опять остановились, вытаращились и как по команде всплеснули руками, – вот добежал до кривой берёзы. Сейчас пропадёт из глаз!.. Она всё ускоряла шаг и наконец опять побежала, медленно и тяжеловесно. А потом оказалось, что он идёт ей навстречу, часто и тяжело дыша!.. – Получается пять с половиной минут, – отрывисто сказал он и, потянув «молнию», расстегнул куртку. – Фу, как жарко. Если бегом, а у меня первый разряд по лёгкой атлетике. Ангел наклонилась и упёрлась руками в колени, стараясь унять дыхание. Лицо было красным и мокрым, пот блестел на коже черепа между стянутыми в дреды волосами. – Петрович был сильно пьян. Так сильно, что вроде бы в пьяном угаре задушил человека! Значит, поднимался он долго. Предположительно, раза в два дольше, чем я. Он подал Ангелу руку, и она взялась за неё. Он вёл её по дорожке под берёзами и думал. – Нонсенс! – И он фыркнул. – Получается ерунда. Там, где должен быть мотив, рвётся логика. А там, где должна быть возможность, рвётся время. И что получается? – Слушай, давай посидим, – попросила Ангел хрипло. – Ты зря понеслась, – сказал он, думая о другом. – Без подготовки такие подъёмы не штурмуют. Они дошли до лавочки и обрушились на неё. Ангел обмахивалась пятернёй. – Итак, мотив. Он должен быть, но его нет. Все, с кем я разговаривал, этот мотив объясняли так: не хватило на водку, и Петрович задушил женщину. Взял он у неё, по слухам, только какой-то платок. Так не бывает, и мы это понимаем. Второе – время. Незадолго до убийства – во сколько это было, я точно не знаю, – но именно в этот момент мимо «Народного промысла» проезжал местный таксист. И видел внизу, где поворачивает дорога, Петровича. Если сразу после этого Петрович бросился бежать наверх и бежал, допустим, с моей скоростью, ему потребовалось бы около шести минут. Это немало. При этом совершенно ясно, что с моей скоростью он бежать не мог, и ему понадобилось бы примерно вдвое больше времени, то есть минут двенадцать. Получается, что ничего не получается. Впрочем, время хорошо бы уточнить. – Зачем тебе всё это? – спросила Ангел. – Из чистого любопытства? – Я исследую преступления, – сказал профессор Субботин. – Ко мне обращаются те, кто хочет установить истину. Не посадить за решётку преступника, а узнать, что случилось. Почему случилось именно так. Кто виноват. Ведь подчас виноват вовсе не тот, кто поставил точку. – Поставил точку, значит, убил? Он кивнул. – Ты считаешь, есть убийцы, которые ни в чём не виноваты? Он посмотрел на неё. – Кто ты такой?! – опять спросила она. – Я профессор физики, – сказал Илья Субботин. – Мои здешние исследования к моей работе не имеют никакого отношения. – То есть тебя нанимают, чтобы ты объяснил, как было дело. – Да. Она как будто содрогнулась немного. – И кто тебя нанял на этот раз? – Директор нашего Дома творчества. Он хочет знать, за что была убита Лилия Петровна. Попутно он хотел бы узнать, кто именно её убил. Формальности, насколько я понимаю, его не интересуют. Как раз формально преступник обнаружен, обезврежен и посажен за решётку!.. Директор хочет знать, что произошло на самом деле. Видимо, Лилия Петровна была ему не безразлична. Дочери наплевать, а ему нет. Он разыскал меня и предложил разобраться. – Ты что, даёшь объявления в Интернете – найду убийцу по вашему желанию? Он пришёл в раздражение: – Какая разница, как это происходит технологически? Я работаю только по рекомендации. И сам проверяю детали. Чтобы меня заполучить, нужно очень постараться. – Я думала, ты нормальный, – сказала Ангел, прищурилась и посмотрела на небо. – А ты вон какой. Его это задело. – Нормальность – это не ко мне, – объявил он со всей любезностью, на какую был способен в данный момент. – Я ненормален с детства. Меня всегда больше интересовала небесная механика Кеплера, чем пение в караоке-клубе. – Хорошо, а если ты узнаешь, что убийство совершил не тот человек, которого обвиняют… Он поправил: – Не если, а когда. Когда я узнаю!.. – Хорошо, пусть так. Когда ты узнаешь, что убийство совершил другой, что ты будешь делать? – Ничего. Обычно я объясняю своему клиенту положение вещей и больше не делаю ничего. – Ты считаешь, это честно? – Это опять из книги о русском крестьянстве? Он ругал себя, что ввязался в дискуссию, она чувствовала его недовольство и злилась ещё сильнее. – Хорошо, – сказала она. – Допустим, ты такой великий и неповторимый сыщик и тебя интересуют только исследования, а моральная сторона дела тебе по барабану. – Так и есть. – Почему тогда тебя так взбесила эта девушка, Лиля? Я думала, ты её ударишь. – Тебе показалось. – Да ну! Ничего мне не показалось!.. Он поднялся и протянул ей руку в перчатке. – Ты сейчас сама себе всё объяснишь. И придёшь к выводу, что я не так уж плох. Или что меня можно исправить. Женщины всегда так делают. Если логика или здравый смысл говорят вам одно, вы всегда сами убеждаете себя в противоположном. Она оттолкнула его руку. – Пошёл ты! Я ни в чём не собираюсь себя убеждать! Мне наплевать на тебя. – Это очевидно, – согласился профессор Субботин. – Именно поэтому ты весь день за мной таскаешься. Она повернулась и пошла прочь. Он смотрел ей вслед. Он не собирался её догонять. Из «Народного промысла» вдруг вышел Матвей, огляделся, профессора не заметил и пошёл куда-то за дом, загребая ногами опавшие листья. Илья так удивился, что некоторое время соображал – окликнуть его, пойти следом или ничего не делать!.. – Матвей! – Тот оглянулся и остановился. – Мы вас потеряли. Зоя Семённа распереживалась. – Да я… – Матвей вновь оглянулся по сторонам, – спать пошёл. Выпили мы, и я… пошёл в гостиницу. …В гостиницу ты уж точно не ходил, подумал Илья. В гостинцу как раз пошёл я, и тебя там не было. Куда ты отправился?.. Как это узнать? – Вы бы Зою Семёновну предупредили. У неё все экскурсанты наперечёт. Матвей опять оглянулся. – Да я вот сейчас зашёл к ней, извинился. Ничего, ничего, как-нибудь… – Что как-нибудь? Матвей пожал плечами, сунул руки в карманы и кивнул то ли Илье, то ли самому себе. – Я пойду? – он словно спрашивал разрешения. – Вы ведь здесь не в первый раз, да? – Я… нет, не в первый. А что такое? Какая разница, в первый или в какой? Я отдыхаю… мне нравится… – Мне тоже нравится, – сказал Илья, внимательно рассматривая его от волос до мягких меховых мокасин. – Вы, должно быть, уже во всех окрестностях Сокольничьего побывали, да? Всё видели? – Я?! Ничего я не видел! То есть да, да, видел. Музеи видел, церкви. Здесь хорошие церкви, – он вдруг улыбнулся, – душеспасительные. И люди есть хорошие, приятные. – Люди приятные, а женщину задушили. Матвей вздохнул, полез в карман, достал очки в тяжёлой оправе и нацепил на нос. И посмотрел на Илью.