Опыт первых лет учебы Уоррена в школе свидетельствует о его оторванности от сверстников и зависимости от матери, сестры и бабушки. С приближением половой зрелости в Уоррене начала заявлять о себе его глубинная озлобленность на женщин. Учился он неровно. Некоторые учителя считали его прилежным, но в то же время директор школы отмечал в одном из отчетов, что Уоррен часто «погружается в фантазии». Это замечание согласуется с рассказом сестры Уоррена о том, что временами он сидел на диване с видом полностью ушедшего в себя человека. Ребенком он не проявлял агрессии по отношению к матери, но затем стал набрасываться на нее в моменты гнева. Он мог вспылить из-за мелочей вроде желания пары хот-догов или шоколадного сиропа для мороженого. В своей автобиографии Уоррен, в частности, написал следующее: «В возрасте нескольких месяцев я умер и меня оживили, как будто по воле рока… Я был чудаком в глазах других людей… Я решил, что буду глотать обиды». Он также привел такую аналогию: «Когда мне разрешили писать, я был словно пес, которого приласкали». События, способствующие формированию личности Личность Уоррена была сформирована такими событиями, как слишком тесный физический контакт с матерью, конфликтные отношения родителей, физические и словесные унижения со стороны других детей и проявившаяся в подростковом возрасте агрессивность по отношению к родителям, на которую в семье смотрели сквозь пальцы. Этим факторам сопутствовало отсутствие у Уоррена социальных связей с его отцом и братьями, а также с людьми не из семьи. Домашнее окружение отрицало или сводило к минимуму его агрессивные проявления вне дома. Стереотипные реакции Чувство вседозвоенности — одна из ключевых личностных черт Уоррена, источником развития которой было особое отношение к нему со стороны матери. Не менее важно и то, что уже на ранней стадии жизни он погружался в навязчивые фантазии. Дальнейшее изучение этого вопроса показало, что эти фантазии были связаны с мастурбацией. Уоррен признался в непреодолимой тяге к мастурбации, фетишизации женского белья и подглядывании за сестрой в ванной комнате. Такой набор сексуализированных интересов подтверждает сознательное восприятие им своих фантазий, поначалу пассивных (например, мастурбация под одеялом, подглядывание в замочную скважину и кража нижнего белья), а также тот факт, что для достижения состояния эмоционального подъема и получения удовольствия он испытывал необходимость в фантазировании, а не в нормальном взаимодействии со сверстниками. Неблагополучное окружение и полученная ребенком психологическая травма приводят к тому, что у него складываются нездоровые когнитивные и поведенческие паттерны, которые в конце концов выливаются в преступное поведение. Другая часть стереотипных реакций Уоррена заключается в его способе мышления. Агрессивное поведение в семье указывает на раннюю зависимость от агрессивных фантазий как от основной области выражения эмоций. Сексуально окрашенные фантазии начали сливаться с агрессивным поведением, отчасти вызываемым чувствами гнева и мести в связи с детскими переживаниями. Важно отметить легкость, с которой Уоррен переходил к агрессии. Налицо отсутствие мыслей, которые могли бы остановить его или заставить усомниться в правильности своих действий. Он умел быть вежливым и произвести на первый взгляд приятное впечатление, но мало что могло удерживать его от проявлений агрессии сначала по отношению к членам семьи, затем к соседям, а впоследствии и к незнакомым людям. Действия по отношению к другим людям Несмотря на отсутствие приводов в несовершеннолетнем возрасте, Уоррен занимался криминальной деятельностью: в компании двоих подельников он «подрезал» дамские сумочки. Также он обвинялся в нападении на пожилую слепую женщину с целью отобрать у нее сумочку. У пострадавшей была 14-летняя племянница, которая по утрам провожала ее до автобусной остановки, а после работы встречала там же и отводила домой. Однажды вечером Уоррен обматерил их и вырвал у женщины сумочку. На опознании племянница указала на Уоррена. Во время следствия по делу об этом грабеже была найдена мертвой пожилая женщина, жившая в том же районе и, по слухам, регулярно отчитывавшая молодого человека за неподобающее поведение. Ее обнаружили с огнестрельным ранением в голову неподалеку от места, где подростки обычно вырывали у женщин сумочки. На место преступления привезли служебно-разыскных собак, которые привели полицейских к дому Уоррена. Отец сообщил им, что тот весь вечер находился дома. Уоррена отвезли в полицейский участок для допроса по делу об убийстве. Его посчитали главным подозреваемым, поскольку соседи заметили пропажу их револьвера 38-го калибра спустя день-два после того, как Уоррен и мальчики из этой семьи играли с этим оружием. Уоррен отказался разговаривать с полицейскими до приезда его матери в участок. Она поддержала его отказ от дачи показаний. Поняв, что Уоррен ничего им не скажет, полицейские предложили оказать ему психиатрическую помощь. Возмущенные этим родители наняли адвоката. Впоследствии все обвинения были сняты: обвинительный акт по делу о грабеже был аннулирован по формальным основаниям, а подозрение в убийстве было снято из-за недостатка улик. Ни в детстве, ни в подростковом возрасте Уоррен не проявлял особого интереса к девочкам. Его единственной подружкой была 13-летняя девочка, с которой он не мог встречаться из-за возраста. Он приходил к ней в гости и поддерживал с ней контакт, предлагая дождаться, пока он вернется из армии. Уоррен окончил среднюю школу и поступил на военную службу. Через месяц его обвинили в покушении на убийство молодой женщины, которую обнаружили в бессознательном состоянии и жестоко избитой. Ее жизнь спасло только своевременное прибытие врачей «Скорой помощи». Улики с места преступления указывали на Уоррена. Рекурсивный фильтр I Доминантой первого рекурсивного фильтра (действовавшего до ареста) было то, что все агрессивные действия Уоррена так или иначе приуменьшались его семьей. Мать не только не придавала этим актам значения и не заявляла о проявлениях агрессии в семье, но и постоянно защищала и выгораживала сына. Отец по большей части отсутствовал и был пассивен в качестве защитника семьи. В этой связи заметна сильная система поддержки агрессии подростка со стороны окружающих при деградации роли его отца. Социальная система семьи потерпела крах, а внешняя социальная система (полиция) не могла вмешиваться. Уоррен понял, что правоохранительная система в целом слаба, как и его отец, а сам он волен делать все, что пожелает; это усугубило его нарастающую поглощенность садистскими фантазиями и их воплощением. Ему все сходило с рук. Уоррен окончил среднюю школу и впервые в жизни зажил отдельно от семьи, поступив на военную службу. Не прошло и месяца, как он снова попал в серьезные неприятности. В отсутствие родительских защиты и вмешательства Уоррену предъявили обвинение в покушении на убийство. Психиатрическая экспертиза В рамках предварительного следствия в ноябре 1965 года Уоррена обследовали психиатры, чтобы оценить возможность признания его невменяемым на суде военного трибунала. Согласно правовому стандарту того времени, экспертам необходимо было ответить на вопрос, достаточно ли преступник психически здоров, чтобы отличать правильное от неправильного и поступать соответствующим образом. В период обследования находившийся в госпитале Уоррен не делал попыток ни согласиться с предъявленными обвинениями, ни отвергнуть их. Он заявил, что помнит, как запер все двери в здании, где произошло убийство, кроме одной, и что видел работавшую за своим столом женщину. В 17:15 он отправился на автобусе в расположение части, куда прибыл около 18:00. Поужинав в столовой, он пошел играть в бильярд. Он ни разу не упомянул о каких-либо провалах в памяти. Комиссия врачей-психиатров признала, что он находится в ясном сознании; в то же время уровень его тревожности был меньше, чем можно было бы ожидать в данных обстоятельствах и с учетом предъявленного обвинения. Он продолжал отрицать наличие каких-либо воспоминаний о случившемся, говоря, что даже если и сделал это, то ничего не помнит. Некое подобие эмоциональной реакции Уоррен выразил лишь однажды, высказавшись о том, как будет расстроена его мать. При упоминаниях о жертве его лицо немного мрачнело, и он становился несколько более встревоженным. В любой другой ситуации он вел себя спокойно и непринужденно. На вопрос о причинах такого поведения он ответил: «У меня нет причин беспокоиться, пока я не узнаю, что у них на меня есть». Поставленный психиатрами диагноз звучал следующим образом: явно выраженная хроническая агрессивность. В отчете также отмечалось, что Уоррен испытывает острую неприязнь к начальству и любым людям, которые, как ему кажется, могут им командовать. В подростковом возрасте он неоднократно участвовал в ожесточенных массовых уличных драках и признавался, что готов уничтожить каждого, кто встанет на его пути. Он также демонстрировал склонность к иждивенчеству, которую пытался отрицать, но которая очевидно проявлялась в его отношениях с матерью. Далее комиссия указала, что на момент совершения вменяемого ему преступления Уоррен был достаточно психически здоров, чтобы отличать правильное от неправильного; что он обладает достаточными умственными способностями и для понимания сути предъявленных ему обвинений, и для сотрудничества со следствием; и что он не страдает каким-либо хроническим психозом, ограничивающим его дееспособность и правоспособность. Это заявление было приобщено к делу без дальнейшего анализа и полностью исключило возможность признания Уоррена невменяемым судом военного трибунала. На процессе Уоррен заявил, что не признает себя виновным. Ниже приводится краткий пересказ свидетельских показаний жертвы, ставших существенной частью доказательной базы по этому делу. 19-летняя вольнонаемная, работавшая в бухгалтерии, решила задержаться на работе. Закрытием помещений после окончания рабочего дня занимался другой отдел. Обычно три двери запирались изнутри и для выхода оставалась только одна, находящаяся в юго-западном крыле здания. Через пятнадцать минут после окончания рабочего дня к этой двери подошел мужчина и обратился к пострадавшей. Она не видела его прежде и не знала, кто он. Это был крепкий молодой человек в военной форме. Он попросил ее обязательно запереть окна и выключить свет перед уходом. Затем она услышала, как он идет в северо-западное крыло, вешает замок на дверь и уходит в среднюю часть здания. Спустя еще 10–15 минут она решила пойти домой. Взяв свой кофе и бутылку содовой, она направилась в сторону гардероба. Следующим, что она помнила, было то, что она лежит головой на ступеньках лестницы и кто-то ее душит. Это был крепкий белый мужчина. Она оттолкнула его, перевернулась на живот и попыталась ползти, а он забежал за угол и взял в руки продолговатый предмет, который, как ей показалось, представлял собой металлическую пепельницу. Он произнес: «Закричишь — убью». Она не помнила, как нападавший ее избивал, а очнувшись, почувствовала, что ей выстригают волосы на голове. Врач успокоил ее, объяснив, что ей состригли волосы, чтобы произвести смыв с кожи головы. Впоследствии ей была оказана медицинская помощь; у нее были обнаружены множественные порезы скальпа, лба, лица, правого уха и носа. Также у нее был перелом черепа и были сломаны три зуба. Ее госпитализировали на семь недель. После выписки она страдала частыми и сильными головными болями, провалами в памяти и приступами учащенного сердцебиения. Уоррен был признан виновным в покушении на убийство и был приговорен к двадцати годам колонии строгого режима. Внутреннее и внешнее давление на правоохранительную систему Лишение свободы трудно дается человеку, привыкшему получать все, что он хочет. Поэтому неудивительно, что сразу после приговора Уоррен и его мать начали оказывать давление на правоохранительную систему по двум линиям: юридической и психиатрической. Что касается юридической стороны, то досье Уоррена заполнилось апелляционными жалобами. Когда стало понятно, что это бесполезно, отчеты психиатров запестрели замечаниями о переменах в поведении Уоррена (в лучшую сторону). И вдруг там же появилась рекомендация смягчить наказание («за успехи в коррекции поведения») и сократить срок заключения. Подробности апелляционного процесса приводятся здесь с целью проиллюстрировать настойчивость Уоррена и его матери, а также отобразить количество времени и сил, которые система правосудия потратила на обеспечение защиты прав Уоррена. После утверждения приговора в апреле 1966 г. в соответствующих инстанциях начали накапливаться письма — в первую очередь от Уоррена относительно обращения в апелляционный военный суд (АВС). Обжалование проводилось по двум правовым позициям: (1) являлись ли показания медсестры относительно слов пришедшей в сознание потерпевшей показаниями с чужих слов; (2) была ли изъята окровавленная одежда, принадлежащая Уоррену, незаконно и, следовательно, была ли она ошибочно допущена к суду. В результате рассмотрения обжалования решение было принято не в пользу Уоррена, и АВС утвердил обвинительный вердикт в июне 1967 года. Возражение о показаниях с чужих слов было отклонено, поскольку показания жертвы были идентичны показаниям медсестры. Таким образом, суд постановил, что показания медсестры были несущественными, поскольку они просто повторяли показания потерпевшей. Изъятие одежды было признано законным, поскольку было произведено в ходе обыска при аресте, что исключает необходимость предварительного получения ордера[10]. Письмо о решении АВС, датированное 16 июля, было получено Уорреном 25 июля. Спустя три месяца, 9 октября, он направил письмо начальнику отдела военной юстиции главной военной прокуратуры с просьбой о пересмотре дела. Уже 16 октября главная военная прокуратура ответила, что Уоррен утратил право ходатайствовать о пересмотре дела, поскольку предусмотренный для этого годичный срок истек (командная инстанция утвердила обвинительный вердикт 28 апреля 1967 года). Уоррен является примером типичного убийцы: он происходил из неблагополучной семьи, с детских лет отличался агрессивным поведением и совершил первое убийство еще до наступления совершеннолетия. В письме сенатору от ноября 1967 года мать Уоррена опротестовала отказ в проведении нового судебного разбирательства, указав, что Уоррен не получил окончательного заключения от апелляционного военного суда до истечения установленного срока и что никто не сообщил ему о необходимости подать заявление о пересмотре дела в течение этого периода. Она также выразила обеспокоенность касательно нарушений, которые были допущены в ходе первого судебного разбирательства, а также психического состояния ее сына. Сенатор передал письмо в следственный отдел военно-воздушных сил (ВВС). Данный офис сообщил ему, что все процессуальные нормы были соблюдены, а психиатрическое освидетельствование во время судебного процесса показало, что Уоррен находится в здравом уме, хотя и страдает характеропатией[11] и расстройством поведения. Таким образом, преступник исчерпал все свои апелляционные возможности и не имел права обращаться с ходатайством о пересмотре после истечения годичного срока. По мнению управления, единственным оставшимся для Уоррена шансом было обращение в комиссию ВВС по исправлению ошибок военных судов. Это возможно только при наличии исключительных обстоятельств. Для этого Уоррену нужно было доказать, что он является жертвой несправедливости, и тогда комиссия рассмотрела бы его дело и дала соответствующие рекомендации министру ВВС. Мать Уоррена обращалась также к другому сенатору и одному конгрессмену, поскольку информация о причинах отказа в пересмотре дела была направлена и им. В ноябре 1967-го прошение Уоррена о помиловании и восстановлении в должности было отклонено. В декабре 1967-го года Уоррен направил письмо другому конгрессмену, председателю комитета Палаты представителей США по вооруженным силам, и в подкомитет по конституционным правам судебного комитета Сената США. В них он объяснял, что откладывал подачу ходатайства о пересмотре дела до получения решения апелляционного военного суда и что никто и никогда не говорил ему о существовании предельного годичного срока. Эти письма также были переданы в управление ВВС по работе с законодательными органами. В своем ответе управление по работе с законодательными органами сообщило о законопроекте, по которому срок подачи ходатайства о пересмотре увеличивается с одного года до двух лет с момента утверждения приговора командной инстанцией. В случае принятия нового закона его действие будет распространяться задним числом на решения, принятые в течение двух лет до даты его вступления в силу. Таким образом, если бы закон вступил в силу не позже чем 27 апреля 1968 года, у Уоррена могло бы появиться право ходатайствовать о пересмотре дела. Управление еще раз предложило Уоррену обратиться в комиссию по исправлению ошибок военных судов или же ходатайствовать об исправлении фактических ошибок, допущенных при вынесении судебного решения. Последнее означало, что мужчине необходимо обратиться в рассматривавший его дело суд военного трибунала и привлечь внимание к ошибкам, допущенным в ходе процесса. Новый закон вступил в силу только в октябре 1968 года, поэтому Уоррен не получил права ходатайствовать о пересмотре дела, а ходатайствовать об исправлении фактических ошибок он не стал. Однако в мае 1968 года он направил в АВС ходатайство о судебной защите. Его смысл заключался в том, что в отдельных случаях главный военный прокурор имеет право не принимать во внимание законодательную норму об ограничении срока подачи ходатайства о пересмотре дела одним годом, отменить первоначальный приговор и разрешить пересмотр дела. В ходатайстве подчеркивалось, что год — это слишком короткий срок, а потому данную ситуацию можно считать отказом в праве на защиту в суде. 14 июня 1968 года это ходатайство было отклонено. Уоррен предпринял еще одну попытку в январе 1971 года, написав апелляционное письмо начальнику военно-юридической службы. В ответном письме мужчину проинформировали, что он полностью исчерпал свои апелляционные возможности и что единственной мерой, к которой он может прибегнуть, является обращение в комиссию ВВС по исправлению ошибок военных судов. Такое обращение было направлено в сентябре 1971 года. В нем утверждалось, что в его случае имели место ошибка и/или несправедливость, поскольку (1) в момент ареста ему не сообщили о его конституционных правах и (2) принятые судом доказательства были недостаточными для вынесения обвинительного вердикта, а ряд доказательств был получен с нарушением его прав (можно предположить, что имелась в виду окровавленная одежда).