И опять ответили ей не сразу. Нине ужасно хотелось видеть их лица. – Мы стояли в очереди за капустой. Втроём, – наконец сообщил Маттиас. – Демографическая полиция устроила проверку, у всех смотрели документы. Сказали, что наши – поддельные. И забрали… – Но они не поддельные, – перебила Алия. – Они настоящие, демографический надзор должен знать. СЛЫШИТЕ МЕНЯ? Крик Алии предназначался не для Нины, а для двери. Её слова так громко отдавались эхом, что Нина едва слышала, как мальчишки её увещевают. Нина притворилась, что ничего не замечает. – Почему за вами не пришли родители, не забрали отсюда? – спросила она. – Нет никаких родителей, – ответила Алия. Нина про себя отметила, как это было сказано: «Нет никаких», а не «Родители умерли» или «Мы живем с бабушкой и дедушкой», или «Ты говоришь о тёте?» – Кто же о вас заботится? – осторожно спросила Нина. – Мы сами по себе, сами и заботимся, – запальчиво ответила Алия. На этот раз мальчишки наверняка шептали Алие, чтобы она больше ничего не говорила. У Нины подкатил к горлу ком. Как бы там ни было, эти грязные ребятишки были не одиноки. Они помогали друг другу. Нине тоже нужна была опора. Был бы здесь Джейсон… Нет, не Джейсон. Он мёртв, но всё равно он же её предал. Как это она забыла? От воспоминаний о его объятиях по коже ползли мурашки. Вспомнив его поцелуи, она пожалела, что отвечала на них, а не врезала ему по носу. Почему она его тогда не спросила: «Ты всё время говоришь о том, что нужно что-то сделать, как известный митинг Джен Толбот, как-то бороться за права третьих детей. Почему же мы ничего не предпринимаем?» Она ещё тогда могла его изобличить. Стала бы героиней, как Джен. А вместо этого ей суждено стать предательницей. 9 Нина забылась печальным сном, это был единственный способ вырваться из действительности. Пусть эта троица шепчет всё, что им хочется. Проснулась она от слепящего света, кто-то светил фонариком из-за двери ей прямо в лицо. – Нина И́ди, – вызвал скучный голос. Нина, спотыкаясь, поднялась на ноги. Оглядевшись, она увидела, что трое детишек тоже спят кучкой, уткнувшись друг в друга. Алия прикорнула головой на коленке у Маттиаса, чья голова лежала на плече у Перси. Свет их не разбудил. Алия повернулась лицом к ноге Маттиаса вместо руки, но её глаза были закрыты. Нина прищурилась, снова глядя на свет. Охранник опустил фонарик к полу, и без слепящего в глаза света она стала лучше видеть. – Пошли же, – раздражённо сказал он. Наверное, охранник был тот же, что и раньше, но различить их было трудно. Все стражи в тёмной униформе выглядели и говорили одинаково беспощадно. Нина шагнула к двери, её цепи звякнули о каменный пол. Оглянувшись, она увидела, что дети полностью проснулись. Они смотрели на неё круглыми перепуганными глазами. Как она ненавидела этот взгляд! – Тебя вызывают на допрос, – сказал охранник. Нина шагнула вперёд, заметив, как дети переглянулись. «Сейчас уйду, – горько подумала она. – И Маттиас скажет Алие: “Видишь, ей нельзя ничего рассказывать. Вообще нельзя доверять”». Хорошо бы, хоть один из них пожелал ей удачи одними губами или взглянул бы с жалостью. Но они словно окаменели, сидели молча, как изваяния. Охранник схватил её за руку и вытащил из камеры в коридор. Как только дверь за ними закрылась и они прошли немного по коридору, охранник наклонился и снял с её ног кандалы, потом выпрямился и снял наручники. – Вы что, меня отпускаете? – недоверчиво спросила Нина. – Ты чокнулась? – фыркнул тот. Однако разрешил ей идти самой с ним рядом по коридору и подниматься по лестнице. На верхней площадке лестницы он свернул налево и открыл металлическую дверь. По другую сторону двери в комнате с кремовыми стенами и мягким освещением на полу лежал ковёр. В отличие от остальной тюрьмы здесь был другой мир. Совершенно другой мир, непохожий ни на одно место, где она бывала раньше. В Харлоу, в школе для девочек, было хорошо, особенно по сравнению с бабушкиной квартирой. Но и там в оштукатуренных стенах виднелись трещины, на мозаичном полу – царапины. Здесь Нина не заметила никаких недостатков, разве что ковровое покрытие местами утратило идеальный вид. Охранник, наверное, заметил её поражённый вид, потому что снова фыркнул. – Офицерские апартаменты, – объяснил он. – Начальству всё самое лучшее! Он провёл её в комнату с длинным деревянным столом, украшенным резьбой – были здесь и виноградные лозы, и яблоки, и другие фрукты, названия которых Нина не знала. Она села в шикарное кресло, в каких, наверное, сидит сам Президент. – Следователь скоро придёт, – сообщил охранник и вышел. Нина, восхищённо моргая, оглядывалась. На стенах в изящных золочёных рамах висели портреты. А впереди, словно огромные глаза, смотрели на Нину два окна. Про окна она почти ничего не знала. В школе по какой-то странной причине окон не было. В бабушкиной квартире приходилось всё время задёргивать шторы из страха, что кто-нибудь снаружи увидит Нину и донесёт в демографическую полицию. «Поверь мне, мы ничего не теряем, – уверяла её тётя Ценка. – За окнами переулок и мусорные баки. Ты, можно сказать, оказываешь нам неоценимую услугу. Насколько лучше смотреть на занавески и притворяться, что за ними прекрасные виды – реки, горы, сады роз и высокие леса. Я так себе представляю». Теперь Нина не боялась, что её увидят. Демографическая полиция уже её поймала. Что может быть хуже? Она дерзко встала и прошла к окну. С той стороны окно обрамляли кусты. В лицо бил яркий дневной свет, нечто невиданное Ниной раньше, поскольку в день приезда в Харлоу и в день отъезда лил дождь. Небо сейчас было прекрасного ярко-голубого цвета, от которого защемило в груди. Высоко над головой плыли белые перистые облака. За рядом кустов к озеру сбегала зелёная лужайка, а на горизонте виднелся лесок. Такой пейзаж могла представить себе только тётя Ценка. – Нравится вид? – раздался голос за спиной Нины. Нина ахнула и повернулась – ненавистный человек. Она отступила от окна. Но мужчина не сердился. Он подошёл к окну и посмотрел наружу. – Рядом с тюрьмой обычно такого не ожидают, да? – задумчиво сказал он. Казалось, мужчина разговаривает сам с собой. – Когда думаешь о тюрьме, представляешь высокий забор с колючей проволокой, охранников с оружием… И это так, в той части, где находятся арестанты. Но, что касается этой части здания, нам, офицерам, нравится иногда смотреть на красоту. Наша работа в основном жестокая и неприглядная. Понимаешь? Нина не знала, отвечать или нет. Через мгновение ненавистный человек уже отошёл от окна. – Благодарю вас, – кивнул он через плечо и повернулся к Нине: – Пообедаем? Пока она смотрела в окно, охранник молча поставил на стол поднос – там было всё для пира: жареная курица, тарелки с картошкой и горошком, корзинка с воздушными булочками… Мужчина отодвинул для Нины стул. Она неожиданно вспомнила, какая она грязная, таким вряд ли предлагают стул, и машинально откинула со лба волосы. – Ну-ну, – заметил он. – Понимаю твоё страстное желание принять горячий душ, однако нужно быть в образе. Нина села. Словно во сне, она достала булочку, съела курицу, положенную им на её тарелку, отправила вилкой в рот горошек, проглотила вкусное молоко. – Это лучший обед моей жизни, – услышала она свой голос. – Ну, в сотрудничестве с демографической полицией есть свои преимущества, – со смехом ответил мужчина. Нина перестала есть. – Сыта? – спросил мужчина. – Да, типа того, – ответила Нина, хотя это было не так. Она могла бы съесть ещё столько же. – Минуточку, – сказал мужчина. Он встал, подошёл к двери и, казалось, что-то обсуждал с охранником. Нина уставилась на стоявшую перед ней корзинку с булочками. Перед глазами плыл образ худого, голодного лица Алии. Она вспомнила, как девочка храбро сказала: «Нас кормили только три раза». Мужчина не смотрел. Что будет, если она утащит булочку для Алии? Могла бы взять и три, по одной на каждого, спрятать их в рукаве платья. Никто не заметит.