На следующее утро они вышли из лагеря затемно. Не было ни малейших следов Бориса, и когда Николас спросил про него, Тессэ прямо ответила: — После того как вы пошли спать, он допил бутылку и явно не выйдет из домика до полудня. Вряд ли я ему понадоблюсь. Николас шел впереди всех, неся «ригби» на плече, по давешней тропинке, указанной Тамре, среди выветренных известковых скал и кустов. По пути две женщины разговорились. Ройан рассказывала Тессэ, как они нашли полосатого дик-дика и как планируют его добыть. Когда путники добрались до места, откуда видели зверька вчера, и устроились на краю обрыва в засаде, солнце взошло довольно высоко. — И как ты собираешься вытаскивать тушку, если умудришься подстрелить бедного зверька? — спросила Ройан. — Я позаботился об этом до того, как мы вышли из лагеря. Я поговорил со старшим следопытом. Услышав выстрел, он придет с веревками и поможет мне перебраться на ту сторону. — Я бы здесь не полезла, — заметила Тессэ, смерив взглядом обрыв. — Помимо всякой чепухи, в армии учат нескольким полезным вещам, — отозвался Николас. Он откинулся на ствол дерева и положил ружье на колени. Женщины легли рядом с ним, продолжая негромко разговаривать. Англичанин решил, что звуки их голосов не смогут донестись до противоположного края ущелья. Поэтому Харпер и не стал мешать. Он полагал, что если дик-дик вообще появится, то это случится довольно скоро. Но баронет ошибался. К полудню маленькая антилопа и не думала показываться на глаза. Долину заливали жгучие лучи солнца, в голубой дымке виднелась далекая каменная стена утесов, напоминающая зубчатое стекло, а среди скал над колючками мерцали серебряными озерцами миражи. Женщины давно умолкли и лежали, разморенные жарой. В мире царила тишина. Только дикий голубь нарушал покой горьким плачем, будто повторяя одни и те же слова: — Моя жена умерла, мои дети умерли… Веки Николаса отяжелели, словно налитые свинцом. Он начал дремать, и голова уже свесилась на грудь… Неожиданно Харпер резко дернулся. Краем ускользающего сознания баронет ощутил, как прямо в кустах рядом с ним раздался звук. Звук был совсем негромким, но хорошо знакомым. Он огненной плеткой хлестнул по нервам, изгнав последние остатки сна, заставив кровь бешено застучать в висках. Во рту у Харпера появился железистый привкус страха. Это был металлический щелчок, с которым снимают с предохранителя «АК-47», переводя автомат в положение «огонь». Одним движением Николас поднял ружье с коленей и дважды перекатился, изогнувшись, чтобы закрыть собой женщин. В тот же миг он вскинул «ригби» на плечо и нацелился в куст, из которого донесся звук. — Лежать! — прошипел он спутницам. — Головы вниз! Англичанин держал палец на спусковом крючке, и хотя его ружье нельзя было всерьез противопоставить автомату Калашникова, он был готов ответить огнем. Моментально выбрав цель, Харпер навел дуло на нее. В двадцати шагах засел человек, направивший штурмовую винтовку в лицо Николасу. Это был чернокожий боец, одетый в изношенный и местами рваный камуфляж и мягкую кепку той же расцветки. Поверх одежды крепились длинный нож и фанаты, фляга и другие причиндалы бойца-партизана. «Шуфта, — подумал Николас. — Настоящий профессионал. С ним бесполезно мериться силами». И в тот же миг англичанин понял, что, собирайся боевик убить их, они бы уже лежали в могиле. Харпер навел ствол ружья на дюйм выше дула винтовки противника, на налитый кровью правый глаз шуфта. Тот оценил перспективы противостояния, прищурив глаз, и отдал приказ на арабском: — Салим, займись женщинами. Стреляй в них, если он шелохнется. Николас услышал шум сбоку и бросил взгляд в том направлении, продолжая наблюдать за бандитом, в которого целился. Из-за куста вышел другой шуфта. Он был одет точно так же, но в руках держал легкий советский «РПД». Ствол пулемета укоротили, чтобы было удобнее вести огонь в буше, вокруг шеи партизана висели пулеметные ленты. Он осторожно вышел вперед и направил оружие на двух женщин. Николас знал, что стоит ему коснуться спускового крючка, как его спутницы превратятся в фарш. В кустах вокруг них раздалось шуршание. Значит, партизан не двое, понял Николас. Они столкнулись с большим отрядом. Может, ему и удастся сделать один выстрел из «ригби», но Ройан и Тессэ тут же убьют. А он вскоре последует за ними. Англичанин медленно, осторожно опустил дуло ружья, пока оно не начало указывать в землю. Потом отложил «ригби» в сторону и поднял руки. Предводитель партизан отреагировал на его действия тем, что выпрямился в полный рост и быстро заговорил со своими людьми на арабском: — Заберите ружье и рюкзак. — Мы — подданные Великобритании, — громко сказал Николас, удивив партизана знанием арабского. — Мы — простые туристы. Мы не военные. Мы не имеем отношения к правительству. — Заткнись. Из леса показались остальные партизаны. Николас насчитал пятерых, но скорее всего в зарослях оставались те, что не спешили показываться. Они профессионально взяли в кольцо пленников, не давая ни малейшей возможности сбежать. Быстро обыскав на предмет оружия, охотников на дик-дика окружили и принялись подталкивать к тропе. — Куда вы нас ведете? — спросил Николас. — Никаких вопросов! — Дуло «АК-47» ткнулось ему между лопатками и едва не сбило с ног. — Тише, ребята, — пробормотал англичанин на родном языке. — Это совсем ни к чему. Их заставили идти всю жаркую часть дня. Николас то и дело бросал взгляд на солнце, замечая его положение, и на линию скал. Он прикинул, что их ведут на запад, вдоль течения Нила, по направлению к границе с Суданом. Ближе к вечеру они прошли около десяти миль и вышли к боковому ответвлению основной долины. Склоны здесь густо поросли лесом, и всех троих пленников направили в заросли. Они оказались на территории партизанского лагеря и не сразу заметили это. Старательно закамуфлированный, он состоял из нескольких грубо сделанных навесов и огневых позиций. По периметру были тщательно расставлены часовые рядом с ручными пулеметами, закрепленными в гнездах. Их подвели к одному из навесов в центре лагеря, где трое людей расположились вокруг карты, разложенной на низком раскладном столике. Они, очевидно, были офицерами, и не составляло ни малейшего труда определить, кто из них главный. Начальник патруля, поймавшего их, направился к этому человеку, почтительно отсалютовал и торопливо заговорил, указывая на пленников. Предводитель партизан поднял голову от стола и вышел на свет. Он был среднего роста, но распространяющаяся во все стороны аура властной уверенности делала его внушительным и почти высоким. Широкоплечий, крепко сбитый, слегка начинающий толстеть. В короткой вьющейся бороде виднелись первые серебристые нити, черты лица цвета меди и янтаря отличались благородством. — Люди говорят мне, что ты знаешь арабский, — обратился он к Николасу. — Во всяком случае, лучше, чем ты, Мек Ниммур, — заявил тот. — Значит, теперь ты предводитель шайки бандитов и похитителей? Я всегда говорил, что тебе не попасть в рай, старый негодяй. Мек Ниммур посмотрел на Харпера в изумлении, потом расплылся в улыбке: — Николас! Я тебя не узнал. Ты постарел. Смотри, сколько седины в волосах. Он раскрыл руки и заключил англичанина в медвежьи объятия. — Николас! Николас! — Командир партизан поцеловал Харпера в обе щеки. Потом отстранился на расстояние вытянутой руки и перевел взгляд на женщин, пораженно смотрящих на них. — Он спас мою жизнь, — пояснил партизан. — Я покраснею, Мек. Тот снова поцеловал Николаса. — Он дважды спас мою жизнь. — Однажды, — возразил англичанин. — Во второй раз произошла ошибка. Надо было позволить им застрелить тебя. Партизан восхищенно рассмеялся. — Сколько лет прошло, Николас? — Лучше даже и не думать. — По меньшей мере пятнадцать. Ты все еще в британской армии? Наверное, уже стал генералом! — Давно в резерве, — покачал головой англичанин. — Сменил мундир на цивильный костюм. Все еще обнимая Николаса, Мек Ниммур с интересом посмотрел на женщин. — Николас научил меня почти всему, что я знаю о военном деле. — Взгляд перешел с Ройан на Тессэ и задержался на красивом темном лице эфиопки. — Я знаю тебя. Видел в Аддис-Абебе, много лет назад, совсем еще девочкой. Твоим отцом был алто Земен, великий и добрый человек. Его убили по приказу тирана Менгисту. — Я тоже узнала вас, алто Мек. Отец относился к вам с большим уважением. Многие полагают, что президентом следовало бы избрать вас вместо нынешнего. — Тессэ сделала небольшой реверанс, смущенно и уважительно склонив голову. — Мне льстит ваше мнение. — Он взял ее за руку, приветствуя, а потом обернулся к Николасу. — Простите за грубый прием. Некоторые из моих людей слишком старательны. Я знал, что в монастыре появлялись ференги, задающие вопросы. Но довольно. Вы оказались здесь, и добро пожаловать. Они с Николасом принялись вспоминать дни войны, когда им выпало сражаться бок о бок. Англичанин был военным советником, а Мек — молодым бойцом за свободу против тирании Менгисту. — Но война кончилась, — упрекнул эфиопа его товарищ. — Битва выиграна. Почему ты все еще прячешься по кустам со своими людьми? Почему не богатеешь и не жиреешь в Аддис-Абебе, как все остальные? — В нынешнем правительстве полно моих врагов. Когда мы от них избавимся, я перестану скрываться. Старые друзья углубились в оживленную дискуссию об африканской политике, столь запутанной и сложной, что Ройан не знала имен половины личностей, упоминавшихся в разговоре. Не дано ей было постичь и тонкостей религиозных и племенных предрассудков, существующих уже тысячу лет. Зато ее восхитило знание и понимание ситуации Николасом, с которым советовался даже такой человек, как Мек Ниммур. Наконец англичанин спросил его: — Значит, теперь война вышла за пределы Эфиопии? Говорят, вы проводите операции и в Судане? — Война в Судане не прекращается уже двадцать лет, — подтвердил Мек. — Христиане на юге сражаются с мусульманами-притеснителями на севере… — Я прекрасно знаю это. Но это не Эфиопия. Значит, не твоя война. — Они христиане и несправедливо страдают. Я солдат и христианин. Разумеется, это моя война. Тессэ жадно впитывала каждое слово и теперь согласно кивнула, серьезно глядя на всех темными глазами. — Алто Мек — крестоносец и борец за права простых людей, — восхищенно проговорила она. — А еще он обожает сражаться, — рассмеялся Николас, по-приятельски стукнув старого товарища в плечо. На такую фамильярность легко было обидеться, но тот лишь рассмеялся в ответ. — А сам-то ты здесь что делаешь, Николас, если больше не солдат? Были времена, когда ты и сам был не прочь подраться.