– Это что-то новенькое. – Сафия откинула назад темный локон, задержала пальцы над ухом и вопросительно посмотрела на старого друга. Пейнтер коснулся своей головы в том же месте, пригладил снежно-белую прядь. Седина служила напоминанием о трагических событиях недавнего прошлого. Ярко выделяясь на фоне черных волос, она напоминала заправленное за ухо белое перо и подчеркивала происхождение Пейнтера – его отец был индейцем-пекотом. – Не только это. – Кроу приподнял бровь. – Есть еще новенькие морщины. Он опустил руку, но Сафия успела заметить и другую перемену. – Неужели у тебя кольцо? – Ну, что сказать? – Пейнтер с усмешкой покрутил золотой ободок на пальце. – Наконец-то нашлась женщина, которая дала согласие выйти за меня замуж. – Ей повезло. – Нет, это мне повезло. – Он перевел разговор на Сафию. – Как поживает Омаха? При упоминании мужа она вздохнула и сердито закатила глаза. И как только доктору Омахе Данну, американскому археологу, удалось завоевать любовь этой великолепной женщины? – Они с братом Денни на раскопках в Индии. Торчат там уже целый месяц. Я пробовала дозвониться до Омахи, но он, как обычно, засел в такой дыре, где толком нет связи. – И тогда ты позвонила мне. – Пейнтер притворился уязвленным. – Я для тебя запасной вариант. – В этот раз – нет. – Покончив с дружескими шутками, Сафия посерьезнела, лицо ее омрачила тревога. – Мне нужна твоя помощь. – Конечно, я готов. Что произошло? Она опустила глаза, видимо думая, с чего начать. – Не знаю, слышал ли ты о проекте по спасению археологических ценностей, который курировал Британский музей. Речь о Северном Судане. Пейнтер потер подбородок. Вроде бы что-то знакомое… – Там было какое-то несчастье, да? Сафия кивнула. – Да. Одна из первых наших поисковых экспедиций пропала в пустыне. Теперь он вспомнил донесение разведки. – Кажется, путь экспедиции пересекся с бунтовщиками и ее постиг печальный конец? – Так мы тогда думали. – Она нахмурилась. – А десять дней назад вдруг объявился руководитель экспедиции, профессор Гарольд Маккейб. Прибрел откуда-то из глубины пустыни – и умер, не доехав до больницы. Местные сумели идентифицировать его по отпечаткам пальцев только через неделю. Два дня назад я вернулась из Египта. Гарольд был моим другом, и я хотела сопроводить его тело в Лондон. – Соболезную. Сафия опустила голову. – Я полетела в Египет еще и в надежде найти подсказку о судьбе остальных членов экспедиции, в том числе и сына Гарольда. – Нашла? – Нет. – Сафия вздохнула. – Наоборот, все стало еще запутанней. Тело Гарольда оказалось в странном состоянии. Музейный эксперт, который летал со мной в Египет, предполагает, что Гарольда подвергли ритуалу самомумификации. Это чтобы тело после смерти не разлагалось. Какой ужас! Пейнтер мрачно свел брови. В голове роилась тысяча вопросов, но перебивать Сафию он не стал. – Мы взяли образцы тканей. Уже заканчиваем исследования. Надеемся установить растения и травы, использованные в ритуале, и таким образом вычислить, откуда пришел Гарольд, где он все это время был. Умно. – Однако при вскрытии кое-что поставило нас в тупик. Странная трансформация тканей мозга и центральной нервной системы. – Что значит «странная»? – Лучше взгляни сам. – Сафия пощелкала кнопками клавиатуры. – Отправляю тебе видео. Снято работником каирского морга примерно сорок восемь часов назад. Пейнтер открыл файл, едва тот загрузился. На экране возникли люди, суетящиеся вокруг металлического стола. Звук отсутствовал. Пейнтер внимательно смотрел немое кино. Людей вдруг что-то взволновало. Какой-то человек – видимо, коронер – заставил всех расступиться и жестом подозвал кинооператора. Изображение задрожало, потом замерло на теле под простынями. Верхушка черепа была спилена, открывая мозг. Внезапно в комнате потемнело, и причина переполоха стала тут же очевидна. Пейнтер прищурился. – Я ничего не путаю? Череп светится изнутри? – Да, так и есть, – подтвердила Сафия. – Я сама это видела. Хотя, когда я прибыла в лабораторию, свечение уже потускнело. – Вы выяснили, что вызвало такой эффект? – Видео закончилось, и Пейнтер вновь посмотрел на собеседницу. – Пока нет. Ткани и жидкости еще исследуют. Мы предполагаем, что Гарольд – намеренно или случайно – подвергся воздействию какого-то биологического или химического вещества. Что бы это ни было, теперь выяснить источник крайне важно. – Почему? – По двум причинам. Во-первых, сегодня утром я позвонила в Каир доктору Бадави. Он до сих пор не переслал в нашу лабораторию обещанные отчеты, и я хотела его поторопить. Оказалось, и сам коронер, и вся его команда больны. Высокая температура, рвота, мышечный тремор. – Прошло лишь сорок восемь часов, а людям уже так плохо? – Пейнтер припомнил сроки, названные Сафией. – Первый симптом – сильный жар – возник через восемь часов после того, как сотрудники морга вскрыли череп Гарольда. Сейчас тот же симптом проявился у членов их семей. Карантин уже установили, но мы не знаем точное количество людей, контактировавших с зараженными. В Каире Кроу бывал. Он понимал, что закрыть этот многолюдный суматошный город будет трудно, особенно в случае паники. Пейнтера вдруг пронзила страшная мысль. – Сафия, как ты себя чувствуешь? – Хорошо. Когда производили вскрытие, меня в лаборатории не было. Как только увидела это странное свечение, я велела герметично запечатать останки Гарольда и взятые образцы. – А в Лондоне? Она помрачнела. – Мы приняли меры предосторожности, но, увы, допустили кое-какие промахи, поскольку тогда еще не осознали масштаба угрозы. Таможенники в Хитроу сообщили, что печать на контейнере с останками была повреждена – то ли еще в Каире, то ли в перелете. Внутри у Пейнтера все сжалось. И Хитроу, и аэропорт Каира представляли собой крупные пересадочные узлы. Оттуда болезнь могла распространиться куда угодно и вызвать мировую пандемию. Судя по страху в глазах Сафии, она опасалась того же. – У двух наших лаборантов, отвечавших за хранение тела Гарольда, возникли ранние симптомы. Лаборантов изолировали. Всех, с кем они контактировали, – тоже. Вдобавок медицинские учреждения в Лондоне и Каире опрашивают работников багажной службы и персонал аэропортов на предмет любых признаков болезни. Жду результатов опроса. Правда, из-за бюрократической волокиты я, наверное, узна́ю обо всем последней. – Попробую выяснить новости по своим каналам. В голове уже зрел план действий. Недавно Пейнтер читал отчет об оценке рисков, составленный Массачусетским технологическим институтом. Там говорилось о роли аэропортов в распространении болезней. В качестве страшного примера отчет приводил пандемию гриппа H1N1, которая в две тысячи девятом году унесла триста тысяч жизней. – Я… я была недостаточно осторожна. – Сафия нахмурилась. – Ты сделала что смогла, – поспешил успокоить ее Пейнтер. – Да и вообще, если б ты не отдала предусмотрительное распоряжение немедленно все опечатать, зараженных могло бы быть гораздо больше. Она едва заметно покачала головой, словно отвергая его поддержку. – Тогда я действовала лишь по наитию… Но потом события начали развиваться, и у меня вдруг возникло подозрение, зачем Гарольда подвергли мумификации. Подозрениям Сафии Пейнтер научился доверять давно. Они бывали потрясающе точными. – Зачем же? – Чтобы защитить содержимое его головы. Думаю, мумификация должна была превратить Гарольда в контейнер для того неизвестного вещества. Сохранить тело, особенно после смерти. Сделать из него нетленный сосуд для того, что в нем спрятано. Сосуд, который вскрыли не подумав. Пейнтер вдруг кое-что вспомнил. – Ты говорила, что переживаешь по двум причинам. Какова же вторая? Сафия взглянула на него. – Полагаю, подобное уже случалось. 17 часов 02 минуты по британскому летнему времени Лондон, Англия