— Меня не интересует, согласен ты или нет. Здесь все признают только мою волю! — Нет! Я тоже здесь начальник! И, показывая на меня, он продолжал: — Ты не знаешь, как я заинтересован в этих людях. Этот вот — беглый преступник, на совести которого много убийств, не говоря уже о прочих грехах. Он желал смерти моей и моего брата, но ничего у него, по счастью, не вышло. У меня с ним — кровная вражда; он принадлежит мне — слышите: мне, а не вам. При этих словах я подошел к нему и, поскольку руки мои были крепко связаны, пнул его с такой силой ногой, что он полетел на землю, и закричал: — Негодяй! Ты же все перевертываешь с ног на голову! Это ты — беглый каторжник и убийца, это я преследую тебя, чтобы свершить правосудие! — Собака! — взвыл он, вскочив на ноги и бросаясь на меня. — Ты осмелился опорочить мое имя… Продолжить он не смог. Чтобы добраться до меня, ему надо было проскочить мимо Эмери, а тот наградил коларази таким пинком, что Мелтон перевернулся и потерял сознание. Это случилось так быстро, что никто не успел вмешаться. Хотя мне показалось, что даже будь на то время, никому бы не пришло в голову защитить коларази от заслуженного наказания. Я хотел было обратиться к шейху и уже раскрыл рот, но старик подал мне знак молчать и сказал: — Тише! Я не хочу ничего слышать, что бы ты ни собирался мне сообщить. Вам будет достаточно того, что я не накажу вас за подобное обращение с этим человеком. Отсюда вы можете понять, что я о нем думаю. Он назвал тебя беглым каторжником и убийцей. Ты не похож на сбежавшего разбойника, да господин ратей и не потерпел бы преступников в своем близком окружении. Ты — алмани, значит, христианин? — Да. — Стало быть, тебе известна жизнь вашего Спасителя, которого и мы считаем пророком? — Да. — У него было двенадцать учеников. Один из них предал его и продал. Ты знаешь, как его зовут? — Иуда Искариот. — Отлично! Вот такой же Иуда Искариот этот коларази, предавший и продавший своего друга и господина, полковника султанских войск. Похоже, он хочет отомстить вам и, возможно, даже убил бы вас. Я его знаю. Это — убийца; я могу это доказать, потому что только сегодня он пристрелил человека, другом которого себя называл. Но с вами такого не случится; я вас ему не выдам. Вы — не его, а мои пленники. — Может быть, тебе рассказать, почему он желает моей смерти? — Не сейчас, у меня нет на это времени. А что вас ожидает, вы узнаете. Чтобы вы не смогли убежать, я прикажу хорошенько сторожить вас, а чтобы вы не могли договориться между собой, я разделю вас. Каждый из вас будет ночевать в своей палатке. Господин ратей останется в моей. — Но я расскажу тебе об очень важных вещах, с помощью которых смогу доказать… — Не сейчас, не сейчас, — прервал он меня. — Позднее, когда у нас будет время, ты сможешь сообщить мне все, что пожелаешь. Он подозвал двоих бедуинов, дал им вполголоса какие-то указания, и они увели нас. Один из них втолкнул нас в разные палатки и вдобавок связал мне еще и ноги. Потом он забил в землю кол и привязал меня к нему. А выполнив эту работу, уселся снаружи — сторожить меня перед входом в палатку. Разлука со спутниками была, конечно, неприятна, но здесь ничего поделать было нельзя. Тем временем становилось все темней и темней. Опустился вечер, а после ночной молитвы мой сторож принес мне несколько глотков воды. Еды я не получил вовсе. Стоит еще отметить, что он полностью обчистил мои карманы. Через полотняную стенку палатки я различил костры, во множестве вспыхнувшие в лагере, но все они скоро опять погасли — за исключением одного, оставленного на всю ночь. Постепенно лагерный шум затих; спать легли рано, потому что завтра еще до рассвета бедуины должны были покинуть ущелье. Мой сторож время от времени покидал свой пост у входа и появлялся в палатке, проверяя, на месте ли я и прочны ли путы. Кажется, он собирался не спать всю ночь. Я прилагал все усилия, чтобы ослабить веревки на руках, и надеялся до утра освободиться от них. Если бы это мне удалось, я был бы спасен. Но это оказалось ненужным, потому что еще до полуночи я услышал тихий шорох за стенкой палатки. Было так темно, что я совершенно ничего не мог различить, но сразу же понял, что это появился Виннету, и прислушался. — Чарли, Чарли! — прошептал он совсем рядом. Да, это был он, Виннету, потому что только апач произносил так мое имя. — Я здесь, — ответил я столь же тихо. — Разумеется, связан? — Да, ноги, да еще и привязан к столбу. — Сторож заходит в палатку? — Время от времени. — Каким образом вас взяли в плен? Я коротко рассказал ему об измене коларази и добавил: — Крюгер-бей проводит ночь в палатке шейха, а где держат Эмери, мы скоро узнаем. — Я уже знаю, потому что видел, куда его повели. Он находится на противоположной стороне лагеря. — Ну же, скорее освободи меня! Нам надо торопиться. — Нет, я этого делать не стану, иначе мы все испортим. Улед аяр не должны заметить, что вы исчезли. Тогда они сразу же подумают, что мы приведем сюда солдат, и немедленно свернут лагерь. Ничего не поделаешь, придется вам пока оставаться здесь. Мой брат Олд Шеттерхэнд это понимает? — Да. Но в таком случае я должен рассчитывать на то, что наши солдаты придут обязательно! — Ты сможешь на это рассчитывать, потому что ты и приведешь их сюда. — Но ты сам только что сказал, что я не смогу уйти! Сторож сразу же это заметит и поднимет тревогу. — Он ничего не заметит, потому что здесь, на твоем месте, останусь я. — Виннету! — почти вслух воскликнул я. — Какая жертва! — Никакой жертвы. Я не смог бы договориться с солдатами. Если здесь останусь я, а ты уйдешь, совершенно ясно, что мы их поймаем, потому что ты еще ночью окружишь бедуинов, а утром им не удастся выйти из ущелья. Для меня оставаться здесь нисколько не опасно. Он был прав. — Хорошо, я согласен, — ответил я. — Ты был у наших после того, как мы попали в плен? — Нет, у меня не было времени. Прежде всего мне надо было вызволить тебя. — Как же я найду их? — Если ты поедешь прямо на север, то должен наткнуться на них. Они наверняка устроили стоянку там, где кончаются скалы. — На южной окраине уорра? И я так думаю. Ты говоришь о поездке верхом. Ты имеешь в виду свою лошадь? — Да. Выбравшись из ущелья, пройди тысячу шагов к северу; там я ее привязал. Мое оружие висит на седле; только нож я взял с собой. — Ты оставишь его себе, чтобы на всякий случай было чем защититься. А как быть со сторожем, если он войдет и окликнет тебя?.. Ты же не сможешь ответить! — Я буду храпеть — пусть подумает, что я сплю. — Ладно! Надеюсь, я не задержусь с возвращением. Тебе подать какой-нибудь знак? — Да. Троекратный крик грифа. — Ладно! Теперь развязывай меня! Потом я свяжу тебя, но так, чтобы ты легко смог освободить руки. Так и сделали. Потом я простился с апачем и выполз из палатки. Это оказалось несложным делом. Полотняную стенку палатки крепили к положенным на землю жердям с помощью шнурков. Два из них развязал Виннету, и стенка приподнялась настолько, что он смог пролезть в палатку. Я выполз тем же путем и снова крепко завязал шнурки. Я был свободен, а мой сторож и не подозревал об этом. Собственно говоря, я еще был не совсем свободен, потому что мне надо было порядочно пройти по лагерю, однако я был уверен, что никому не удастся задержать меня. Молодой месяц вышел на небо, хотя здесь, в ущелье, я не мог его видеть. Было довольно светло, но я не увидел ни одного неспящего, бодрствующего человека. Бедуины лежали тесными группами, которые очень легко было обходить. Подобно змее, я скользил по земле и уже через четверть часа оставил за собой последнего аяра. Тогда я встал и побежал. Бедуины и в самом деле чувствовали себя в полной безопасности. Они даже не поставили часового у выхода из ущелья. Теперь тысячу шагов на север. Уже на восьмисотом я увидел лошадь, потому что в открытой степи было значительно светлее, чем в узком и глубоком ущелье. Я вскочил в седло и помчался, почувствовав теперь, сев на лошадь Виннету, тронув рукой его оружие, полную свободу. Я летел галопом все дальше на север. Первая четверть только началась, и от луны виднелся лишь узкий серп, но было так светло, что видеть я мог достаточно далеко. Через какой-нибудь час я достиг первых скальных блоков, отмечавших границу уорра. Конечно, отыскать лагерь среди скал было куда труднее, чем в открытой степи. Я взял в руки Серебряное ружье апача и выстрелил, немного погодя — еще раз. Прислушавшись, я уловил через какие-то полминуты два ответных выстрела. Они донеслись с запада. Я двинулся туда, и вскоре мне повстречались солдаты. Когда в лагере услышали мои выстрелы, то подумали, что возвращается Виннету. Оттуда выстрелили два раза в ответ, чтобы указать ему направление, да еще послали навстречу людей. Солдаты удивились, увидев вместо индейца меня, но я ничего не стал объяснять им: время было дорого. В лагере меня встретили с восторгом и ликованием. Я сразу же вызвал проводника. Когда он появился, то не выказал и намека на страх или смущение. — Знаешь ли ты, как нас взяли в плен? — спросил я его. — Да, господин. Я же был при этом. — И почему же только ты один избежал пленения? — Потому что я один остался в седле. Лошадь быстро унесла меня. — Гм, да-а! А что ты потом сделал? — Доложил о том, что вас взяли в плен. — А потом?