— Куда же вы намереваетесь направиться? — Может быть, в Пуэрто-Либертад. Я назвал этот городок, потому что недалеко от него расположен Лобос, куда, как я слышал, мормон собирался отправиться. — А сюда вы откуда прибыли? — С того склона Сьерра-Верде. — Что вы там делали? Верно, золото искали? Нашли что-нибудь? — Нет, — сказал я в полном соответствии с тем, как обстояли дела, обрывая его дальнейшие расспросы. — Так я и думал. По всему заметно, что вы бедняк. Вообще-то вы выбрали несчастливое ремесло. — Почему? — Ну, я прочитал в книге записей приезжих, что вы писатель, и знаю, что чаще всего эту профессию избирают опустившиеся люди. Как вы отважились забраться в эти края! Вы же немец. Оставались бы у себя на родине, там вы смогли бы писать письма вместо людей, не владеющих пером, составлять счета и подобными трудами могли бы по меньшей мере заработать столько, чтобы не голодать. — Хм! — проворчал я, не давая ему заметить, как он меня забавляет. — Писание писем — не такое уж прибыльное дело, как вы предполагаете. От голода оно не спасет, да и занятие это не из интересных. — И вы не нашли ничего другого, кроме как отправиться на чужбину и влачить здесь жалкую жизнь! Не обижайтесь, но это было глупостью с вашей стороны. Не каждому выпадает такое счастье, как вашему тезке, который, еще не родившись, был уже опытным охотником. — Моему тезке? Кого вы имеете в виду? — A-а! Я-то думал, что вы хотя бы раз побывали в Соединенных Штатах, в западных прериях, но ваш вопрос показывает, что этого не случилось, иначе бы вы услышали про Олд Шеттерхэнда. — Олд Шеттерхэнд? Имя-то я слышал. В какой-то газетке я прочитал о приключениях, пережитых этим человеком. Кажется, он был охотником, или следопытом, или… Как там прозываются эти люди? — Разумеется, это он. Случайно я узнал, что он немец, а так как у вас с ним одинаковые имена, то сначала я подумал, что вы и есть этот самый Олд Шеттерхэнд, но очень скоро моя ошибка обнаружилась. Ваше жалкое положение пробудило во мне сострадание, а поскольку сердце у меня доброе, то я захотел помочь вам стать на ноги, если вы, конечно, будете настолько разумны и схватитесь за тот спасательный круг, который я вам брошу. Собственно говоря, мне надо было расхохотаться ему в лицо, но я сохранил прежнее, очень скромное выражение на лице. Такой высокомерный тон мормона должен был бы разозлить меня; но мне доставляло удовольствие утвердить его в ложном мнении о себе, и я скромно ответил: — А почему мне не быть разумным? Я же не ребенок, который не в состоянии оценить сделанное ему добро. — Хорошо! Если вы согласитесь на мое предложение, то избавитесь от всех забот и кое-чего добьетесь. — Мог ли я о таком подумать! Прошу вас поскорее поделиться со мной своими планами! — Только не торопитесь! Сначала скажите мне, что вас привлекает в Пуэрто-Либертад? — Я бы хотел поискать работу и какой-нибудь приют. В этом вымершем Гуаймасе я ничего не нашел, но надеюсь, что там мне повезет больше. — Вы заблуждаетесь. Пуэрто-Либертад, правда, лежит на море, но это — еще более унылое местечко, чем Гуаймас. Сотни голодных индейцев слоняются там в поисках работы, и вам там было бы еще хуже, чем здесь. Вам повезло, что Провидение поставило вас на моем пути. Вы, может быть, уже слышали, что я принадлежу к святым последнего дня. Моя религия предписывает мне каждую заблудшую овцу, встреченную в пустыне, привести к цветущим нивам, так что я вижу свой долг в заботе о вас. Вы можете говорить и писать по-английски? — Кое-как. — Этого достаточно. А писать по-испански вы, пожалуй, можете столь же свободно, как говорите? — Да, но с пунктуацией я не очень справляюсь, потому что в испанском вопросительные и восклицательные знаки ставятся не только позади, но и впереди фразы. — Ну, тут мы что-нибудь придумаем, — высокомерно улыбнулся он. — Я же не требую от вас мастерства. Хотите быть tenedor de libros[20]? Он спросил это с таким выражением лица, словно предлагал мне княжество; поэтому я обрадованно ответил: — Tenedor de libros? Я бы охотно занял это место, но — увы! — я не купец. Правда, я слышал, что существует простая и двойная бухгалтерия, но ничего в ней не понимаю. — А вам это и не нужно. Вы будете служить не у купца, а на асиенде[21]. Правда, я не смогу определить размер вашего жалованья — это дело асьендеро[22], но уверяю вас, что вы будете довольны. Работы будет немного, и я убежден, что в месяц вы будете получать не менее сотни песо. Вот моя рука. Соглашайтесь, и еще нынче вечером мы подготовим контракт! Он протянул мне свою руку, и я поднял свою, как бы желая, ударив по рукам, скрепить договор, но потом медленно отвел кисть назад и спросил: — Это серьезно или вы шутите? Мне это кажется чудом, что вы сделали такое заманчивое предложение чужому человеку, весьма небогатому? — Да это и есть почти что чудо, а потому советую вам не тянуть с ответом, а быстрее принимать решение. — Я бы, конечно, охотно согласился, но прежде я бы хотел, естественно, узнать об этом деле подробнее. Где расположена эта асиенда, на которую вы хотите меня отправить? — Не отправить, а отвезти туда. — Это еще удобнее. И дорого обойдется мне путешествие? — Вы не потратите ни сентаво. За все заплачу я. Если вы согласитесь, то сразу же освобождаетесь от любых расходов; я даже готов выплатить вам prenda[23]. Асьендеро — мой друг. Его зовут Тимотео Пручильо, он владеет асиендой Арройо. — Где же она находится? — По другую сторону от городка Урес. Отсюда надо добраться морем до Лобоса, а оттуда к поместью ведет отличная дорога. Это будет короткое и очень приятное путешествие, во время которого вы встретите много интересного и поучительного, тем более, что там соберется многочисленное общество из ваших родных краев. — Как это? Люди с моей родины? — Да, из Пруссии. Это ведь в Германии. Индеец не может стать надежным работником, поэтому здесь не хватает людей, пригодных для повседневного труда на асиенде. Вот поэтому сеньор Тимотео выписал людей из Германии. Их человек сорок, завтра они прибудут сюда, и многие привезут с собой жен и детей. Они подписали контракты, причем на таких условиях, что за короткое время могут стать зажиточными людьми. Асьендеро попросил меня встретить их здесь и отвезти в Лобос. — Из какой части Германии они родом? — В точности я не знаю, но предполагаю, что из Польши или Померании[24]. Помнится, мне говорили, что город, из окрестностей которого они едут, называется Цобили. — Города с таким названием в Германии нет. Хм! Померания или Польша!.. Может быть, вы имели в виду город Кобылин? — Да, да. Вы назвали его правильно… Наш агент посадил людей в Гамбурге на корабль. Большой океанский пароход высадил их в Сан-Франциско, где они пересели на небольшой парусник и завтра прибудут сюда. Судно зайдет в местный порт только для того, чтобы взять на борт меня. Если вы хотите все взвесить, могу вам дать время до завтрашнего утра. Если вы и тогда не дадите согласия, я беру свое предложение назад, а вы можете сидеть здесь, сколько вам понравится. — А вдруг капитан согласится взять меня до Лобоса? — Он этого не сделает даже за хорошую плату, потому что парусник нанят для перевозки одних только переселенцев. Капитан не может брать посторонних пассажиров. Ну, что тут еще раздумывать? С вашей стороны было бы безумием отклонить мое предложение. Он выжидательно посмотрел на меня, убежденный, очевидно, в том, что получит утвердительный ответ. Я оказался в затруднительном положении. Мне хотелось заставить его всерьез сделать мне выгодное предложение, а потом высмеять его, но теперь я должен был отказаться от этого. Как еще я уеду отсюда? Уже по одной этой причине нельзя было отказывать мормону. Но у меня был и еще один повод поехать с ним. Он ожидал моих соотечественников, привлеченных сюда каким-то контрактом. Уже это обстоятельство само по себе должно было пробудить к прибывающим повышенный интерес, но сюда добавилось еще кое-что: меня удивило, что мой путь должен был совпасть с их маршрутом. Я знал, что Урес, вблизи которого следовало искать асиенду, расположен на Рио-Сонора. Кратчайший и самый удобный путь отсюда вел к Эрмосильо, а дальше — вверх по реке Соноре. Мормон же хотел доставить их в Лобос, то есть на добрых тридцать лиг[25] дальше. Дорогу оттуда по суше он мне, правда, описал как превосходную, но я, даже не зная ее, предполагал, что он пытается меня обмануть. И даже если он сказал правду, то сделал это по какой-то причине, известной лишь ему, а так как подобный объезд не делают люди, везущие с собой женщин и детей, то я вынужден был предположить, что о причине объезда они просто не знают. И вот мне пришла в голову мысль, что переселенцам грозит какая-то опасность. Но кто, кроме меня, может выявить ее и предупредить этих людей? Оставшись в Гуаймасе, я не смогу сделать это. Значит, я должен поехать с ними. Но как? Связывать себя письменным контрактом я не мог. Кроме того, мне, разумеется, казалось в высшей степени подозрительным то обстоятельство, что мормон, считавший меня опустившимся, ни на что не способным человеком, буквально навязывает такое лакомое местечко. Уже одно это предполагало какую-то тайную цель, которую я, к сожалению, никак не мог отгадать. Нужно было время, чтобы разобраться во всем. Поэтому на последнее замечание мормона я ответил: — Вы правы, сеньор. С моей стороны было бы не просто глупостью, но и ужасной неблагодарностью отвергнуть вашу доброту. Я должен бы моментально согласиться, если бы не чувствовал себя обязанным основательно усомниться в вашем предложении. — Вы мне не доверяете? Могу я узнать, что это за сомнение? Не выскажетесь ли? — Конечно! Я еще никогда не занимался бухгалтерией и никогда не жил на асиенде. Стало быть, я сомневаюсь, что смогу удовлетворить запросам асьендеро. — Да бросьте вы! — прервал он меня. — Я же сказал вам, что это воистину детская работа. Для вас она — игрушка. Вы будете просто учитывать, сколько чего собрано на полях и в апельсиновых садах и какую прибыль получил за это сеньор Тимотео. Еще будете записывать, сколько рождается жеребят и телят. Вот и все, что от вас потребуется. — И за это я буду жить на всем готовом, да еще получать сотню песо в месяц? — По меньшей мере — сотню! — В таком случае, разумеется, можно было бы немедленно ударить по рукам, но я все же хотел бы сначала посмотреть, заслуживаю ли я этого доверия. — Тем самым вы докажете свою принадлежность к немецкой нации. Как святой последнего дня, я выше всего ставлю страх перед Богом и честность, но немцы слишком уж педантичны в этом вопросе. Вы прямо-таки удивительные люди! — Может быть, сеньор, но извольте заметить, что я не отвергаю ваши предложения. Я поеду с вами, но только тогда полностью свяжу себя, когда осознаю, что действительно заслуживаю те деньги, которые мне собираются платить. — Это нелепость, но если вы не желаете иного, то сойдет и так. Ну, а как там у вас с кассой? Ведь на какие-то деньги вы сюда приехали. Поскольку вы поедете условно, то твердого договора у вас не будет, и я не обязан платить за вас. Все, что я могу в этих обстоятельствах вам предложить, так это бесплатный проезд на судне. — Я доволен и этим. По счастью, у меня завалялось еще несколько песо, которых хватит, пожалуй, на то, чтобы добраться до асиенды. — Но в таком наряде я не смогу взять вас с собой. Не могли бы вы достать новый костюм? — Да, ведь в такую жару покупают только легкое и дешевое. — Так позаботьтесь об этом и постарайтесь, чтобы мне не пришлось ждать вас завтра утром. А теперь — спокойной ночи! Он энергично кивнул мне и, не подав руки, пошел к своему гамаку. Дети уже спали; сеньорита Фелиса храпела; донья Эльвира пыхтела, а маленький Херонимо, только что заснувший, издавал звуки, похожие на скрип несмазанных дверных петель. Я задул лампу, вышел во двор и улегся на свою милую охапку соломы, где успевшая привыкнуть ко мне собака дружески облизала руку. Хотя на следующее утро я проснулся очень рано и вошел в комнату для гостей, когда хозяйская семья еще спала, работая в упомянутом акустическом режиме, ни поговорить с мормоном, ни даже увидеть его мне не удалось, потому что он уже покинул гостиницу. Где он будет в течение дня? Никто этого не знал, чему я немало удивился, потому что тот, кто идет честным путем, не будет скрывать свои деяния. После того как я разбудил сеньориту Фелису, чтобы получить фирменный утренний шоколад, и выпил тридцатую чашку этого напитка, мне раскрылась, к сожалению, слишком поздно, тайна его приготовления: милейшая девушка использовала для него ту самую воду, в которой она перед этим мыла свои нежные пальчики и очаровательное личико. Я оценил эту семейную, сохранявшуюся в тайне экономию и притворился, что у меня болит желудок, а потому я вынужден отказаться от шоколада. Сеньорита осчастливила меня нежным взглядом, поднесла чашку ко рту, выпила ее, отерла губы тыльной стороной руки и заговорила весьма проникновенным голосом: — Сеньор, вы самый благородный, самый тонкий кавалер, которого я когда-либо видела; если вы женитесь, то сделаете свою сеньору очень счастливой. Очень жаль, что вы уезжаете. Не могли бы вы здесь остаться? — Может быть, вы этого желаете? — усмехнувшись, спросил я. — Да, — ответила она, слегка покраснев. — А чем вызвано ваше желание, сеньорита? Счастьем, о котором вы только что говорили, или шоколадом, который я так охотно вам уступил? — И тем и другим, — выдохнула она с восхитительной искренностью.