— Ах так! Значит, я могу остаться! Но это выражение не совсем точно. О том, что я могу, нет и речи; вопрос заключается в том, хочу ли я. — Извольте! Но вы же, разумеется, хотите! — Нет, я не хочу. Вы же видите, что мы готовы к отъезду. — Не делайте ошибок! — с жаром стал он меня уговаривать. — В вашем положении следует согласиться с любым предложением. Здесь вам предлагают будущее, которое можно бы назвать блестящим… — Пожалуйста, обойдемся без красивых фраз! Я знаю, как мне поступить. — Надеюсь, вы убеждены, что я говорю честно. Оставайтесь, и с вами может остаться эта троица, о которой вы, кажется, очень заботитесь. — Так вы считаете, что я, ради того чтобы обеспечить им кров на одну ночь, подпишу многолетний контракт? Неужели я выгляжу таким наивным? — Вы говорите во гневе, и он ослепляет вас. Но подумайте о своих соотечественниках! Я уехал вперед, чтобы сообщить асьендеро об их прибытии; все они вас полюбили и беспокоятся за вашу жизнь. Вы станете тем центром, вокруг которого объединятся здесь переселенцы. Подумайте о том разочаровании, которое испытают эти добрые люди, когда узнают, что вы отказались от контракта и, не простившись с ними, уехали! Таким образом он перебирал все причины, которые ему казались вескими, для того чтобы убедить меня остаться, но его старания, естественно, были напрасны. Когда он заметил, что я не дрогнул, тон его изменился, и в нем зазвучали гневные нотки: — Ну, если вы хотите искать свое счастье по белу свету, причем пешком, ничего не имею против; но в любом случае вы крайне неблагодарны ко мне. Я договорился с вами и бесплатно доставил вас сюда, и вот теперь вижу плоды своей доброты — вы просто убегаете отсюда! Я мог бы ему ответить совсем по-другому, но не стал этого делать, а холодно возразил: — Вы хотите навязать мне это так называемое счастье! — Нет. На мой взгляд, бегите хоть к черту на кулички! Но если вы не хотите остаться, я немного провожу вас. — Зачем мне затруднять вас? — Когда вы не захотели остаться, то слышали от асьендеро, что он не потерпит вас на своей земле. Он собирался дать указание нескольким слугам, чтобы они вышвырнули вас. Но раз уж я однажды о вас позаботился, то и теперь взял на себя задачу лично сопровождать вас, чтобы избавить от позора. Надеюсь, что по крайней мере против этого вы возражать не станете! — Нисколько! Наоборот, я очень обрадован честью, которую вы мне окажете. Достаточно ли хорошо вы знакомы с местностью, чтобы определить пограничную линию, отделяющую асиенду от окружающих земель? — Я отыщу границу даже в темноте. — Весьма вероятно, что совсем стемнеет, когда мы доберемся до границы. День быстро идет к концу. Так давайте не медлить. Поехали! Он направился к своей лошади, все еще стоявшей во дворе, и забрался в седло, все еще не замечая, что я его раскусил. Не без умысла спросил я его, знает ли он границу. Если бы это было так, то значит, он вообще настолько хорошо знает этот лес, что ему было бы совсем нетрудно даже в темноте отыскать место, подходящее для исполнения своего замысла. А что же это был за замысел? Я уже давно предполагал о его существовании, и теперь мои догадки подтверждались. Мормону было известно, кто я такой, и он боялся меня, потому что я мог помешать ему расправиться с переселенцами. Он взял меня с собой, чтобы я всегда был в поле его зрения, и при первом же удобном случае он мог меня уничтожить. Поскольку я не хотел остаться на асиенде, значит, действовать надо было быстро. По моим расчетам, его власть распространялась только до границ поместья. Выходит, именно сейчас должно было случиться то, что не могло произойти ни позже, ни дальше. Теперь он попытается лишить меня жизни, и я, когда мы отправились в путь, был убежден, что рядом со мной шаг за шагом следует смерть. Ну, и не бессмысленным ли удальством была для меня поездка с этим человеком, грозящая мне смертью? Нет, мудрость побудила меня согласиться с тем, чтобы он сопровождал нас. Если бы я отказался, он последовал бы за нами тайно, чтобы из какого-нибудь давно облюбованного им места всадить в меня пулю, а так он оказался возле нас, и я получил возможность понаблюдать за ним, предугадать момент атаки и парировать его удар. Покинув асиенду, мы снова направились вдоль ручья. С обеих сторон его виднелись обширные луга, и только изредка то тут, то там появлялся кустарник и деревья. Такая местность явно не подходила для убийства. Мормон явно не стал бы делать свидетелями своего злодеяния моих спутников. Значит, покушение он осуществит только после прощания с нами. Пока он находился рядом, я был совершенно спокоен за свою жизнь. Дальнейшее я представлял себе так: он притворится, что возвращается, а сам потихоньку заберется в какое-то тихое местечко, давно уже им облюбованное, спрячется там, подкараулит меня и выстрелит в упор. И кто же тогда сможет обвинить его в убийстве? Весьма правдоподобным покажется, что меня подкараулил вождь юма, чтобы отомстить за смерть своего сына. Мелтон медленно ехал через долину, а я безмятежно шел рядом с ним, держась рукой за круп его лошади. В таком положении я находился чуть позади его и мог внимательно за ним наблюдать. Мы не говорили ни слова. За нами шли трое индейцев, причем старший брат вел в поводу лошадь. Тем временем быстро темнело, и наконец нас окружил ночной мрак; луга остались позади, и ручей теперь струился между кустами, среди которых все чаще стали попадаться деревья. Можно было предположить, что скоро мы окажемся в настоящем лесу, и я полагал, что решающего момента ждать долго не придется. Произошло так, как я и думал. Через короткое время мы достигли лесной опушки. Ручей уходил вправо; перед нами, кажется, был клин леса; слева тянулась открытая луговая полоса. «Это здесь! — подумал я. — Он покажет нам лес, а сам сойдет с лошади, привяжет ее и, укрываясь за деревьями, поспешит вперед, пока не доберется до удобного местечка». Мормон остановился, как будто я был всеведущим, вытянул вперед руку и сказал: — Земли асиенды доходят только до этого леса, значит, свою задачу — проводить вас до границы — я выполнил. Собственно говоря, больше мне ничего и не надо бы было добавлять, но так как однажды я взял вас с собой, то скажу вам, пожалуй, где вы сможете найти отличное место для ночлега. Если вы пройдете с четверть часа вдоль края леса, то наткнетесь на ручей; он здесь описывает небольшую петлю. Там вы найдете чистую воду для питья, высокую мягкую траву для постели возле отвесной скалы, которая защитит вас от холодного ночного воздуха. Мне безразлично, последуете вы моему совету или нет. Добавив это, он равнодушно глянул на нас. — Благодарю вас, я последую всем вашим советам, — ответил я. — Тогда рекомендую вам идти не торопясь. Весенние воды прорыли здесь много канав, в которые легко можно упасть в темноте. А я поехал обратно. Вы сами оттолкнули от себя свое счастье, и я убежден, что оно навсегда покинуло вас. — Мне не надо вашего счастья. Скоро вы узнаете, что я привык полагаться только на себя самого. — Да я не только встречаться, но и слышать о вас не хочу. Катитесь к черту! Он повернулся и сделал вид, будто собирается вернуться. А мы пошли дальше, причем я тихо сказал своим спутникам: — Теперь этот человек направится в лес, чтобы обогнать нас. Он попытается меня застрелить. Но я опережу его и докажу, что с Олд Шеттерхэндом не стоит шутить. Мои братья могут идти не по краю леса, а чуть левее, чтобы он не мог узнать, что меня с вами нет. Они могут даже понести мои ружья, потому что сейчас они будут только мешать мне. Если вскоре я вас не окликну, вы можете идти до того места, которое указал этот человек, а там вы меня подождете. Все трое, естественно, удивились моим словам, но взяли оружие, не говоря ни слова. Сверток с моей одеждой уже находился на лошади; руки у меня, стало быть, освободились, и я быстро пошел вперед, тогда как они свернули левее, медленно продолжив свой путь в прежнем направлении. При этом они вели себя естественно, даже шумно, так что их шаги были слышны в лесу, хотя я совершенно не предупреждал их об этом. Я сказал, что пошел быстро, потому что мне и в голову не пришло обращать внимание на предупреждение мормона. Оно было высказано только для того, чтобы замедлить наше продвижение, и мормон смог бы обогнать нас, несмотря на темноту и деревья. Ни на секунду я не усомнился в том, не ошибаюсь ли я; наоборот, я был твердо убежден, что он готовит для меня ловушку. Держась поближе к лесу, я шел минут десять вперед, стараясь отыскать место, подходящее для исполнения замысла мормона. Звезды стали заметно ярче; я мог видеть шагов на тридцать. И вот я увидел выступивший острый клин леса, с обратной стороны столь же резко уходивший назад. Клин этот образовали плотно стоявшие деревья, около которых рос густой кустарник. Если я не ошибся в намерениях мормона, то именно здесь он рассчитывал осуществить свой план. Тут можно было хорошенько спрятаться, а мы бы прошли так близко, что промахнуться было просто невозможно. Окинув кусты взглядом, а потом еще и обыскав руками, я нашел место, где мог бы схорониться Мелтон. Это оказалось нетрудно; ему бы пришлось создать себе хороший обзор и возможность для точного прицеливания. Найдя подходящее место, я притаился поблизости, укрывшись за веткой, такой широкой и гибкой, что она не выдала бы меня ни малейшим шорохом, доведись мне сделать какое-нибудь резкое движение. Да, собственно говоря, зачем мне тут надо было подстерегать своего врага? Все-таки это было опасно. Я бы мог предотвратить покушение проще, уйдя с той дороги, которую нам указал мормон. Тогда бы зря он меня подкарауливал в зарослях. Когда я задаю себе этот вопрос сегодня, то честно признаюсь, что верх над благоразумием взяло пустое тщеславие, заставлявшее меня предпочесть опасное действие спокойному бездействию. Я страстно хотел доказать Мелтону, что он недооценил мой ум. А то, что я при этом рискую жизнью, дошло до меня гораздо позже. Я удобно улегся под раскидистой веткой и приложил ухо к земле. Придет он или нет? Я ожидал в сильном напряжении. И вот раздались шаги, шорох отодвигаемых им веток, я слышал, как спотыкаются его ноги о выступающие корни, как он натыкается на стволы, невидимые в лесной темноте. Он быстро приближался. Я уже слышал его громкое дыхание, видимо, он сильно запыхался. Теперь он огибал лесной клин, на углу его приостановился и, всматриваясь, вытянул голову. — Черт возьми! — вполголоса выругался он по-английски. — Вот дьявольщина! Я так тяжело дышу, что ничего не могу расслышать. Может быть, этот подлец уже прошел? Нет, это невозможно! Я бежал как сумасшедший, а они идут медленно, боясь попасть в яму. Ха-ха-ха-ха!.. Но тише, кажется, они идут! Он опустился на правое колено, уперся левым локтем в левое и вскинул ружье. Я видел его совершенно отчетливо, потому что он оказался на полянке, освещенной светом звезд. Я рассчитал, что мне нужно сдвинуться влево, чтобы приблизиться к нему. Мои движения вызвали легкий шум, но он даже не услышал этот шорох, потому что все его внимание было приковано к лесной опушке. Скоро и я услышал, как идут индейцы. — Черт возьми! — прошептал он. — Эти собаки держатся дальше, чем я думал. Теперь придется очень хорошо прицелиться. Меня нисколько не удивило, что он говорит сам с собой. Я знал по себе: чем больше возбуждение, тем легче находит оно выход в словах. Он поднял и опустил ружье, а потом снова прицелился. Теперь настала пора моих действий, потому что он мог принять одного из мальчишек за меня и выстрелить в него. Я полупривстал прямо за ним, схватил его за горло и опрокинул на спину. Он испуганно вскрикнул и выпустил из рук ружье. Голова его оказалась у меня между пяток, коленями я навалился ему на грудь и плечи и схватил его за руки, которыми он лихорадочно шарил по земле; кисти его рук слегка хрустнули — он вскрикнул от боли, я сжал их посильнее — последовал новый крик, погромче; беззащитный, он лежал подо мной, потому что в ходе короткой схватки я вывихнул ему суставы. Он успел, правда, выставить перед собой поджатые ноги, но выпрямиться ему было нельзя, так как я всей своей тяжестью навалился на него. Шевелить руками он мог, но его бессильно повисшие кисти были мне не опасны. Зато он дал волю своим голосовым связкам. Он орал, словно его посадили на кол — то ли от бешенства, то ли от страха, то ли от боли, он и сам, пожалуй, не знал — отчего; вероятнее всего — по всем названным причинам сразу. Борясь с ним, я увидел, что индейцы подошли и спокойно стоят у края леса, не обращая никакого внимания на крики мормона. Они точно придерживались моих наставлений. Тогда я крикнул им: — Мои юные братья могли бы подойти сюда, а свою сестру пусть они оставят у опушки, вместе с лошадью! Они быстро выполнили мое распоряжение и связали мормону руки и ноги, чтобы я — при необходимости — мог бы и один управиться с пленником. Потом мы вынесли его из леса, чтобы можно было видеть лицо. Он перестал кричать и лежал теперь совершенно спокойно. — Ну, мастер Мелтон, — сказал я по-английски, потому что это был его родной язык, — прогнал ли я от себя свое счастье, надо ли мне считать себя пропащим бродягой? — Проклятый негодяй! — выдавил он сквозь зубы. — Разве произошло не так, как я вам обещал? — продолжал я. — Разве вы очень быстро не убедились в том, что я вполне могу на себя положиться? Еще час назад я слышал полет пули, которую вы собирались всадить в меня. Вы вообразили, что в состоянии обмануть меня, а между тем, несмотря на мнимую свою хитрость, вы так глупы, что ваши намерения отгадать бесконечно легко. Я раскусил вас еще в Гуаймасе. — И я вас тоже! — проскрежетал он. — Вы ведь Олд Шеттерхэнд! — Совершенно верно! Я понимал, что узнан вами, но не показывал этого. А вы вели себя, как школьник. Если вы хотели оставить в дураках Олд Шеттерхэнда, то должны были действовать хитрее. Что вы намерены сделать с эмигрантами? — Ничего! — Конечно, вы мне об этом не скажете. Я спросил не для того, чтобы получить ответ. Своим вопросом я только хотел дать вам понять, что эти люди находятся под моей защитой. Я не намерен говорить с вами о том, что я знаю и о чем думаю. Я хочу лишь предупредить вас, что любое насилие, которое они испытают, обратится против вас самого. То, что случилось с вами, пусть послужит вам хорошим уроком. Вы покушались на мою жизнь, а теперь я держу в своих руках вашу. Пусть это будет вам предупреждением! В следующий раз вы распрощаетесь с жизнью — это уж точно. Как я заранее увидел вашу еще не вылетевшую пулю, так я предвижу еще многое другое, тогда как вы смотрите не дальше завтрашнего утра, потому что преступление по природе своей близоруко. Я отвернулся от Мелтона и кивнул мальчишкам, чтобы они отошли от него, потому что хотел им сказать кое-что, о чем он не должен был слышать. Скво — сама осторожность — осталась стоять возле мормона, которого не хотела выпускать из виду, хотя он и был связан. — Мои юные краснокожие братья пусть внимательно выслушают, что я хочу им сказать, — начал я. — Нас четверо, а лошадь у нас только одна; нам нужны еще три лошади, и мы должны их украсть. Я — не вор, но в нашем положении надо обязательно уехать верхом, и ничего другого придумать я не могу. Когда я разговаривал с асьендеро, он отказался удовлетворить мою просьбу, потому что боялся индейцев-юма. Следовательно, мне придется взять то, в чем он мне отказал, и я теперь возвращаюсь на асиенду, чтобы увести с лугов три лошади. Тем временем мои братья должны охранять пленника. Правда, он сейчас для нас не опасен, да и в такой поздний час вряд ли кто забредет в такую даль, но я, на всякий случай, должен принять меры безопасности. — Олд Шеттерхэнд может на нас положиться, — уверил меня старший брат. — Мы выполним его приказ, хотя чувствуем себя обиженными из-за того, что он возвращается один на асиенду. — Почему это? — Потому что тем самым белый брат показывает нам, что считает нас неопытными мальчишками, которым не под силу даже увести лошадь. Я достаточно хорошо был знаком с обычаями и взглядами индейцев, чтобы понять: оба молодых человека чувствуют себя обиженными. Стечение обстоятельств требовало от меня установления постоянных отношений с их племенем, и я решил, что надо бы проявить к ним доверие. Поэтому я ответил так: — Я видел, как храбро вы защищались от бандитов, и считаю вас мужественными воинами. Не сомневаюсь, что у вас, кроме храбрости, есть и необходимая сноровка. Я хочу у вас спросить, хотите ли вы добыть лошадей? — Конечно, хотим! — весело закричали они. — Хорошо! Значит, мне не надо говорить, куда вы должны повернуть? — Нет. По дороге мы видели лошадей. Нетрудно поймать по одной для нас. — По одной? Но ведь нам нужно три! — Но ведь у пленника тоже есть лошадь. Он расскажет нам, где привязал ее. — Эту мы не возьмем. На Ней он ехал из Лобоса; она, стало быть, очень измучена, а на лугах можно найти совсем свежих лошадей. Я мог бы говорить еще и дальше, но лучше я сообщу вам все необходимое немного позже. Итак, вам надо отправляться немедленно; я подожду вас здесь. В ту же секунду они исчезли, не сказав ни слова своей сестре. Я же лег в траву возле мормона, думая о том, как мальчишки справятся с заданием. Мелтон лежал неподвижно, как мертвый. Гордость не позволяла ему ни о чем-нибудь попросить, ни просто вымолвить хоть слово, но время от времени дыхание его становилось учащенней и тяжелей: поврежденные кисти рук причиняли ему боль. Об индейских мальчишках я не беспокоился. То, что им предстояло сделать, было само по себе легким, и лишь какая-нибудь случайность могла осложнить дело или даже привести к провалу операции. В этом случае они вернутся, не выполнив задания; вот и все, чего можно было опасаться, ибо мне даже не приходило на ум, что они могут попасться. Прошло два часа, потом из травы, самое большее в четырех шагах от меня, вынырнула какая-то фигура. Я тут же вскочил, чтобы схватить пришельца, но мои вытянутые руки опустились, потому что я узнал старшего из краснокожих.