Кроу щелкнул перед ним пальцами правой руки – это был знак, выражавший крайнее презрение, и, резко повернувшись, помчался от нас, как стрела. – Давай отгоним обратно в его табун тех лошадей, которых он нам подарил, – предложил я. – Нет, пусть он сам за ними приедет, если захочет взять их обратно, – ответил мой отец. Этот человек за лошадьми не приехал. Мы увидели, что кроу поехали вверх по долине в свою сторону. Вслед за ними выступили мы, сразу же за нами – кайна. Вечером мы разбили свой лагерь, на Их Сокрушила Река [32], довольно далеко от Большой реки. Наступила ночь. Я повесил за спину сумку с луком и колчан со стрелами, на бок – сумку с припасами, которые мать подготовила для меня, взял свое ружье и пару веревок, вышел из вигвама и стал ждать Маньяна. Скоро пришел и он, хорошо снаряженный для долгого пути. Мы осторожно вышли из лагеря и направились на запад, прямо через прерии. Я так и не смог еще раз поговорить с Сатаки, с прошлого вечера я даже ни разу ее не видел... Мой друг нарушил затянувшееся молчание: – Я забыл сказать тебе, Апси. Она велела передать тебе следующие слова: «Все время молись Бизоньему Камню. Когда встретишься с врагом, будь осторожен. И скорее возвращайся ко мне». Это ненадолго подбодрило меня, но вскоре беспокойство опять овладело мною, и я спросил Маньяна: – Что ты думаешь о великом вожде кайна – Три Бизона, который часто посещает твоего отца? – Да, он бывает у нас, а в чем дело? – Сатаки говорит, что он все время смотрит на нее, когда гостит в вашем вигваме. Она уверена, что он хочет взять ее в жены. Маньян рассмеялся. – Этот человек не стал бы попусту тратить столько времени. Сатаки думает, что каждый мужчина, который приходит в наш вигвам, жаждет ее. Она их всех просто боится. Я улыбнулся в ответ, но тягостное предчувствие беды не оставляло меня. Я просил Солнце, свой Бизоний Камень выручить нас и помочь нам совершить то, чего мы хотим. В страну Раскрашенных в Голубое вело несколько путей, и нам нужно было выбрать, каким из них следовать. Самым прямым был путь через верховье Большой реки, и мы сначала хотели пойти этим путем. Но потом мы переменили решение – ведь вражеское племя, которое Желтый Волк и его большой военный отряд изгоняли с наших равнин, могло и не уйти за горы. Вполне возможно, что, выждав некоторое время, оно снова вернулось, чтобы убить побольше наших бизонов. Поэтому мы отправились в юго-западном направлении, снова преодолели горы Белт и пошли к Другой Медвежьей реке, от истоков которой изгнал Раскрашенных в Голубое Желтый Волк. Через несколько дней мы обнаружили то место, где они побежали от Желтого Волка и его воинов вверх в горы, в западную сторону гряды Белт. Направившись по их следам, мы к вечеру набрели на остатки лагеря врагов, в котором они жили несколько дней. Об этом свидетельствовало большое количество золы в кострищах. Они построили большие коррали из стволов деревьев, сучьев и кустов и в них держали своих лошадей. В одном из таких корралей мы остановились на ночь. Ранним утром следующего дня мы направились к западной стороне лагеря, ожидая увидеть следы ушедших дальше в свою страну врагов, и ничего там не нашли. Мы сделали вокруг лагеря круг и, к нашему удивлению, обнаружили, что следы идут к северу. Теперь мы уверились, что должны найти врагов в нашей собственной стране – они продолжают охотиться здесь. Достаточно отчетливые следы показывали, что они скоро повернули на восток, затем на север. И, идя по ним, мы на третий день снова увидели лагерь Народа Раскрашенных в Голубое. И где, вы думаете, он был? Точно на Реке Груды Камней [33], там, где мы – пикуни – стояли несколько месяцев назад! Без сомнения, Раскрашенные в Голубое послали разведчиков и установили, что ни нас, ни наших братских племен в этой части нашей страны нет. Лежа на краю обрыва и рассматривая их лагерь, мы сделали еще одно открытие. Мы увидели флатхедов – они, совсем недавно заключившие с нами и с белыми мир, – переправились через Большую реку, поднялись сюда и поставили лагерь поблизости от Раскрашенных в Голубое! Мы дали им разрешение охотиться и зимовать на Желтой реке. А они были здесь, далеко на севере от тех мест, вместе с нашими врагами. И было похоже, что с тех пор, как они прибыли сюда, прошло уже много времени. Мы решили, что будет только справедливо, если мы заставим эти народы пожалеть о сделанном. Мы должны послать большой военный отряд из пикуни и кайна, и они будут вышвырнуты вон с нашей земли. Наступила ночь. Мы спустились с обрыва и, следуя вдоль реки, приблизились к двум лагерям. Большие серые жеребцы были в верхнем. Мы стали обходить по кругу вигвамы флатхедов, придерживаясь тех мест в долине, где заросли полыни были самыми густыми, и, благополучно миновав нижний лагерь, приблизились к верхнему. Все его палатки изнутри были освещены пламенем горевших в них костров, и люди еще бодрствовали. Было похоже, что обитатели лагерей часто ходят друг к другу в гости. Однако смеха не было слышно – без сомнения, Раскрашенные в Голубое все еще скорбели о тех, кого потеряли во время нападения на них Желтого Волка. Мы полагали, что они теперь не очень бдительно сторожат своих лошадей. Ведь флатхеды, наверное, сообщили им, что племена прерий далеко отсюда и не собираются посылать военные отряды в этом направлении. Мы сидели в зарослях и не двигались, пока огонь не погас во всех вигвамах. Мы прокрались в лагерь и увидели отличных скакунов, которых хозяева привязали на ночь к колышкам перед своими вигвамами. Но мы высматривали только породы серых. Скоро каждый из нас вел по две лошади. Привязав их в зарослях, мы снова отправились в лагерь, доставили еще четырех лошадей. Среди добытых мною был великолепный серый жеребец. Затем Маньян захотел идти опять и попытаться захватить жеребца, но я стал возражать. У меня появилось чувство (и оно все усиливалось), что мы должны уходить. Похоже было, что мой Бизоний Камень как бы советует мне удалиться, и, когда я сказал об этом Маньяну, он перестал возражать. Мы погнали добычу вдоль по долине. Выехав из нее, мы повернули к Большой реке, переправились на другой берег и поскакали на восток со всей возможной скоростью. Только на вторую ночь мы, не видя преследователей, остановились на отдых. Это было на реке Стрела [34]. С этого места мы решили ехать только по ночам – так было меньше риска, что нас обнаружат военные отряды, которые могут оказаться в этой части страны. Спустя еще два утра мы прибыли на Их Сокрушила Река, в то самое место, где мы расстались с нашим народом и начали свой поход. Он, конечно, был уже далеко на востоке. Однако мы думали, что нам, может быть, удастся перехватить его на Другой Медвежьей реке. В течение двух следующих ночей мы скакали так быстро, как только было возможно, по следам, оставленным нашим народом. Но, когда на второе утро добрались до реки, мы не нашли никого из наших – только следы их лагеря, покинутого много дней тому назад. Хайя! И как же упало у меня сердце, когда я увидел заброшенные остатки лагеря! Недалеко от лагеря мы свернули в небольшой лесок отдохнуть. Напоив лошадей, привязали их на колышки у реки: там был хороший корм. А сами пошли искупаться. Там, где паслись наши лошади, было очень мелко, и мы направились ниже по течению, за излучину реки, где был глубокий омут, и скоро уже плескались в холодной воде. Когда же выбрались на берег, чтобы одеться, мы услышали топот быстро бегущих животных. – Наши лошади! – закричал я. – Может быть, это бизоны, – предположил Маньян. Мы схватили оружие и, не одеваясь, как были, побежали к тому месту, откуда должны были увидеть лошадей. Колючки шиповника и ягодников раздирали кожу, но мы не чувствовали боли. Мы побежали еще быстрее, когда начался ивняк, пробрались сквозь него и увидели: наших лошадей гонит одинокий всадник, и сидит он на моем сером жеребце! Мы побежали вслед за ним, но, когда добежали до опушки, одинокий всадник уже выгнал наш небольшой табун на открытое пространство. Я выстрелил по нему и промахнулся. Маньян стоял рядом с бесполезным здесь луком в руках. Всадник оглянулся на нас, взмахнул рукой и запел песню победы. Теперь мы знали, кто он. Это была военная песня кроу! Я опустился на землю. Мне казалось – лучше бы я умер. – Сатаки! Сатаки! Я так старался для тебя, и все рухнуло! – скорбел я. Маньян сел поблизости. Мы смотрели, как кроу гнал наших лошадей по долине и, наконец, скрылся за поросшей лесом возвышенностью. И только сейчас почувствовали боль в наших израненных колючками ногах. Мы промыли свои раны и оделись. – И что мы будем делать теперь? – спросил Маньян. Я тоже думал об этом и уже принял решение. – Для нас осталась только одна возможность, – сказал я. – Идти по следу, оставленному нашим народом. Когда мы найдем наших, нужно составить большой военный отряд – снова выступить в поход против Раскрашенных в Голубое и флатхедов и захватить еще больше жеребцов. – Сейчас наш народ уже разбил лагерь далеко отсюда, в устье реки Лось, – произнес он в ответ. – Подумай, как много дней пройдет, если мы пойдем пешком. А рядом есть путь по воде. Ты уже плавал в лодке из шкуры бизона и знаешь, как ее сделать. Давай спустимся вниз по реке вплавь. Я не боюсь Подводных Людей. По долине мы добрались до следующей рощи и там проспали до наступления ночи. Затем мы вышли на равнину, отыскали стадо бизонов, пасшееся поблизости от реки, и убили большого быка. Его язык и немного печени мы поджарили и сытно поели. Затем натянули шкуру бизона на каркас из ивовых прутьев, и наша лодка была готова. Мы не стали сушить ее на костре, опасаясь, что дым выдаст нас какому-нибудь проходящему военному отряду. Весь день она сохла на солнце. На следующее утро мы сели в нее и отправились вниз по течению. День за днем мы плыли по Большой реке и не видели врагов. Маньян был счастлив и часто распевал песню «Я ни о чем не тревожусь» [35], приглашая меня подпевать. Что, дескать, из того, что мы потеряли наших хороших скакунов? Мы можем захватить их еще больше. Однако мне было невесело. Мое предчувствие надвигающегося несчастья усиливалось с каждым днем. На четвертый день, после того как миновали Малую реку, я почувствовал, что скоро мы должны добраться до устья реки Лось, и, значит, до лагеря нашего народа. Мы обогнули излучину реки, затем еще одну, и до нас донесся лай собак, сотен собак большого лагеря. – Вот он где, наш народ! – воскликнул я. Мы пристали напротив того места, где слышался лай, вытащили нашу лодку на берег, взяв свое оружие, пробрались через тополиные заросли и увидели, что на открытой низине светятся сотни костров, горящих в вигвамах. Приблизившись к ним, мы увидели, что на одном из вигвамов нарисованы два больших бизона – это был вигвам старого Кремневого Ножа, жреца Священного Бизона. Мы подошли поближе и услышали, что люди разговаривают на нашем языке. Мы прибыли домой. – Ну, мой «почти брат», – прошептал мне Маньян, – теперь ты пойдешь своим путем, а я своим. Мы встретимся завтра и поговорим. – И мы расстались. Я пошел вдоль лагеря к своему вигваму. Когда я отодвинул занавеску, мать, увидев меня, закрыла голову плащом и заплакала. «Горестные вести для меня! Мое предчувствие оказалось верным!» – сказал я себе. Опустив занавеску, я подошел к своему месту и сел. Отец смотрел мимо меня, на его лице не было улыбки. – Ну вот, ты и вернулся, – с трудом произнес он. – Вы пришли тихо. О, брат! Ваш поход кончился неудачно! – прозвучал тихий голос моего брата. – Мой сын, у нас горе. Страшное горе. О, Вы, стоящие над нами! Там, высоко в небе, сжальтесь над моим сыном! – выкрикнула мать и снова заплакала. – Сатаки! Она умерла? – спросил я. – Ее мужем стал Три Бизона, – ответил отец. После этих слов я почувствовал себя очень плохо. Я уже знал, что случилось несчастье, но это было слишком! – Но это еще не все дурные новости, – продолжал он. – Посмотри, что мы нашли перед входом в наш вигвам на следующее утро после твоего ухода. Говоря это, он вытащил из-под своей подушки стрелу и воткнул ее в землю острием перед собой. К ее древку, пониже оперения, было привязано ожерелье, украшенное посредине тонкой ракушкой, к которой были прикреплены медвежьи когти. Я взглянул на стрелу, не думая о ней. Для меня все теперь не имело значения. – Но посмотри на это ожерелье! – настаивал отец. – Можешь припомнить, видел ли ты его раньше? – Да. Его носил этот кроу, Красное Крыло. – А! Ты это вспомнил. Ну, а теперь послушай, что я скажу. Как я только что сказал тебе, мы нашли этот знак перед входом в вигвам на другое утро после вашего ухода, а добытый тобой у Раскрашенных в Голубое жеребец и все другие привязанные у вигвама лошади исчезли. Оставив на виду свое ожерелье, этот кроу, у которого не лицо, а собачья морда, хотел, чтобы мы знали, что это он увел наших лошадей. Ты помнишь, в какую ярость он пришел, когда мы не отдали ему жеребца. – Все это теперь не имеет никакого значения. У меня был другой жеребец, которого я захватил у Народа Раскрашенных в Голубое, и какой-то кроу тоже увел его у нас. Но мне уже все равно. Эти лошади мне теперь не нужны, – ответил я. После этих слов мать заплакала еще сильнее. Мы же – отец, брат и я – сидели молча. Отец отложил в сторону знак, оставленный врагом. Всю эту ночь я не спал, только ворочался на своем ложе и не находил себе места. Мне было жалко себя, но Сатаки – еще больше. Я хорошо знал, какие ужасные страдания она испытывает. И, о, как я ненавидел Черную Выдру, который стал причиной наших несчастий! Наступил день. Мой отец и брат отправились на охоту. И я спросил мать: