Но Сатаки пришла вместе со своей матерью Патаки (Несущая Женщина), близкой подругой моей матери. Сатаки рассказала мне, как она рада, что я собираюсь идти на войну. Я должен верить, горячо убеждала меня она, что вернусь от врага с добычей, и захваченные лошади положат начало громадному табуну, который заставит ее отца обратить на меня свой благосклонный взгляд. Потом она потянула за шнурок, на котором у нее на груди висел священный Бизоний Камень, подаренный ей жрецом Солнца несколько зим тому назад. И прежде чем я понял, что она делает, она сняла его с себя и надела мне на шею. – Нет, нет! Ты должна взять его обратно, – запротестовал я. – Без него с тобой может случиться какое-нибудь несчастье. Но Сатаки не разрешила мне снять его. Ее глаза блестели, она взяла меня за руки и, крепко сжав их, прошептала: – Ты должен носить его ради меня! Каждый день и ночь молись ему: он обеспечит вам безопасность. Она поцеловала меня и выскочила из вигвама, прежде чем я успел удержать ее. Вечером мы с отцом выступили в поход. На третье утро еще до наступления дня мы пересекли последнюю извилину долины Медвежьей реки и вышли к берегу Большой реки. Теперь, когда мы сидели и слушали странное журчание воды – протяжную и печальную песню этой великой реки, – он неожиданно спросил: – Ты никогда не видел, какие лодки делают женщины Народа Земляные Дома [10]? – Конечно, нет. Как я мог видеть, если я никогда не был в стране этого народа? – ответил я. – Ты скоро увидишь, как мы сами сделаем одну из таких лодок. Все, что нам нужно, – шкура большого бизона и ивовые прутья. Когда наступит день, мы постараемся этого бизона добыть. И на следующий день мы подстрелили двух бизонов. Очень осторожно, всячески избегая порезов, мы сняли шкуру с самого большого бизона, очистили ее от мяса и сразу же с помощью шила и ниток зашили дыры, которые пробили в ней наши стрелы. Второго бизона мы свежевали не так осторожно, так как из его шкуры только часть пошла в дело на изготовление завязок. Потом из длинных ивовых прутьев мы сделали два обруча и скрепили их кожаными завязками. Больший из них предназначался для верха лодки, а меньший – для днища. Вдоль и поперек мы переплели их многочисленными прутьями. Получилась большая открытая корзина, вроде круглых неглубоких тарелок белых. Затем мы накрыли корзину шкурой бизона шерстью наружу, надежно прикрепили ее с помощью кожаных завязок к краям верхнего круга. Теперь работа была закончена. После этого мы спустили нашу лодку на воду. Мы сняли мокасины, вброд подошли к лодке и сели в нее одновременно и так осторожно, чтобы не зачерпнуть воды. Я сидел по одну сторону, отец по другую, а свое оружие и сумки мы положили посередине. Оттолкнувшись, мы сначала медленно поплыли вниз по течению Медвежьей реки, а очень скоро – по широкой и значительно более быстрой Большой реке. Как только мы оказались на этой реке, мой отец бросил в воду часть имевшейся у него священной краски и табака и сказал: – Хайя, Подводные Люди [11]. Мы приносим вам жертву. Сжальтесь над нами, не хватайте нас. Разрешите нам благополучно проплыть над вашими жилищами, которые глубоко под водой. На третью ночь, когда мы плыли мимо одной скалы, на ее вершине завыли волки. В ответ послышались громкий вой и лай в большой пойме, лежащей ниже. – Это не волки, это собаки, – сказал мой отец. – Там расположился большой лагерь. Мы подплыли еще ближе к берегу, высадились на сушу ниже возвышенности. – Может быть, это вражеский лагерь?.. – предположил я. – Нет, это невозможно. Ни один враг не осмелится расположиться в центре нашей страны. Это, должно быть, Внутренний Народ [12]. Да, конечно, это наши друзья Внутренний Народ, и никто другой здесь быть не может, – ответил отец. Прошло много лет с того времени, как наши отцы приняли Внутренний народ под свое покровительство. В то время их было мало, они были бедны и скитались по разным местам, преследуемые кроу и ассинибойнами, сиу и минетарис, чейеннами и племенами стейк. Под нашей защитой они стали многочисленными и богатыми. Большая часть их племен говорила на нашем языке. – Кья! Нам незачем бояться их, – сказал мне отец и направился к вигваму вождя – Вороньего Колчана. Вороний Колчан, сидевший в глубине вигвама, узнав посетителя, от удивления шлепнул рукой себе по губам [13]. Затем он закричал: – Мой друг Пятнистый Медведь! Это ты! И, ткнув растопыренным пальцем правой руки в ладонь левой, заявил: – Я дарю тебе двух лошадей, черную четырехлетку и пятнистую – быстрого скакуна, обученного охоте на бизонов. Так! Теперь садитесь сюда, подле меня! Да, так поступали в те отдаленные и благополучные для нас времена близкие друзья, долго не видевшие друг друга! Они старались войти к другу неожиданно и крикнуть ему: «Я дарю тебе лошадь!» или «несколько лошадей!» Это делалось для того, чтобы его обрадовать. Правда, подарок должен был сделать мой отец, когда он ступил в вигвам, но у него не было лошадей. Затем Вороний Колчан наполнил большую трубку для гостей и передал моему отцу, чтобы тот ее разжег. Она стала переходить из рук в руки. Разговор шел о многих вещах: о делах обоих племен, о сражениях с врагами. Женщины вскоре поставили перед нами блюда с мясом, похлебку, жареные белые корни, и мы хорошо поели. Пришли другие посетители, и трубка пошла по кругу. Я откинулся на ложе и растянулся во всю длину. Разговор стал звучать невнятно, я заснул. Выстрелы, крики мужчин, пронзительные вопли женщин и детей разбудили меня. Я вскочил и увидел, что мой отец, Вороний Колчан и его гости выбегают из вигвама. Я схватил свое оружие и кинулся за ними. Но женщины уцепились за меня, умоляя не оставлять их одних. Я вырвался от них и выскочил наружу. На восточном конце лагеря шел бой, и я побежал туда изо всех сил. Я нагнал моего отца и Вороньего Колчана и держался рядом с ними. Когда мы приблизились к восточной части лагеря, где выстрелы и крики звучали громче всего, мы присоединились ко многим мужчинам, которые выбежали из своих жилищ. В вигвамах, стоявших здесь, было темно – женщины погасили огонь в начале сражения. Вороний Колчан что-то крикнул и получил ответ от мужчины справа от него; он передал нам то, что узнал: внезапно напал большой отряд кри, перебил в нескольких вигвамах мужчин, женщин и детей, а затем отступил в заросли высокой полыни. Один мужчина твердым голосом выкрикнул какую-то команду. – Наш военный вождь. Он говорит, что мы должны опуститься на землю, подползти и напасть на врага, если он все еще там, – объяснил наш друг. В прежние времена, слушая военные истории, которые рассказывали у костров в вигвамах, я мечтал, чтобы скорее пришло время, когда я смогу встретиться с врагом. А теперь я был в настоящем бою. Но мне очень хотелось домой, чтобы все это осталось далеко позади меня! Бежать бы и бежать, пока не окажусь в безопасности. Я чувствовал озноб, во рту у меня пересохло, казалось, вся сила ушла из моих рук и ног. Однако пока мы ползли, мой талисман Бизоний Камень выскочил из-за ворота рубахи и закачался на шнурке. Я сразу же вспомнил о Сатаки. Зачем я здесь, в долине Большой реки? Найти врага, захватить у него добычу, чтобы начать ту жизнь, которую мы хотим вести с ней вместе. Сатаки так верит в меня, а я испугался при первой же опасности?! – Хайя, Бизоний Камень! – воззвал я. – Сжалься надо мной! Сжалься над той, которая дала мне тебя! Дай мне мужество храбро встретить то, что ожидает меня впереди, там, в темноте! Помоги мне выжить в предстоящей схватке и даруй мне успех в бою с врагом! Кья! Только я помолился и убрал священный камень обратно под рубашку, как почувствовал, что страх у меня исчез, а силы вернулись. Мне захотелось встретиться с теми, кто лежит впереди и поджидает нас. Впереди, неподалеку от себя, я увидел какого-то мужчину. Он вскинул ружье к плечу и прицелился куда-то влево, может быть, в моего отца. Из кустов я хорошо видел этого человека – его фигура четко просматривалась на фоне звездного неба. Раздался выстрел, и я со всей силой, на которую был способен, пустил стрелу во врага. Она ударила ему в бок, как раз под поднятой рукой. При вспышке выстрела я успел его хорошо рассмотреть. Это был человек, видевший уже много зим. Вскоре при вспышках других выстрелов я заметил его, услышал удар о землю ружья, а затем и шум его падения прямо в кусты. Раздались один-два то ли хрипа, то ли стона, а затем наступило молчание. – Отец! Пятнистый Медведь! Отец! – закричал я. – Иди сюда! Скорей! Мы преследуем врага! – ответил он. – Я одного убил! – крикнул я, но сомневался, слышал ли он меня. Наш отряд теперь бежал за врагами, гоня их к реке и не давая уклониться в сторону. И все это время я думал о том, что произошло. Мне совсем не хотелось, чтобы кто-нибудь присвоил себе победу над моим врагом и ружье, которое я видел в его руках. «Я убил врага!» – постоянно повторял я себе [14]. ...Сотни воинов возвращались от реки, они громко разговаривали, некоторые распевали песни. Они прошли через лагерь, требуя огня. Женщины и старики выбежали к ним с головешками из костров и охапками сухих дров. Воины вышли в поле, потом меня позвал отец. Я ответил, он и Вороний Колчан скоро оказались около меня. – Где тот, кого ты убил? – спросил отец. – Там, не дальше чем в трех шагах от меня, – ответил я, взял его руку и указал место. Вороний Колчан позвал мужчин, несших головни, чтобы они разложили костер там, где мы стояли. Они подошли и разожгли пламя. Вблизи и вдали горели и другие костры. Скоро мы обнаружили моего врага. Он лежал лицом вниз, раскинув руки, зацепившись за куст и изогнувшись, как лук. Я подскочил к нему и схватил ружье, выдернув его у него из-под ног. Я не мог глядеть больше ни на что другое. Я смутно слышал, что отец сказал Вороньему Колчану: – Этот кри мертв, пойдем скорее. Давай постараемся отыскать тех, которых убили мы. Я торопливо обследовал ружье, мне не верилось, что в мои руки попало такое хорошее оружие. Это было кремневое ружье, но оно не походило на обычные гладкоствольные, которые торговцы Красных Курток [15] на севере продавали племенам этой страны. У него был ствол с нарезкой и хороший прицел. Я уже видел несколько таких ружей и знал, что оно принадлежало трапперу торговцев из Длинных Ножей [16]. Несомненно, мой враг убил одного из них. Говорили, что ружье с нарезкой стреляет в три раза дальше, чем гладкоствольное, и всегда точно в цель. – Пойдем, – обратился ко мне отец. – Видишь, Вороний Колчан направился в свой вигвам. Мы также пойдем туда. Мы обнаружили, что наш друг был ранен, но не тяжело: пуля врага скользнула по руке, не задев кость. Я так был сосредоточен на воспоминаниях о своем участии в прошедшем бою, что к разговору в вигваме особенно не прислушивался. Однако я разобрал, что врагов было более двухсот, а сколько убито – пока неизвестно, что с нашей стороны погибло девятеро, а семеро было ранено... – Апси! – позвал меня отец, и я сразу же проснулся. Оказывается, я заснул, сидя на ложе. День еще не наступил, но женщины поставили перед нами миски с вареным мясом. Отец велел мне есть побыстрее: мы должны продолжить свой путь. Без всякого сомнения, в зарослях нижней части долины еще остались многочисленные враги, и мы должны миновать эти места еще до наступления дня. Мы быстро съели свои порции мяса, взяли оружие и ушли, пообещав нашему другу навестить его снова на обратном пути домой. Наша лодка оказалась там, где мы ее оставили. Мы поставили ее на воду, забрались в нее и отправились дальше. После полудня мы увидели, что появились тонкие струйки дыма, ползущие вниз по склону. Это было похоже на то, как будто десятки и десятки военных отрядов движутся вниз, неся с собой дымные факелы. Но это не был дым, это была пыль, поднятая идущими на водопой стадами бизонов. Лоси и «олени с дрожащим хвостом» [17] стали уходить. Чернохвостые тоже. Перед заходом солнца мы миновали устье Речки Волчьих гор. – Остановимся, пришло время добыть мясо, – обратился я к отцу. – Давай сделаем так, как ты сказал, – ответил он. Мы причалили к песчаной полосе, заваленной принесенной рекой топляком, и вытащили лодку на берег. Нам ничего не оставалось, как поспешно присесть, потому что сотней шагов выше нас показался желающий напиться чернохвостый олень-самец. Я прицелился в него из своего ружья и нажал на спуск. Он упал в воду, несколько раз дернулся и затих. Я перезарядил ружье, мы подошли к нему и вытащили на прибрежный песок. Пуля попала точно в то место, куда я целился, и прошла навылет. Как я был доволен своим оружием и самим собой! Мы освежевали оленя, вырезали лучшие куски мяса. А когда мой отец встал на стражу, я разжег костер и поджарил язык, печень и несколько ребер. Скоро мне наскучило сидеть у жаркого костра и поджаривать мясо. Я встал, взглянул на то, что делается по другую сторону топляка, и сразу же потянулся за своим ружьем: не более чем в пятидесяти шагах от меня на берегу реки пил воду «настоящий медведь» [18]. Я тщательно прицелился в него – не в туловище, а под ухо: выстрелил и прыгнул в ту сторону, где была наша лодка. Я был готов столкнуть ее в воду, если бы медведь бросился на меня. Но прежде оглянулся на берег. Я его убил! Медведь лежал наполовину в воде. Я позвал отца, но в этом не было необходимости – он уже бежал ко мне, опасаясь, что я стрелял во врага. Когда же он увидел, что я сделал, он закричал: – Апси! Какое у тебя чудесное ружье! – Да. И ты бы мог сказать: – И какой хороший стрелок тот, кто нажал на этот спуск, – ответил я ему.