– Я не спрашиваю, откуда у вас царские червонцы. Но спрошу: чем собираетесь расплачиваться за работу? После этого захода я передумал уговаривать Гершнера уезжать срочно из города, молча достал третий червонец, протянул его. Старому засранцу вполне могло бы хватить остатков от работы. – Этого достаточно? – Более чем. Даже дам сдачу. Еврей вышел из комнаты, через минуту вернулся с пачкой мятых советских рублей. – Это ваше. Я, не пересчитывая, засунул деньги в карман. – Размер какой? – спросил Гершнер. Я задумался. Такими подробностями я, если честно, не интересовался. Сам я никогда колец не носил, а у Веры даже не догадался спросить. – Не знаю, – признался я. – Молодежь, – заворчал Исаак Львович. – Ногами в двери стучать и стрелять ума хватает, а такое простое дело, как размер пальца невесты, для них высшая математика. Какая рука у дамы? – Обычная рука, не большая и не маленькая, – ответил я. – Ладно, сделаем восемнадцать, если что, принесете, я уменьшу… бесплатно, – добавил он, подумав. – Свою руку покажите… ага, двадцать три… Ювелир занялся кольцами, попутно просвещая меня насчет червонцев. – Нынешние Сеятели не чета царским монетам. Начеканили какого-то грязного крестьянина на аверсе, зерно он сеет… А кому нужна такая глупая монета? За границу не продашь, народ носы воротит. Золото там тоже подозрительное. Нет, кое-кто из большевиков понимал это. Слышали историю с Большой головой Николая? Я покачал своей. – Товарищ мой, Шмуль Лазаревич, рассказывал, что году в двадцать пятом Советы хотели купить зерно за границей. И платили золотыми Сеятелями. Но где заграница, а где Сеятель! Там же такие страшные серпы да молоты на реверсе, не брали буржуи. И Гирш Зиновьев, умная еврейская голова, велел чеканить царские червонцы. Штемпели на монетных дворах сохранились, но у этих шлимазлов голова Николая почему-то получалась больше, чем на царских. – И что же? Заметили капиталисты? – Какое там, – махнул рукой ювелир. – Взяли как миленькие. * * * Павловский не подвел. Продуктов достал просто кучу. Наверное, сказался большой опыт организатора. Глядя на все это великолепие, лежащее на столе, я стоял и думал, как все это перетащить в общежитие. Майор моих трудностей не замечал и только продолжал перечислять: – Вот тут сало соленое, больше килограмма, это колбаска домашняя, два кило, огурчики, это без счета, картошка, само собой, ведра, надеюсь, хватит, цыбулька зеленая, петрушечка… – Сан Саныч, – оборвал я это перечисление, которое голодного человека могло просто привести к смерти из-за того, что он захлебнется слюной. – За ради бога, выдели кого-нибудь, чтобы помогли донести, сам не дотащу! – Погоди, Петр Николаевич, сбил со счета, – ответил он, не отрывая взгляд от блокнотика. – Вот еще три курочки, ощипанные, потрошеные и водки шесть бутылок. Извини, только это достать удалось. Я же знаю, на гулянку надо по пол-литре на человека плюс одна. Но чего нет, того нет… – Павловский развел руки в стороны, комично показывая, что ничего не утаил. – А донести и я помогу, мешки есть, загрузим, и все дела. Идти тут недалеко, устать не успеем. – Сколько я тебе должен за всю эту радость? – спросил я. – Пусть это будет моим подарком на свадьбу! – заявил Сан Саныч. – Мне деньги девать некуда: я один, семья уехала в эвакуацию. А тут такое дело идет, что сдается мне, долго я не протяну. Не, ты не подумай, – вздернул он вверх подбородок, – никакого пораженчества. Просто я понимаю, что с этими пацанами много не навоюешь, большинство в первом бою полягут. Ну и я рядом с ними. А пока живем! Пойдем-ка, Петр Николаич, вмажем за твою молодую семью! Ты ж меня пригласишь? – спросил он и, дождавшись кивка, продолжил: – Не, ну придумал ты: все рушится, а тут свадьба! Молодец! Уважаю! – Он подошел ко мне и порывисто обнял. – Молодец! – повторил майор. По дороге в общежитие Павловский травил анекдоты, рассказывал смешные истории про своих студентов, будто несколько минут назад не собирался лечь в землю в первом же бою. Вот это человек! Кремень! Он и меня заразил своей жизнерадостностью. На душе стало легко и радостно. И приближающаяся встреча с Верой душу грела, как без этого? Будто не видел ее уже неизвестно сколько – и вот дождался. Перед входом мы столкнулись со старшиной в потрепанной гимнастерке. Он принюхался и спросил: – Братцы, а куда это вы столько еды тащите? Тут же на роту хватит. – Не знаем насчет роты, а на свадьбу должно хватить, – ответил я. – У нас тут свадьба? – уточнил старшина, остановившись в дверном проеме. – Так что ж вы молчали? Надо срочно собирать всех! – И, повернув голову назад, закричал: – Галя! А ну быстро иди сюда! Тут у людей свадьба! И все закрутилось, так что я сразу потерял контроль над ситуацией. Прибежала Галя, полная хохлушка лет тридцати пяти, еще какие-то женщины, устроившие такой гам, что понять что бы то ни было не получилось бы ни у кого. У нас забрали мешки, в столовой общаги составили столы, расставлялись тарелки. Я стоял и смотрел на это буйство с глуповатой улыбкой. Павловский рядом со мной тоже только наблюдал за происходящим, удивляясь скорости, с которой совершенно посторонние люди устраивали праздник. Наконец-то появилась принарядившаяся Вера, улыбнулась и спросила: – Петя, это ты все устроил? На голове невесты был заколот белый кружевной платок. Откуда только взяла? Фата, не фата, а что-то праздничное во всем этом точно было. – Нет, Верочка, я к этому не имею никакого отношения, как-то оно само, – совершенно честно ответил я, любуясь рыжей. Не прошло, наверное, и часа, а застолье уже собрали. Никого не волновали разномастные тарелки, котелки, чугунки и кастрюльки, выставленные на газеты. Людям хотелось праздника, и мы его им дали. Мне кажется, они бы с таким же восторгом отмечали чей-нибудь день рождения или еще что-то. Но мы им были благодарны – они так искренне за нас радовались. Из присутствующих мы знали только Полянского. С ним мы просидели в комнатке, которую нам выделили, выглядывая время от времени в окно. Вера порывалась помочь, но местные женщины отогнали ее, заявив, что невесте про другое думать надо. Невесте осталось только прихорашиваться. Ей удалось взять с собой совсем немного вещей, так что за свадебным столом мы сидели в военной форме. Впрочем, почти все мужчины тоже в гимнастерках. Первый тост произнес тот самый старшина, с подачи которого все и случилось. Звали его Степанычем, а на вопрос про имя он только отмахнулся. – Вот сегодня нежданно-негаданно приключилась у нас свадьба, – начал он свою речь. – Петро и Вера – люди у нас новые, говорят, что завтра и уедут по службе, так что считайте, что нам повезло их первыми поздравить. Так давайте пожелаем им, чтобы они прожили долго и счастливо и никогда не забывали, что их семейная жизнь началась на житомирской земле. – Степаныч опрокинул стопку, подумал секунду и добавил: – Хреновую какую-то водку вы принесли, ребята. Горькую, аж зубы сводит. Горько же! Все подхватили клич, сначала вразнобой, а потом все более слаженно принялись кричать: «Горько!» Ну а мы разве против? Конечно же, встали и поцеловались. Ну, и понеслось. Все нас поздравляли, от всего сердца желали и дом, и деток побольше, и достатка, и счастья, и, конечно, победы в войне. Я стоял, как и положено жениху, слушал тосты и поздравления, улыбался, целовал молодую, а в голове все крутилась мысль: кто из вас, дорогие мои, доживет до победы? Сколько этих вот мужиков, крепких, рукастых, надежных, ляжет в землю на поле боя, умрут от ран в госпиталях? Сколько этих замечательных и симпатичных женщин погибнет от холода и голода в оккупации, на работах в Германии и по дороге в эвакуацию? А ведь ты, Петя, много чего знаешь, чтобы приблизить эту самую победу! Да, ты не расскажешь, как делать танки и самолеты, не можешь соорудить автомат или бомбу, зато умеешь взрывать. И хорошо ведь это делаешь. Так что ж ты ходишь и хреном груши околачиваешь? Болтаешься как говно в проруби, то туда, то сюда. Действовать надо, вдарить по немцам побольнее! Наверное, Вера что-то заметила, потому что после очередного тоста сжала мою руку и предложила: – Давай уже уходить. Ты не против? Нам там комнату выделили… – Я? Только за. Мы встали, поблагодарили всех, я попрощался с Полянским, и мы пошли в нашу комнату. Вера накинула крючок, закрывая дверь, а я поплотнее задвинул шторы – светомаскировку только ввели, зажег свечку. – Боишься мимо кровати пролететь? – улыбнулась она. – Это мне не страшно, – сказал я, – но кое-что мы все же еще не сделали. – И что же? – полюбопытствовала моя жена, стягивая гимнастерку через голову. – Я теряюсь в догадках… – И она снова засмеялась, как тогда, когда мы впервые встретились. – Вот что, – я полез в карман и достал кольца. – Надо поменяться, так вроде? – Петечка! – только и смогла произнести Вера, не отрывая взгляда от тускло поблескивающих в свете свечи колец. – Никогда у меня такого не было! Какой же ты… – И она меня поцеловала. – Только придется спрятать, кто же на войне с кольцом ходит? – Но сегодня прятать не обязательно, – сказал я. – Сейчас мы не на войне. Давай руку. Вера протянула руку, и я надел ей на безымянный палец простое, без всяких прикрас, кольцо. Точно по размеру подошло, не подкачал ювелир, угадал. Глава 16 Достояв очередь и закончив утренний туалет, я вернулся в комнату и надел форму. Вера опять задремала, на звуки моих сборов только пробормотала что-то невнятное. Надо было чем-то заняться. Удивляло то, что Буряков не пытался нас разбудить и не торопил с Киевом. Пошел его разыскивать. Да и на свадьбе вчера его не было. Это я только сейчас понял. Особист, как оказалось, тоже спал беспробудным сном. Пришлось его расталкивать. Из приоткрытого окна был слышен топот сапог, рев машин – войска оставляли город. Житомир вот-вот должен оказаться в лапах фашистов. – Извини, ночью мобилизовали разыскивать немецких наводчиков, – Буряков с трудом продрал глаза, сел в кровати. – Сигналят, суки, фонариками с крыш… – Поймали кого? – Да, парочку из местных. Притворились, что по-русски не говорят. Тут же их у стенки шлепнули. Под утро только вернулся, устал как собака… – Мотоцикл-то вести сможешь? – Смогу. – Тогда давай выезжать, времени мало. Сам знаешь, по карте полтораста километров, а ехать целый день будем. Собрались мы быстро. Пока я искал Бурякова, Вера собрала в кулак силу воли и упаковала наши немудреные пожитки. Как там писал Маршак? Приехали в город Житомир.