– Вырежи младенцев из её живота, – приказала Галену рогатая дьяволица с клювом. – Я оставлю их себе. Младенцы? Больше одного? – Они должны умереть, – рявкнул мужчина, покрытый шрамами. – Нет. Мы используем их для обмена, – сказало существо с горой мышц. Эшлин стонала от боли и жалобно просила, её остекленевший взгляд умолял, когда она посмотрела на Галена. – Пожалуйста. Не делай этого. Умолять врага. Чтобы на такое пойти, она должна любить тех младенцев всем сердцем, хоть ещё и не видела их. Он считал, что понимал это. Почти двадцать девять лет назад он случайно породил дочь. Гален не узнал о её существовании, пока она совсем не выросла. Понимание того, что в ней течёт его кровь, являлось всем необходимым, чтобы… не любить – он не думал, что когда-либо испытывал это чувство – но ощущать какое-то родство с ней, несмотря на то, что она столь, же отличалась от него, как он от Повелителей. Его Гвендолин. Гарпия. Женщина, которой он не смог причинить боль. Женщина, которая без колебания сразила бы его. Ему нравилось это в ней, Гален гордился её жестокостью. Гален совершал ужасные вещи на протяжении всей своей жизни. Предавал друзей, убивал ради власти, разрушал города, специально склонял своих людей к употреблению наркотиков, чтобы они нуждались в нём, следовали за ним. Он разрушал их семьи, когда они осмеливались не подчиняться, или ещё даже и не думали предавать его. Гален спал с женщинами, с которыми не должен был, способами, которыми не следовало. Не существовало границ, которые он не пересекал. Нет границ, которые он не пересечёт в будущем. Гален делал все – и сделал бы в тысячу раз больше – однако он никогда не заботился о последствиях. По-прежнему не заботился. В отличие от воинов, с которыми был создан, он не относился к категории мужчин с чувством чести, братскими узами или потребностью помогать кому-то, кроме себя. Баден, как первый созданный, получил большую часть доброты, а другие – всего лишь каплю. Гален, самый последний, получил то, что осталось – только холод и тьму. Возможно, именно поэтому он первым расправился с Баденом. Ни один из Повелителей не знал, что он разговаривал с Баденом перед тем, как прислать Приманку, которая соблазнила мужчину и привела его к смерти. Баден сам устроил личную встречу. Ни один из них не знал, что Гален поклялся оставить бессмертную армию в покое и остановить войну, если Баден пожертвует собой. Баден, одержимый демоном Недоверия, не поверил клятве Галена, но как бы, то, ни было, заключил сделку, на всякий случай. Гален понимал: это произошло, потому что он проклинал своего демона за инстинктивное недоверие и надеялся на лучшее – из-за демона Галена. Приманка – Хайди, одна из хранителей Ненависти – пришла к воину, не подозревая, что жертва знает к чему его приведут. Баден не хотел, чтобы его друзья знали, как охотно он "вырыл" себе могилу. Также не хотел, чтобы они были свидетелями такого события, но воины, несомненно, последовали за ним. После случившегося не было прекращения войны, даже если бы Гален и пожелал этого. Чего он, конечно, не пожелал. – Гааааалеееен, – отозвался эхом тихий, страдальческий стон, пока Эшлин корчилась на каменном алтаре. Лицо у неё покраснело и опухло, вдохи сменялись короткими выдохами. – Не проси у меня помощи, женщина. – Следующие полчаса были критически важными для выполнения миссии, и он не мог позволить ей отвлекать себя. – Я сказал твоему мужчине, что ему надо сделать, чтобы спасти тебя. – Пожалуйста. Пожаааалуйста. Боль пронзила его грудь. Если бы Гален сказал, что единственный способ гарантировать, что он отдаст детей отцу, был подползти к нему, она бы нашла для этого силы. Эшлин даже целовала бы и облизывала его ботинки. Она сделала бы всё, что он просил, неважно насколько это мерзко. О, да, она любила своих детей. Они были плоть от плоти её, кровь от крови, и они будут любить её в ответ. Ничто и никто никогда не принадлежали Галену, и только ему... кроме Легион. Дело не в том, что она предпримет всё необходимое для его спасения, но и он тоже не будет этого делать ради неё. НО. Да, у него всегда находилось "но". Он был её первым любовником... и хотел быть последним. Он не был уверен, что с ней происходило, пока её насильно удерживали в аду. Не знал, чего она натерпелась. Но знал точно – он больше не будет её единственным мужчиной. Ещё одна причина, чтобы наказать её, наказать всех их. – Младенцы, – снова сказала женщина Неназываемых. Неужели... он уловил тоску в её голосе? Она действительно хочет испытать счастье материнства? – Отдай. Мне. Нахмурившись, мужчины повернулись к ней, ругаясь и споря о том, как можно избавиться от таких глупых желаний. В тот момент Гален решил, что бы не случилось с матерью, он не позволит Неназываемым забрать детей или причинить им боль. Наконец-то, достойный поступок с его стороны. Добродеяние без хитрости и эгоизма. Теперь нельзя сказать, что он всегда был очень плохим. – Г-Гален. Я з-здесь, как ты и просил. Каждый мускул его тела напрягся, кровь немедленно воспламенилась, закипая внутри. Галлюцинация? Он принюхался, улавливая на земле намёк на адское пламя и тончайший след морской соли. Нет, не галлюцинация. Легион была здесь. Его потрясло богатство и разнообразие эмоций, которые он почувствовал, когда повернулся, чтобы найти её. И вот она, на расстоянии нескольких футов. Легион стояла на краю основания храма, позади тянулись деревья. Она была прекрасна, хоть и не совсем такая, какой он её запомнил. Высокая, пышногрудая, с водопадом светлых волос и самыми приятными карими глазами. Губы были потресканными, как будто она их жевала. И Легион так сильно похудела, что футболка и спортивные штаны висели мешком. Повелители не заботились о ней должным образом. За это они будут страдать больше, чем он изначально планировал. Она должна быть наказана, да, но его рукой и только его. Гнев затмил остальные чувства. – Ты вооружена? – спросил Гален, не ожидая честного ответа. – Я... – Её рука задрожала у горла, а пристальный взгляд устремился мимо него, глаза расширились. – Эшлин. – Легион рванула вперёд, только для того, чтобы отпрыгнуть назад, отчаянно избегая прикосновений, когда Гален преградил ей путь. – Стой, где стоишь. – О-отпусти её. – Заикание сказало ему больше, чем слова. Она боялась его. – Ты сказал, ч-что отпустишь. – Легион, уходиииии! – закричала Эшлин между схватками. – Скажи Мэддоксу... – Молчать! – рявкнул Гален. Он не потерпит никакого вмешательства в это дело. Легион схватилась за живот, её кожа приобрела зеленоватый оттенок, подбородок задрожал. Этот страх действовал ему на нервы. Прежде, она была храбра и полна огня, в котором выросла. – Воины почти у нас, – сказал один из Неназываемых. – Мы перенесём их сюда сразу же, как сможем. А теперь, оставь женщин под нашим присмотром, чтобы ты мог сражаться, не отвлекаясь. Таков был их план, и он сделал вид, что согласен. Время от времени, мысли, о том, чтобы позволить кому-то прикасаться к его женщине, раздражали. И когда он увидел реакцию Легион на эту идею – ледяная волна ужаса в стеклянных глазах с непролитыми слезами – он принял решение. – Отойди, – сказал он ей. – Встань у развалин на окраине леса. И если ты только подумаешь о том, чтобы перенестись или убежать, я заставлю страдать человека. В конце концов, Легион расплакалась, но сделала, как он ей приказал. Гален сожалел о растущей между ними пропасти и винил в этом Неназываемых. – Что ты делаешь? – зарычал один из их. – Отдай их нам, – вскрикнул другой. У них была лишь одна слабость, о которой он знал. Неназываемые не могли взять то, что хотели, это должно было быть отдано им. Обычно они использовали хитрости, чтобы убеждать по доброй воле, как сделали это, чтобы получить Покров Невидимости от Страйдера. Когда обман не удавался, они прибегали к запугиванию своих жертв для подчинения. Они узнают. Гален ничего не боялся. – Не двигайся с того места, что бы ни случилось, – сказал он Легион, глядя на неё, пока она не кивнула, давая понять, что услышала его. Потом она сглотнула и вздёрнула подбородок. – Но только если... только если ты вернёшь Эшлин и детей Мэддоксу. Живыми. Конечно же, Неназываемые первыми отреагировали. – Нет! – Никогда! – Она оставит тебя сразу, как только ты выполнишь её просьбу. – Не будь глупцом! Легион глянула на то, что находилось позади Галена. Её кожа снова стала зеленоватого оттенка, и, чёрт побери, если она не была готова закричать. – Смотри на меня, – рявкнул он, и она немедленно подчинилась. Такие прекрасные глаза. Насыщенного тёмного оттенка и бездонные, даже с потоком слёз. – Не отводи взгляд от меня. Легион задрожала в ответ. Гален пятился до тех пор, пока не оказался рядом с Эшлин, затем быстро развернулся, наклонился и, скользнув руками под женщину, поднял её. Эшлин оказалась тяжёлой, её мышцы стянулись в узлы от напряжения. Легион не переставала смотреть на Галена. Неназываемые потребовали объяснений того, что он делал. Он проигнорировал их, неся Эшлин в сторону Легион. – Мы дали тебе Покров, Надежда. Ты должен нам женщин. "Людям предназначено было стать гарантией, а? – Он засмеялся с чуточкой юмора. – Возможно." Обычно он и сам бы так поступил, так что не мог их винить. "Подождите. Да, – решил он. – Мог". – Если ты предашь нас, то мы будем охотиться за тобой. И уничтожим тебя старым добрым способом. – Женщина Неназываемых заржала. – Ты хоть представляешь, к каким ужасам это приведёт? Гален проигнорировал её, обратившись к Легион: – Поклянись мне здесь и сейчас, что ты не будешь пытаться сбежать от меня, что ты добровольно пойдёшь со мной и сделаешь всё, что я тебе скажу, когда я скажу тебе это сделать. Клятва на крови. – Та, которую она не сможет нарушить, даже если захочет. Бессмертные не могли нарушить клятву, данную на крови, ни при каких условиях. Легион снова задрожала. Эти заполненные слезами глаза с колючими ресницами скользили по его фигуре, заставив его член затвердеть. Гален возьмёт её. Сегодня ночью. – Я об-обещаю, но только если ты поклянёшься, что вернёшь Эшлин и её детей Мэддоксу, не причинив вреда, ни ей, ни им. Сегодня. И без борьбы с Повелителями. Девушка научилась торговаться, чтобы предпринять все меры предосторожности. Это, конечно, осложняет дело, но нет ничего такого, что бы встало у него на пути. Гален поставил на землю всё ещё тяжело дышащую беременную женщину так осторожно, как только мог. Ей было слишком больно, чтобы обратить на это внимание или заговорить. Выпрямившись, он вытащил один из своих кинжалов.