Праздник кончился, слова затихли, и теперь ей стало грустно. Она даже не была против того, что Освальд ее трогает. – Смотри, – сказал он, показывая на дом. – Смотри, что… та-а-ам… Она подошла к краю крыши и посмотрела вниз. И что-то выросло, распустилось в ее душе, тугое плотное, не дающее вдохнуть. Распустилось – и лопнуло. Марш засмеялась, и вдруг поняла, что Освальд смеется тоже. … Мало кто из жителей Младшего Эддаберга считал, что город ночью уродливее, чем днем, но Рихард был в этом уверен. При свете город еще можно было терпеть – шесть жилых кварталов, белые прямоугольные башни без окон, и россыпь черных домов поменьше – тянулись вдоль цепи холмов. Зимой бурых, покрытых редкими снежными проплешинами, а летом зеленых и золотых. Рихарду даже нравились широкие чистые улицы, кварталы, у подножий которых теснились палатки и полулегальные магазины, словно черная пена, разбивающаяся о скалы. Ему нравился несмолкающий рассерженный гул электробашен и тяжелое дыхание вентиляций. Рихарда успокаивал Младший Эддаберг, но только днем. Ночью проклятый город превращался в верещащую черно-неоновую дрянь. Ночью смолкал мерный вой аэробусов, и оживали уличные динамики. У баров, на крышах, во внешних лифтах – каждый, кто не уходил в сеть, считал своим долгом заявить о себе, включив музыку погромче. Наверное людей все-таки пугала неоновая темнота. Темнота людям оставляла лишь серые очертания кварталов, словно непрогрузившееся пространство конвента, который жителям нужно было заполнить и декорировать. Конечно, жители Младшего Эддаберга и тут не могли оставить любимый город в покое. В темноте оживали вывески и дроны, вся разноцветная подсветка, от контуров несуществующих окон, непристойных надписей и рисунков на стенах, до голографических моделей, собранных художниками без сертификатов. А художникам без сертификатов подавай заумные переливающиеся абстракции и голых баб. Рихард многое мог бы простить художникам без сертификатов, но бабы у них выходили страшные, как обнуленные рейтинги. Рихард не хотел выходить из дома ночью, и тем более приезжать на место взрыва. Приезжать в Старый Город, где не было неона и грохота, а были только темнота, электробашни и злой ветер, и почему-то это было хуже грохота и неона. Он не знал, что увидит там, кроме руин, оплавленного пластика и горелого бетона, но точно знал, что это будет значить. Но разве он мог не приехать. Вчера взорвался третий дом. Когда взорвался первый – Рихард не придал этому значения. Ему этот дом был безразличен, он всем был безразличен, даже после взрыва. Конечно, пару дней вокруг руин вились снимающие дроны. Особенно эффектные фотографии получались в темноте – кто-то исписал уцелевшую стену светящимися революционными лозунгами. «Теперь слышите, как поём?» – стена спрашивала, а сеть молчала. Всем было плевать на дом, и Рихарду было плевать. Никто ничего не слышал, никто ничего не видел. А потом взорвался второй дом, и этого снова никто не заметил, только Рихард начал раздражаться. Дома взрывались в опасной близости от «Сада-за-оградой». Кто-то обязательно должен был спросить – кто же взрывает заброшенные дома? Как справляются врачи и тренеры в реабилитационном центре? Спрашивали, разумеется, не у врачей и не у тренеров. У Рихарда, потому что в сети у «Сада-за-оградой» было его лицо. Но он тогда решил проблему. Он сводил на конвенты пару удачных пациентов – к счастью, он не успел выписать Анни Кейв. Девчонка умела жалостливо кривиться, когда рассказывала, как ее растлевал дядя. Анни попала в «Сад» за его убийство, и она прекрасно понимала, в каком положении находится. Рихард был ей признателен и с удовольствием показывал на всех встречах, а Анни очень-очень старалась. Она совсем не хотела снова оказаться на улице с почти обнуленным рейтингом, поэтому о придуманном Рихардом растлении рассказывала с полной отдачей. У нее правильно дрожали губы и пальцы, у нее правильно наворачивались слезы, и когда взорвался второй дом, Рихард сумел избежать снижения рейтинга «Сада-за-оградой». Но теперь кто-то взорвал третий дом. Город у него за спиной надрывался динамиками. Солировали электронная скрипка и визгливая девица, монотонно тянущие одну истеричную ноту. Слов было не разобрать, но Рихарду было не нужно – он смотрел на дом. Закопченные исписанные стены, окна – рамы с оплывшими пластиковыми вставками. Черные хлопья сгоревшего пластика лежали на подоконниках, поверх нарисованных аэрографом зигзагов. Они были похожи на зубы. Зигзаги на подоконниках были похожи на зубы – и больше ни на что. Рихард поморщился и машинально отодвинул обшлаг белоснежного коверкота. Голубые цифры социального рейтинга успокаивали уверенно-пятизначной надежностью. Прошлое и будущее в пяти цифрах. Если его начнут штрафовать за некомпетентность – только прошлое. На треснувшем бетонном блоке светилась желтая надпись «Теперь у нас есть голос». Эта особенно раздражала – в сети было множество записей с пожаром, но никто не брал ответственность за поджог. Глупо писать о голосе и ничего не говорить. Разве что поджигатели собираются высказаться потом. – Аве Аби. Рассчитай мне, где вероятнее всего будет следующий пожар. – Обрабатываю запрос, – проскрежетал голосовой помощник. Монотонно зашуршала бумага – Рихард никак не собирался отключить звуковые эффекты, и теперь Аби делал вид, что работает с архивом. Самое глупое, что Аби не всегда угадывал с эффектами, и бумага шуршала невпопад – тут должны были раздаваться щелчки счетной машинки. И Рихард понятия не имел, за каким хреном Аби добавили такие эффекты, будто кто-то из живущих видел бумажный архив или счетную машинку. И голос у Аби все-таки был мерзкий. Рихарду недавно исполнилось пятьдесят три, он не застал электронных интонаций старой помощницы Элис, но все равно предпочитал не очеловечивать программное обеспечение электронного браслета. Пускай искусственный интеллект остается искусственным. По крайней мере, пока. – И какая сука это устроила? – спросил он, разглядывая следующую надпись – оранжевую. «Слава сенатору Кьеру!» Рихард усмехнулся. Обычно вся эта шушера политикой не интересовалась. – Обрабатываю запрос… – Не надо! – поморщился Рихард. – Считай, где будет следующий пожар. Если бы Аби мог вычислить поджигателя – цены бы ему не было. Но он не мог, и цена у него была вполне конкретная – несколько платных модификаций, улучшающих качество звука и скорость поиска, новый транслятор на браслете для более четких визуализаций, и, конечно, достижение определенного значения рейтинга, чтобы можно было выбрать нужные позиции. Без них Аби был еще бестолковее. – Показываю варианты. На черной стене расплылось голубое сияние транслятора, медленно сгущающееся в карту Младшего Эддаберга. Шесть огромных квадратов, означающих жилые кварталы, были окружены домами поменьше, а те – сотнями безымянных построек, остатками старого города. Красные точки загорались кучно – все вокруг «Сада», все в старых постройках. Рихард насчитал шестьдесят три точки и бросил считать. Какой смысл. Карабинеры точно сделали то же самое. И программы у карабинеров точно были умнее личного помощника. – Провести повторный анализ с учетом биометрики? – уточнил Аби. – Думаешь, надо?.. – забывшись, пробормотал Рихард, а потом, опомнившись, добавил: – Проводи. Во внешнем слое. За последние… пять? Да, за последние пять лет. Пока хватит. Теперь об Аби можно было забыть на ближайший час. Он даже бумагой забыл пошуршать, бедняга. Рихард не любил связываться с внутренним анализом. Это было долго и чаще всего бесполезно. Во внешнем слое Аби анализировал снимки камер и фото из всех архивов в поисках совпадений с новыми снимками и звуковыми дорожками – забытые лица, контуры, цитаты, отданные когда-то команды. Вряд ли Аби что-то найдет. Будет час прикладывать фразочки со стен ко всему, что говорили пациенты при Рихарде, может выдаст пару случайных совпадений или путаных, вырванных из контекста предложений. Может, стоило пойти домой, принять пару таблеток ребулина и позволить сканировать внутренние чипы. Это было долго и очень муторно. Внутренние чипы фиксировали все гормональные и температурные изменения, на основе которых классифицировали эмоциональные реакции, видеоматериалы, по запросу записанные камерами Аби и домашними камерами, к которым у помощника был доступ. Эта информация была конфиденциальна и даже карабинеры получали к ней доступ только в исключительных ситуациях. А вот Рихард мог заставлять Аби копаться в собственной памяти сколько угодно, если ему было угодно валяться несколько часов в темной комнате, с тошнотой и головной болью, которые всегда сопровождали работу внутренних датчиков. Нет уж, пускай анализирует камеры. А остальным занимаются карабинеры – он ищейкой не нанимался. Даже когда взорвался третий дом, Рихард не так уж старательно искал ответы на опасные вопросы. Глава 2. Плохой человек Из-под пола раздавалось ровное гудение встроенных батарей. Бесси встала на пушистый коврик у кровати. Нахмурилась и осторожно, словно воду, тронула босой ступней холодные плиты. Батареи гудели, но не грели. – Аве Аби! Батареи опять не включили, – расстроенно прошептала она. – Отправить жалобу? – спросил голос виртуального помощника. На ее воротнике мелькнула зеленая лампочка – он проснулся и был готов к работе. Это такое чудо было, если подумать – Аби всегда просыпался вместе с ней! – Нет-нет, не нужно, – поморщилась Бесси. – Зачем-зачем. А ты не можешь включить батареи? – Запрос не может быть обработан, – механически ответил он, но Бесси все равно почудились виноватые нотки. – Вы хотите отправить заявление в хозцех? – Да-да! Хочу отправить заявление! – обрадовалась она, садясь на край кровати. В комнате приятный синий полумрак. Бесси нравился синий цвет и то, как он растекался на плакатах и распечатанных картинках на стене. Сейчас так мало кто делал, даже в доме Бесси у всех стояли экраны, но ей нравилось все настоящее, пусть оно шуршало, выцветало и собирало пыль. – Включаю форму 0-8-64 С, – мягко сказал ей Аби. – Продиктуйте текст обращения. – Полы холодные, – с готовностью сказала она, поднося к губам воротник – микрофон все время барахлил. В наушнике раздалось монотонное шипение, за ним – звук, который, как Бесси знала, изображал стук клавиш старинного устройства, которое называли печатной машинкой. – Дальше, – приободрил ее Аби. – А что дальше? Холодные же, ну, – нахмурилась она. Ей не нравилось, когда Аби настаивал на чем-то. Она не понимала – не-же-ла-ла понимать – что он от нее хочет. – Вы должны представиться, назвав полное имя, код, дату обращения и номер в реестре, – подсказал Аби. – Беатриса Нотт, код 0936М, тринадцатый день десятого месяца, номер в реестре… 9803.12. – Текущее значение рейтинга, – подсказал Аби. Бесси посмотрела на браслет, где едва заметно светилась голубым короткая надпись. – Мало, – мрачно сказала она. – Ты же можешь считать.