— Это гораздо легче, чем ты думаешь. Я не буду целить в одну птицу, а в целую стаю и выстрелю из обоих стволов. Мое ружье бьет далеко, можно рассчитывать на верную добычу. Лисицын выстрелил из обоих стволов — и пять жертв, тяжело кувыркаясь в воздухе, упали на воду вблизи от лодки. — Вы славный стрелок, Сергей Петрович, с вами охотиться весело. — С десятилетнего возраста отец приучал меня к ружью, а в шестнадцать лет я часто охотился с соседом — известным стрелком, который научил меня всем премудростям стрельбы по разной дичи. Теперь гуси успокоились, обогнем ближний островок и наверняка их увидим. Охотники поплыли сперва к острову, потом продолжали свой путь вдоль берегов, чтобы быть неприметными. Лодка обогнула мыс островка, и они увидели большую стаю гусей на расстоянии дальнего ружейного выстрела. На этот раз охотники действовали удачнее. К вечеру они возвратились на Приют, обремененные добычей. В последствии, рассчитав, что порох лучше приберечь для красного зверя, Лисицын перестал стрелять дробью. Он сделал большой лук из гибкого дерева и аршинные стрелы с железными наконечниками. Стреляя из лука, он не пугал дичи и без труда убивал ее на близких расстояниях то из обставленной лодки, то из засад на островках. Лисицын и прежде умел хорошо стрелять из лука, но теперь, практикуясь каждый день, приобрел такой навык, что не давал промаха даже по резвой белке. Праздники он употреблял исключительно для дальней охоты, чтобы лучше ознакомиться с окружающей местностью. Во время таких дальних походов он примечал, где именно водятся разные породы пушных зверей. Каждый праздник он приносил по нескольку соболей, или лисиц, или куниц, или енотов, от которых Василий приходил в восторг, зная толк в хороших мехах. В одну из таких прогулок Лисицыну случилось быть зрителем забавного происшествия. Обувь его, если припомнят читатели, состояла из полос медвежьего меха, обертывавших ногу наподобие онучей, мехом наружу, поэтому шагов его не было слышно. Идя осторожно между деревьями, Лисицын услыхал сердитое ворчание медведя. Подкравшись ближе, он увидел мишку, влезшего на старую липу и пожиравшего мед из дупла. Рассерженные пчелы тучей кружились вокруг его головы и мстили врагу своими длинными жалами, а медведь сердился и отмахивался лапами. Эта картинка навела Лисицына на мысль добывать медвежьи шкуры, не тратя пороха. В амбаре он нашел несколько пудовых гирь с ушками, взятых с корабля вместе с прочими металлическими вещами, и две длинные железные цепи для привязи на ночь овчарок. Лисицын тайно от товарищей принес к улью одну цепь и одну гирю. Вздев гирю ушком на цепь, он укрепил концы цепи на ближайших толстых сучьях так, чтобы гиря под собственной тяжестью провисла непременно напротив дупла с ульем. Установив с вечера этот нехитрый снаряд, охотник возвратился на Приют. На другой день, когда товарищи еще спали, он поспешил осмотреть свою придумку и увидел медведя, лежащего под деревом с разбитым черепом. Василий удивился, увидав шкуру зверя, на которой не было следа ни ружейной пули, ни ножа. Лисицын рассказал о своем снаряде, и Петруше очень захотелось посмотреть, как медведь сам себя убивает. Лисицын решил доставить ему это удовольствие в первый же праздник. — Пора нам собираться, — сказал он Петруше, усердно грызшему кедровые орехи под наблюдением своего любимого щенка Сивки, который каждый орех, положенный мальчиком в рот, сопровождал поворотом головы. — Не забудь прихватить котомку с пищей. Может, придется заночевать в лесу. — Сию минуту все приготовлю, — отвечал обрадованный мальчик. Через полчаса, они плыли уже по озеру к северному его берегу, освещенному великолепным светом вечернего солнца. — Ты говорил, Петруша, что никогда медведя не видел, — заговорил Лисицын. — Точно, не видел. А разве он страшный? — Гораздо страшнее того горного козла, которого ты так испугался. Помнишь? — Я бы и теперь его испугался — такой он косматый и рогатый. А у медведя нет рогов? — Зато у него страшная сила, могучие лапы и свирепый взгляд, который трудно вынести человеку. Но ты со мной — не бойся! — Если я испугаюсь, влезу на дерево. Там он меня не достанет! — Должен предупредить тебя, Петруша, медведи лазят по деревьям нисколько не хуже тебя. — Вы всегда шутите… — Сейчас не шучу. Я знаю, ты очень испугаешься медведя, но мы поместимся в безопасном месте. А главное — удержись и не кричи, даже не говори и не шевелись, иначе зверь не пойдет на приманку, а кинется на нас с тобой. — С вами я не буду бояться. Очень уж мне хочется увидеть, как зверь сам себя уходит. Путники высадились на берег и углубились в лес. Вскоре открылась небольшая прогалина, окруженная старыми деревьями. У самой ее опушки Лисицын указал Петруше толстую липу с дуплом, на которой был устроен губительный снаряд. — Как же это гиря сама может убить медведя? — спросил мальчик. — Скоро увидишь. Нам нужно поторопиться занять наш наблюдательный пост. Скоро солнце закатится, а в это время медведи выходят из своих берлог. Охотники подошли к старому дубу, в котором на высоте двух саженей от земли находилось отверстие, довольно широкое для того, чтобы свободно пролезть человеку в просторное дупло. Лисицын сперва подсадил Петрушу, потом бросил ему конец веревки, к которой была привязана котомка со съестными припасами, патронташ и ружье, приказав мальчику втащить в дупло все эти вещи. Нарубив несколько ветвей молодого дуба, он их тем же способом доставил Петруше и наконец влез в дупло сам. Стоя, они хорошо могли видеть все, что делается на поляне у старой липы. Чтобы медведь не мог их заметить, Лисицын прикрыл отверстие дупла срубленными дубовыми ветками. Занятое ими дерево росло на западной стороне поляны, а дерево с ульем находилось на восточной ее стороне и было ярко освещено лучами заходящего солнца, тогда как их убежище оставалось в тени. В то время как Петруша со свойственным мальчику любопытством расспрашивал Лисицына о волках и медведях, до тонкого слуха охотника долетел из чащи звук, похожий на треск ломаемых ветвей. — Тише, — сказал Сергей Петрович Петруше, — медведь идет. Петруша побледнел как полотно и слушал с напряженным вниманием усиливающийся шум. Солнце только что село, и пылающая заря ярко освещала старую липу. Наконец зверь показался на опушке поляны; он поднял свою косматую голову и начал обнюхивать воздух. В эту минуту Петруша готов был от страха упасть на дно дупла, если бы Лисицын не удержал его в крепких своих руках. Уверившись, что все обстоит благополучно, медведь встал на задние лапы и полез на липу. Это несколько ободрило Петрушу, и он уже мог наблюдать за опасным соседом. Вот мишка добрался головой до улья и начал пожирать мед, не обращая внимания на мстительных пчел, окруживших его густым роем, но гиря мешала ему спокойно лакомиться. Он отмахнул ее лапой, и она, поднявшись вверх по цепи от полученного толчка, под своей тяжестью опять опустилась на прежнее место, ударив при этом медведя по голове. Зверь зарычал от досады и отмахнул гирю с большей силой. Гиря, поднявшись выше прежнего, спустилась вниз с большей скоростью и нанесла лакомке сильный удар по голове. Рассвирепевшее животное оттолкнуло гирю, за что получило еще удар, полновеснее. После нескольких таких маневров медведь рухнул на землю с разбитым черепом. Петруша, не понявший причины падения зверя и вообразивший, что медведь сейчас бросится на их убежище, огласил лес таким неистовым криком, что стаи галок и ворон поднялись из своих гнезд и поддержали его пронзительным карканьем. — Перестань визжать, трусишка! — засмеялся Лисицын. — Медведь-то околел. — Нет! Он сейчас бросится на нас! — А вот смотри… — сказал Лисицын, вылезая из дупла. — Куда вы? Ради Бога, останьтесь! Караул! — кричал перепуганный мальчик. Он боялся один остаться в дупле и вылезти из него тоже боялся. Петруша успокоился только тогда, когда Лисицын принялся снимать с медведя шкуру. Уже в лодке на обратном пути к Приюту мальчик смеялся над своим испугом. …В конце года наш лесной охотник сделался так опытен, что по тропам мог различать каждого зверя. Однажды, удалясь дальше обычного, он набрел на глубокую речку, густо поросшую лесом и частым кустарником. Раздвинув нечаянно ветки, он увидал на другом берегу красивого зверька с детенышем. Самка была длиной около десяти вершков, с пушистой шерстью; в зубах у нее была птичка, которую она полоскала в воде. Желая узнать, что это за зверь, Лисицын застрелил его. Маленький зверек юркнул под тело матери. Когда Лисицын поднял убитое животное, малыш постарался спрятаться между его ногами. Одного взгляда было достаточно, чтобы узнать енота. Зная из естественной истории, что животное это легко делается ручным, охотник положил в ягдташ робкого малютку, а с самки снял шкуру. Маленький енот действительно сделался ручным и подружился с котом, с которым часто затевал резвые игры. Наступил июнь. Трава на лугу достигла двух аршин, и Лисицын принялся ее косить. Эта работа очень его утомляла, однако в течение месяца с помощью товарищей, помогавших убирать сено, он заготовил его достаточное количество. В одном конце луга он нашел целую поляну, заросшую мюсуем — травой, по питательности превосходящей клевер, которую оставил на семена. В долине он увидел несколько сортов отличных кормовых трав. Когда они созрели, Лисицын собрал семена мюсуя, красного клевера, тимофейки и лисьего хвоста. К восемнадцатому июля поспела озимая рожь. Лисицын скосил ее косой с грабельками, а Василий с Петрушей вязали снопы; десятина дала необыкновенный урожай — двадцать пять четвертей крупной ржи. Вслед за рожью поспел овес, давший тридцать четвертей зерна; ячменя было получено восемнадцать четвертей; яровая рожь дала двадцать одну четверть. Остальные хлеба и огородные овощи тоже уродились отлично. К двадцатому августа весь хлеб был убран и земля под посев озимого хлеба подготовлена, но по случаю стоявшей засухи посев был отложен до дождя, чтобы бросить зерно в сырую землю. — Такого благодатного урожая не встретишь и в Курской губернии, — сказал Лисицын, молотя с Василием цепами ржаные снопы на семена. — Чудо, что за земля здесь! — Кабы здесь приложить рук побольше, всю Сибирь запрудили бы хлебом. Жаль, что земля эта не наша… — Однако ж и не китайская. Кто знает, может, и наша будет. Тогда здесь быстро разовьется земледелие. Пшеницу будем вывозить в Китай, Японию и на острова Великого океана. Что за зерно! — восхищался Лисицын, пересыпая рожь с ладони на ладонь. — Зерно, какого не сыскать. Только слышал я, косоглазые и темнокожие любят рис, а рожь нашу не жалуют. — Они любят и кукурузу, которая здесь должна отлично родиться, а как войдут во вкус, то пшеницу предпочтут своему рису. — Вестимо, что может быть лучше пшенично-крупчатой муки, однако хлеб из нее жидок и нашему брату скоро приедается, то ли дело ржаной хлеб, в нем больше силы. — Это от привычки, Василий. Русский человек вырос на черном хлебе, а англичанин, например, воспитанный на пшенице, есть его не станет, француз же, пожалуй, и болен сделается. …Лисицын решил воспользоваться временем, неудобным для посева, и отправился осматривать ближайшие горы, которые своими очертаниями давно манили его. Переплыв озеро, охотник углубился в лес. Деревья сначала росли очень часто и были переплетены вьющимися растениями. Лисицын вынужден был версты две придерживаться берега озера — до того места, где начиналась заросль высокого и частого тростника. Здесь он увидел мшистую долину, покрытую редкими деревьями. Она тянулась прямо к горам. Пройдя по ней несколько часов, Лисицын достиг подошвы гор, поросших высоким хвойным лесом. Перекусив близ источника, вытекавшего из скалы, охотник, одолеваемый усталостью, заснул. Когда он раскрыл глаза, на небе светила уже полная луна и часы показывали половину двенадцатого. От сырости места или от холодной ночной росы Лисицын сильно продрог. Он выпил немного водки, чтобы согреться, и нашел в горе впадину поблизости источника и устроился в ней на ночлег. Лишь только успел он спокойно поместиться в своем убежище, как из земли — так ему показалось — поднялась голова огромного чудовища с большими рогами и глазами, страшно блестящими при свете луны. Лисицын сперва подумал, что это игра воображения после выпитой водки, которую он употреблял очень редко, но когда рога и глаза стали медленно к нему приближаться, испуг его достиг крайних пределов и он почти бессознательно выстрелил… Чудовище исчезло так же внезапно, как и появилось. Понемногу молодой человек успокоился, осмотрел местность, но нигде никого не нашел. Подойдя утром к ручью, Лисицын заметил на траве следы крови. Он пошел по следу, обозначенному кровавыми пятнами, и достиг узкой расселины между двумя отвесными скалами, заросшей частым кустарником. След крови здесь исчез. С большим трудом перебравшись через кустарник и огромные каменья, Сергей Петрович очутился в восхитительной долине, покрытой роскошной травой, цветами и ореховыми деревьями с созревшими плодами. Множество розовых кустов, усыпанных крупными бутонами, удивили его своей роскошью. Эту долину он назвал в дневнике своем Долиной роз. Она простиралась в длину верст на семь, а в широких местах достигала трех верст и со всех сторон была окружена неприступными горами. Бродя по этой долине, Лисицын опять нашел след крови, который привел его ко входу в пещеру, прикрытому огромным густым розовым кустом. Войдя в пещеру, охотник очутился во мраке и ничего не разглядел. Это заставило его выбраться, набрать сухого хвороста и зажечь его в пещере. Как только огонь осветил огромные своды, рогатое чудовище поднялось из дальнего угла и бросилось вон. Лисицын устремился в погоню, разглядел крупного лося, который вскоре скрылся из глаз. Понимая бесполезность преследования зверя, Лисицын снова вошел в пещеру, чтобы тщательнее исследовать ее. Пещера оказалась необитаемой, но в одном месте находился проход в глубину горы, постепенно наклоняющийся. Нашему герою захотелось осмотреть этот проход, но без огня он счел неблагоразумным углубляться в гору. Чтобы не возвращаться домой с пустыми руками, Лисицын набрал корзину спелых орехов. На обратном пути в одной из расселин горы он заметил чугунную руду в чистых зернах. Не доходя озера, он убил кабана и только к ночи приплыл на Приют с добычей, которая обрадовала его товарищей. Петруше очень понравились орехи. Когда Сергей Петрович рассказал, откуда орехи, мальчик долго просил взять его с собой в Долину роз и неизвестную пещеру. — Ты не знаешь, о чем просишь, Петруша. В глубине пещеры мы можем встретить логовище медведя, а ты боишься их даже мертвых. — Я не буду бояться! Пожалуйста, возьмите меня, я никогда не видал пещер. — Хорошо, я возьму тебя, но с условием: если испугаешься, не хватай меня за руки, этим ты только помешаешь мне тебя защищать. …В пещере, как мы помним, было совершенно темно. Чтобы спускаться в проход, Лисицын придумал сделать длинные факелы. Для этого он употребил старые веревки и мочала. Сперва сильно проварив их в кипящем дегте, он сплел из них, как можно рыхлее, толстый канат, проварил его в древесной смоле. Когда канат остывал, он снова обмакивал его в жидкую смолу и давал застыть на воздухе. Куски этого каната длиной в полтора аршина представляли собой толстые смоляные свечи, которые горели долго и хотя производили большой дым, давали довольно света. Запасясь смоляными факелами и провизией, Лисицын с Петру-шей отправились в путь с зарею. Шагая по непроторенной тропинке, Сергей Петрович развлекал своего юного товарища веселыми разговорами, а время от времени обращал его внимание на красоту местности, на деревья, цветы, травы и коренья, объясняя, что для чего полезно, а что вредно для здоровья. Так незаметно путники дошли до пещеры. Было уже десять часов утра. — Прежде чем начать осмотр пещеры, нужно хорошенько по-завтракать и немного отдохнуть, — сказал Лисицын, вынимая из котомки сушеную и жареную дичь и сдобные ячменные лепешки. — Ты, наверное, очень проголодался, Петруша? — Точно, мне есть хочется, но еще больше хочется скорее войти в пещеру. — Нет, Петруша, прими себе за правило всякое дело, требующее физического труда, начинать на сытый желудок. Пища придает человеку силу и бодрость; он делается веселее и храбрее. Петруша с детским азартом напал на жареную утку, иногда прерывая работу своих челюстей вопросами. — Что мы будем делать, если в пещере наткнемся на зверя? — Ты посветишь, а я его застрелю. — А если встретится огромная змея? Говорят, есть такие змеи, что могут проглотить человека. — Таких змей нет, Петруша. — Значит, не встретятся никакие опасности? — За это ручаться нельзя. В подземных проходах легко заблудиться. Тогда не поможет ни сила, ни храбрость. На всякий случай мы захватим с собой побольше пищи и факелов. А я еще захватил большой клубок суровых ниток. — Зачем? — Мы привяжем один конец нитки у входа в пещеру, пока мы будем идти, клубок будет разматываться, эта нитка и укажет нам обратную дорогу. — А если нитка оборвется? — Видишь, у меня есть топор, захвачу еще несколько кусков угля. На мягких стенах буду делать зарубки топором, на каменных — чертить углем. Успокойся, Петруша, мы не заплутаемся. Окончив завтрак, Лисицын уложил съестные припасы в мешок и привязал его за спиной вместе со связкой факелов; подтянул пояс, на котором висели рожок с порохом, пистонница, патронташ с готовыми зарядами и кинжал; взбросил на плечо ружье и с топором в руках вошел в пещеру, приказав Петруше идти рядом с зажженным факелом и маленьким мешочком с углем. Пещера оказалась обширной залой с неправильным сводом из громадных камней и плитняковыми стенами. Широкий проход, темный как ночь, пугал робкого Петрушу своей таинственностью. Лисицын смело вступил в него. Проход, сперва широкий, постоянно понижаясь, вместе с тем суживался; его неровные стены, освещаемые мерцающим пламенем факела, то ярко блестели, то скрывались во мраке. Путники ступали по твердому каменистому грунту, их гулкие шаги будили мертвую тишину подземелья. Лисицын видел, как рука Петруши, державшая факел, дрожала от внутреннего волнения, но шел, будто ничего не замечает. Проход иногда менял направление, но не имел ответвлений. Свод был всюду довольно высокий. После часа ходьбы проход привел храбрецов в другую обширную пещеру, с мягким хрящеватым полом. Узким проходом длиной около тридцати шагов они вышли в просторный коридор, пройдя по которому около пятидесяти саженей, вступили в третью пещеру, гораздо большую двух первых; одна из стен ее ослепительно блестела от огня факела. Из этой подземной залы шел широкий ход на юго-восток, постепенно возвышаясь. Через полчаса они вышли на луг.