— Попробовать, конечно, можно… — он в задумчивости поскреб затылок. — Попытка, как говорится, не пытка, а сплошное удовольствие… Только за результат, как это везде у нас принято, фирма не несет никакой ответственности. Матвей схватил снимок и направился в комнату. Продолжая рассматривать фотографию, терзать затылок, что-то бормотать о конфетке, которую нужно сделать известно из чего, он включил сканер, компьютер и уселся за монитор. Казалось, он совсем забыл об Анином существовании: водил мышью, стучал по клавиатуре и все бубнил, бубнил что-то о знатном хакере, об уникальном специалисте поиска и перекачки, о непревзойденном мастере байта и пиксела, которого всякие темные личности заставляют отмывать физиономии краснокожих дикарей. Аня тактично помалкивала. Она знала мужчин. Те даже перед сменой перегоревшей лампочки сетуют на опасности электромонтажных работ и об энергетическом кризисе в стране в целом. Через несколько минут сканирование было закончено, и на мониторе возникло изображение Чингачгука. Половина лица пряталась в глубокой тени, а освещенная прожектором часть была так исполосована цветными узорами, что напоминала тигриную морду. Матвей просто прилип к монитору. Теперь он работал исключительно мышью. Стрелка на экране превращалась то в кисть, то в ластик, то в аэрограф. Боевая раскраска вождя постепенно бледнела, расплывалась, жесткие линии смягчались, контрасты сходили на нет. Но не только эти изменения удивили Аню. Гораздо больше ее удивило поведение Матвея. Она никогда не видела его за работой и была просто потрясена. Бесследно исчез балагур и рыцарь печального образа, которого она знала и любила. Вместо него появился кто-то другой — могучий, дерзкий, отважный. Он не работал — сражался. Он выстраивал боевые порядки у неприступной крепости, со стен которой лилась реками кипящая смола и масло, летели камни, стрелы и дротики. Вот полезли на стены закованные в бронзовые доспехи воины в гривастых шлемах ветеранов. Загремели мечи, полилась кровь. Некоторое время защитники крепости оказывали сопротивление, но потом под неудержимым натиском берсеркеров были сметены прочь. Раненые молили о пощаде. Взревели боевые трубы, знаменуя победу. Крепость пала. — Вот, — откинулся на спинку стула Матвей. — Все, что я смог выжать из этого… из этой фотографии. Узнаешь? Теперь лицо Чингачгука напоминало маску Пьеро. Устрашающие узоры боевой раскраски растворились, оставив после себя едва заметные линии, исчез пышный головной убор, свидетельствующий об угнанных лошадях, поверженных бледнолицых врагах, снятых скальпах. Бледное, с выступающими скулами, чуть печальное лицо обыкновенного человека, каких тысячи. — Нет, — покачала головой Аня. — На теплоходе без боевой раскраски я его не видела. Потому что сразу бы узнала. Мы встречались… Я вспомнила. Тогда, ночью, в подъезде… Когда убили Родину. Это тот самый тип, который чуть не сбил меня с ног. Во всяком случае, очень похож на него. — Могу добавить, что и ночью «ошибся» квартирой тоже он. Во всяком случае, как ты говоришь, очень похож. Забавно… Ну-ка, распечатаем его физиономию. Матвей послал изображение на печать, и через минуту из принтера выполз лист бумаги с портретом Чингачгука. Аня схватила распечатку и торжествующе вскричала, что теперь ей все понятно. Кино называется «Покушение на Анну Измайлову». Краткое содержание: убийца, известный в народе под кодовой кличкой «Чингачгук», хочет расправиться с ней как со свидетельницей преступления. Общий план: он следит за ней, коварно подбрасывает змею, взрывает машину… Но ловкая и находчивая свидетельница выходит невредимой из всех передряг. Средний план: Измайлова обличает преступника, и тот принародно кается в грехах. Крупный план: мантия судьи, руки в наручниках, решетка, нары. Закон торжествует. Дело в шляпе. Конец фильма. Титры. Золотой «Оскар». — Здорово, — сказал Матвей. — Осталась ерунда: собрать улики. — А это что? — Аня потрясла отпечатанным листком. — Не улики?! — Это портрет индейского вождя, которого долго терли мочалкой, но так и не отмыли. — А мои показания? А кобра в каюте? А клубника? — Это не улики. Ты сама говорила, что кобру тебе мог подсунуть любой праздно шатающийся пассажир. Что касается клубники… Таня Кустодиева же цела и невредима. Ее состояние можно объяснить обыкновенной аллергией. Остается твоя с ним встреча в подъезде и «ошибочный» ночной визит. Но мы и сами себе не можем признаться, что видели именно его. Стопроцентной уверенности нет, не так ли? — А когда появится эта твоя стопроцентная уверенность? — вспыхнула Аня. — Когда этот тип угробит меня на глазах у прокурора? Она смяла портрет Чингачгука, хотела выбросить его в корзину для мусора, но передумала — сунула смятый листок в сумочку и пошла на кухню. Матвей выключил технику и поплелся следом, понурый и уязвленный, словно в отсутствии неопровержимых улик была именно его вина. — Значит, опять тупик? — спросила Анна. — Нам нужно повстречаться с Чингачгуком, — предложил Матвей. — Одно дело ретушированная фотография, а совсем другое — очная ставка. — Это можно устроить. Если он выступал с Надей, значит, они хорошо знакомы. — Вот и разузнай у нее об этом типе: имя, фамилию, адрес… — А потом? — А потом — суп с котом. Думать будем. — Ладно. Завтра съемки в казино. Тогда все у Нади и выпытаю. Вот, попробуй. Аня протянула чашку чая, приготовленного по старинному чисто японскому рецепту. Знатный хакер, уникальный специалист поиска и перекачки, непревзойденный мастер байта и пиксела с подозрением заглянул в чашку. Напиток был почти прозрачным со слегка бурым оттенком. — Чего-то не хватает, — задумчиво произнес он. — А-а, понял! Минутку! Он вылил чай в раковину, достал из холодильника бутылку водки, налил полную чашку и выпил ее одним залпом. — Вот теперь самое то. Тоже старинный рецепт. Чисто русский. ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ В отличие от Ольги, Надя всегда сильно волновалась в ответственные моменты. Вот и сейчас сердечко ее колотилось, как у девочки перед первым свиданием. Она невольно замедлила шаг, остановилась в коридоре якобы для того, чтобы поправить прическу, а когда услышала за дверью раскаты хохота, и вовсе хотела повернуть назад. — Смелее, — подбадривал Оболенский. — Представь, что все это тебе снится. — Боже, — вздохнула Надя. — С каким облегчением я проснусь. Быстро, чтобы не растерять остатки храбрости, она постучала и открыла дверь. Навстречу ей поднялся Юрик. Надя еще раз глубоко вздохнула, стараясь унять биение сердца, и выпалила: — Привет! А вот и я. Юрик покосился на Оболенского, потом посмотрел на нее и улыбнулся. У него была приятная улыбка, которая делала его довольно бледное лицо очень привлекательным и нежным. Он сделал шаг назад, широким жестом приглашая Надю и Вадима Владимировича располагаться и чувствовать себя как дома. — Антонов ждет вас в своем кабинете, — сказал он Оболенскому. — Это следующая дверь по коридору. — Понятно. Вадим Владимирович похлопал Надю по плечу, чуть заметно подмигнул, мол, не дрейфь, и вышел. Надя осталась одна. Чувствовала она себя прескверно. В комнате, кроме Юрика, находились еще грузный мужчина с пышными усами, что делало его похожим на бобра, и крашеная блондинка, довольно симпатичная, однако мрачное выражение лица портило все впечатление. Надя улыбнулась, надеясь, что ей удалось скрыть свою нервозность, но почувствовала, как на верхней губе появляются капельки пота, а это случалось всегда, когда она волновалась. Она выругалась про себя. — Меня зовут Евгений У гол ев, — представился Усатый. — Но все почему-то называют меня Уголь. — Я возглавляю рекламную работу. А это Даша. — Он кивнул на крашеную блондинку с такой небрежностью, что лицо ее стало чернее тучи. — В казино мы должны были работать с ней, но шеф все переиграл. — Хорошие игры! — выдавила из себя блондинка. — Я, пожалуй, пойду, — попятилась к дверям Надя. — Не хочу никому мешать. — Что вы, что вы! Ни в коем случае! — толстяк даже вскочил с кресла. — Шеф оказался прав, и я это вижу. А на Дашу не обращайте внимания.] Она малость перебрала, — толстяк с усмешкой указал на журнальный столик, приспособленный для коктейлей. — Кстати, здесь жарко. Хотите выпить? — Благодарю. — Благодарю — да? — Благодарю — нет. — А я вот начала пить с восьми часов утра, — объявила Даша. Она встала с кушетки, потянулась, было, к столику, но чуть не упала на ковер. В последний момент Евгений Уголь подхватил ее под руки и осторожно усадил на место. — Если человек без хребта, ему не следует лезть из кожи вон, — сказал он, заговорщицки подмигивая Наде. — Так что сами видите: если вы уйдете, съемкам — конец. Я не дровосек, чтобы тратить силы на дрова. Надя натянуто улыбнулась, стремясь показать, что хорошо поняла и по достоинству оценила шутку. — Как я поняла, работать придется в казино, — промолвила она, стараясь переключить собравшихся на деловой лад. — Может, Даша все-таки больше соответствует образу? Теперь уже Евгений Уголь всем своим видом показывал, что тоже понимает шутки. — Совершенно исключено, — сказал он. — Нам как раз нужна именно такая модель, как вы. Девушка-Удача, Девушка-Судьба, Девушка-Надежда… — Что? — Образ, — пояснил толстяк. — Красивая ложь, которая выдает себя за чистую монету. То есть правду. Имидж, который вы понесете на себе, как крылья. Народу нужен не только хлеб. Народу нужны и зрелища. Так что зрелище — это тоже своего рода хлеб. Но отношение к зрелищам — двоякое, как к сену. — Почему? — удивилась Надя. — Для лошадей и влюбленных сено пахнет по-разному, — изрек Евгений Уголь. «А он забавен», — подумала Надя. — Вы высокая, — то ли спросил, то ли отметил толстяк. — Метр семьдесят? — Метр семьдесят два. — Меня сбили с толку ваши каблуки. Снимите пожалуйста, туфли. — Потом он тебя еще что-нибудь попросит снять, — со злым ехидством вставила Даша. — Он такой… шустрый. — Не пили сук, на котором сидишь, моя лапочка, — парировал Евгений. — Если, конечно, тебя не собираются на нем повесить.