У переправы через очередной овраг нас поджидали разведчики. Из кабины Опеля выбрался Сажин. — Что делать будем, командир? — Ты о чём? — За бугром село Лоск и полно гансов, когда сюда ехали, ты и сам видел. Я подобрался поближе и посчитал, там неполные две роты танков в шестнадцать стволов, пара батальонов пехоты и артполк. Нам самим с нашей бронёй, это на один зуб, но с нами народ. Решай быстрее. Впереди ночь. Начнётся заваруха, завязнем, а сзади подопрут каратели из Крево, вот тогда и напляшемся. Раздумывать было некогда. Оставался единственный выход. Немедленно атаковать… — Василий Захарович, — перебил мысль подошедший Пилипенко, — а зачем нам уничтожать гаубичный полк? Среди пленных наверняка полно артиллеристов. А давай мы эти пушечки прихватим, да, развернём против немцев, пусть по своим постреляют. — Кузьма Петрович, ты просто гений, голова твоя хитрая хохляцкая, можно сказать золотая! Полковника Гаева найди срочно, — крикнул я вслед Бале, который уже бежал к колонне. Среди бывших пленных нашлось почти три сотни артиллеристов и среди них два десятка командиров. Мои планы стали стремительно меняться. Если мы захватим двенадцать 150-мм и двадцать четыре 105-мм гаубицы, то на этом рубеже в тылу у немцев при поддержке пехоты можно создать мощный узел сопротивления. Подошедшему Гаеву я изложил наш с Пилипенко план. Комдив был в полном восторге, и я его понимал. Во-первых, организовав очаг сопротивления в тылу врага и лично возглавив воинское соединение, он проявлял себя в глазах командования, как смелый и решительный командир. Во-вторых, взяв под своё командование гаубичный полк, он мог полной мерой мог отомстить за свой позор. В-третьих, он и все бойцы таким образом реабилитируют себя, как вырвавшиеся из плена и сражающиеся с оружием в руках. Не долго думая, мы решили атаковать немцев силами стальной роты. В то же время освобождённые красноармейцы должны захватить немецкие гаубицы и поддержать нас огнём, а пара стрелковых батальонов примерно в тысячу штыков должны заранее обойти немцев по левому флангу и ударить им в тыл. В целом план был сырым и никчемным, поскольку наш богатый опыт по уничтожению немецкой бронетехники в нынешней ситуации ничего не стоил из-за неподготовленной атаки с хода и огромного «хвоста». На бывших узников тоже особой надежды не было из-за их боевой немощи. Оставалось надеяться только на нашу непробиваемую шкуру и внезапность нападения. Пушки и зенитки мы выкатили на прямую наводку, миномёты поставили за небольшим холмиком, а танк и Ганомаг в сопровождении тысячи стрелков двинулись вперёд, огибая левую окраину села. Пока гансы не очухались, мы решили закрепиться на фланге, в то время, когда Пилипенко начнёт работать по фронту. Броневик с парой пулемётов встал за развалинами силосной башни, какая никакая, но защита для его слабенькой брони. Танк выдвинулся вперёд, прикрывая атакующих бойцов, которые, поднимая облако пыли, протопали дальше, чтобы зайти немцам в тыл. Вот и со стороны дороги раздалась частая винтовочная стрельба и рёв трёх тысяч глоток. Там начался бой за гаубицы. Собственно говоря, боем то нападение на немецкий артполк назвать было преувеличением, ведь артиллеристы известно какие вояки. Нам несказанно повезло, что повёрнутые на порядке немцы поставили свои танки на сельской улице в ряд, как на параде. Сорокапятки и зенитки в лоб и тридцатьчетвёрка в бок начали расстреливать их почти в упор. Счёт времени пошёл на минуты, если не на секунды. Темп стрельбы достиг предела. Пилипенко с двух сотен метров не мазал, да, и Варик из танка клал в цель снаряд за снарядом. Взрывы, грохот и внезапность нападения напрочь парализовали немцев. Танкисты в панике носились, как угорелые, и падали замертво возле своих бронированных машин, которые вспыхивали или взрывались одна за другой. У дороги стрельба закончилась, и из Ганомага я разглядел, что там бойцы начали разворачивать гаубицы в сторону противника. Первые ответные выстрелы из немногих оставшихся немецких танков почти совпали с выстрелами захваченных гаубиц. Сначала бабахнули две, потом подключались другие, и, наконец, загрохотали несколько батарей. За какие-то четверть часа от танков в селе остались лишь бесформенные лохмотья железа. В отчаянном порыве артиллеристы наверно решили превратить их в качественный металлолом, а заодно в кучи мусора северную часть села. Мы уже готовы были праздновать победу, когда произошло непредвиденное. Со стороны южной околицы при поддержке броневиков ударил немецкий пехотный полк, атаковал мощно и внезапно, а артиллеристы и стрелки его прозевали. В считанные минуты ситуация вывернулась наизнанку, и началась рукопашная мясорубка. Сидя в Ганомаге за пулемётом, я кусал губы от бессилья. Стрелять невозможно, там перемешались и свои, и чужие, и оба наших ударных батальона тоже ничем не могли помочь, поскольку уже сцепились с противником на дальней околице. Яростные вопли и крики перекрывали редкую стрельбу, и, похоже, немцы начали брать верх над истощёнными и измождёнными бойцами. В желании хоть как-то помочь я уже собирался гнать к месту рукопашной, когда со стороны леса донеслось мощное «ура-а!!». В спину немцам ударили стрелки, в которых я признал тех, кто ушёл с майором Вяхиревым. Зажатые с двух сторон фрицы не выдержали и дрогнули. Кто-то из них пытался бежать, кто-то задирал повыше руки, но в итоге все до одного легли на белорусскую землю. В бою за село Лоск погибло 387 бойцов, почти полтысячи получили ранения из них около сотни тяжёлые. Расход боеприпасов удручал, а впереди ещё предстоял прорыв через линию фронта. С тревогой поглядывая на колонну машин с ранеными, детьми и больными, я не стал тянуть кота за подробности, плюнул на здравый смысл и вышел в эфир на известной частоте штаба дивизии полковника Панова: — Здесь Сталь, здесь Сталь, вызываю Вепря… — Вепрь на связи. Приём. — Здесь Сталь. Передайте папаше, что родственники приедут завтра утром, если не застрянут из-за сильной грозы, а то обувь изношена, лошадь чуть жива и детей полна телега. — Принято. — Конец связи. Всю ночь артиллеристы строили гаубичные позиции, вместе со стрелками копали капониры, артиллерийские дворики и окопы. «Вольный» батальон Вяхирева вернулся в лес, а остальная пехота разделилась. Примерно тысяча бойцов осталась защищать гаубицы и новый узел обороны, а остальные красноармейцы рано утром отправились вместе с нами на восток. До фронта добрались почти без проблем. Но на этом везение и закончилось, когда разведка сообщила, что впереди в деревне Клочково сосредоточены крупные силы противника, существенно большие, чем в Лоске. Иначе и быть не могло. Во-первых, это была фронтовая группировка. Во-вторых, мы основательно разворошили немецкие тылы, уничтожили автобат, разгромили концлагерь, смешали с землёй гарнизон в Лоске и захватили артполк. По всем армейским понятиям ситуация чрезвычайная, и наверняка немцы приняли меры. Вчера утром я и ухом бы не повёл, поскольку имели мы всячески ввиду всякие там силы. Но сейчас я озабоченно скрёб отросшую щетину, прикидывая, сколько осталось снарядов и патронов на тот или иной ствол. В любом случае нам светила серьёзная драка при прорыве фронта. Взвесив все за и против, я решил атаковать немцев силами «стальной» роты с двух направлений с интервалом в десять минут. Бывших пленных я еле уговорил остаться в резерве. Да, и сами они по итогам прошлого боя уже поняли, что пока не готовы на равных противостоять сытому, сильному и умелому противнику. Чтобы наш гражданский «обоз» не попал под раздачу, я решил укрыть его в лесном урочище, там, где мы пробирались через линию фронта прошлый раз. Длинная колонна из семи десятков машин и вереницы пеших свернула на лесную дорогу и начала втягиваться в пущу. Я с облегчением вздохнул, теперь гражданские не вязали нас по рукам и ногам, а значит, действовать мы будем смелее, а маневрировать свободнее. Когда колонна гражданских скрылась за кромкой леса, мы начали готовиться к бою. Пушки, зенитки, ДШК и первый взвод разместились для фронтального боя, а танк, Ганомаг и второй взвод с миномётами укрылись за холмом справа. Не придумав ничего лучшего, я решил превратить атаку в активную оборону, применив скифскую тактику «удар-отскок» и заманивания врага в ловушку. Сигналом к началу боя стал отчаянный рывок отделения добровольцев, которые заскочили на машине на окраину деревни и начали палить из автоматов во все стороны. Вот тут и выявились силы, которые успели собрать гансы. Несомненно, противник серьёзно приготовился отстаивать этот рубеж, но недостатком обороны было то, что изначально немцы выстроили её фронтом на восток против Красной армии. А мы ущипнули их с тыла, с запада. На наших зачинщиков со всех сторон обрушился ответный огонь из разных мелких стволов. Того, что досталось смельчакам на машине, хватило бы, чтобы нашпиговать свинцом стрелковый батальон. Сотни стволов выплюнули тысячи пуль в нашу машину, и если бы не броня, то от неё уже через минуту осталась бы груда железного хлама. Наши развернулись и, дёргаясь и виляя, начали удаляться от деревни. Такого нахального нежелания умирать немцы стерпеть не смогли. Из-за домов выскочили несколько мотоциклов с пулемётами и лёгкие танки, сколько, я из-за холма не видел. За ними следом выползли несколько «четвёрок», и вся эта шобла погналась за единственным виляющим грузовиком. Но, едва немцы миновали околицу, как по ним ударили сорокапятки и зенитки. Танки ответили, и на земле вспухли кусты взрывов. Итог той вылазки был известен заранее, не прошло и четверти часа, как чадно задымились шесть больших костров. Пушечная стрельба и взрывы прекратились. По нашей задумке Пилипенко сейчас должен поменять позиции. А между тем из села начали выползать панцеры, явно желая охватить наших пушкарей в клещи. На вскидку не меньше полудюжины троек и столько же четвёрок. Вот тут и пришёл черёд нашего "неубиваемого" станцевать цыганочку с выходом. Тридцатьчетвёрка выползла из-за холма, остановилась и выстрелила. Д-дух — Ч-чак. Есть! Немец получил снаряд прямо в корму. Д-дух — Ч-чак. У другого от мощного внутреннего взрыва башня сползла в сторону. Крестоносцы задёргались, не понимая, откуда их убивают. Вот ещё один выплюнул жирное пламя. Под нашим перекрёстным огнём немцы принялись маневрировать и, заметив танк, начали разворачивать пушки. Поздно пить «Боржоми» господа захватчики, когда почки отвалились. Уползти смогли четыре последних танка, скрывшись за дымами горящих собратьев и за крайними домами. И тут же в нашу сторону полетели снаряды немецких противотанковых «колотушек», а чуть позже и полковых гаубиц, и за стеной взрывов замелькали фигуры в фельдграу. Милости просим господа гансы, фрицы и прочие вильгельмы, а то наши пулемёты и миномёты совсем заскучали. Два миномётных ствола, танковые и два десятка ручных пулемётов моментально скосили передовые цепи наступающих и заставили остальных залечь и отползти назад. Бой разгорался и расширялся. Пули, снаряды и осколки летели со всех сторон. Немцам приходилось не сладко, но и мы не знали, откуда и что прилетит. Я уже давно перестал считать пулевые удары во все части тела, и только считал оставшиеся патроны в автомате и винтовке. Улицы села, хозяйственные дворы, околицу и пустырь на окраине густо испятнали трупы в серых мундирах, а немцы атака за атакой всё пытались нас достать с разных направлений, предварительно закидывая минами и плотно обстреливая из полевых и гаубичных батарей. На фланге у Пилипенко я заметил несколько огнемётных пусков. Похоже, мы и впрямь разворошили немаленькое гадючье гнездо. По ходу боя обе наши группы сошлись в центре и начали потихоньку смещаться к северной окраине села. Мы яростно огрызались, при этом ясно понимая, что с каждой минутой боеспособность роты неумолимо падает. Интенсивный бой сожрал почти все боеприпасы. В отчаянии мы уже подумывали о рукопашной, когда вдруг в центре села вспухли взрывы. С юга со стороны Березины тоже донеслась пушечная пальба, шум и грохот. Попавшие под накрытие немцы заметались, а когда на улицу ворвались тридцатьчетвёрки с красными звёздами на башне, побросали оружие и задрали вверх лапы. Бой сразу угас. Мимо пропылила наша танковая рота, потом ещё одна, и тридцатьчетвёрки скрылись на южной дороге, а между домов замелькало множество фигур красноармейцев. Нам дико повезло, что наш прорыв совпал с наступлением Красной Армии. А может быть до полковника Панина дошла наша радиограмма, и в разгар нашего боя он двинул вперёд свои танковые роты. Кто знает? Бой закончился, мои измождённые и насквозь пропитанные дымом, потом и пылью бойцы стали собираться в центре села. С брони Ганомага я смотрел, как мимо нас на запад шли советские войска. А навстречу им из лесной пущи начали выезжать машины с бывшими узниками концлагеря. Глядя на дела рук своих и друзей своих, меня наполняла спокойная радость, что почти тысяча женщин стариков и детей сегодня обрели свободу, пять сотен легко и тяжело раненых получат помощь, а четыре тысячи бойцов встанут в ряды Красной Армии. Я искренне считал, что наш самовольный рейд удался. И, главное, так же считали все бойцы роты. Но, господи, как же я устал. — Товарищ командир, — как всегда, тихо подкрался Баля, — надо людей разместить. — Давай, Лёша, займись, Деда подключи. Южная часть села от боя прочти не пострадала. Всех направь туда. Технику тоже пусть перегонят и, напомни, чтобы оружие почистили. Я немного посижу и потом подойду. Мимо меня прозвякал траками наш танк, протащились наши грузовики с пушками, и зенитками на прицепе. По одному и группами прошли бойцы. Я сидел на скамейке, привалившись спиной к шершавой коре старого дерева, и не хотел вставать. — И не надо. Отдыхай пока, — я повернул голову. Сбоку стоял Пашка и грустно смотрел на меня. — Что не надо? — Ты не хотел вставать. Ну, и сиди, пока народ устраивается. — Что-то странно ты заговорил, друг мой Павел, — я наигранно возмутился. — Не друг, а дед, ты ж догадался. — Ах, вот оно что. А я-то всё думал, когда же ты появишься, — я смотрел на Пашку, который на глазах начал меняться, превращаясь в мальчишку в чёрном, — а как же ты нынче управился без Фильки? — Почему без Фильки? Он от тебя все эти дни не отходил. — Путаете, вы, господин-товарищ-барин, не знаю, как вас. Не было рядом ни одной собаки. — Зато был Баля, он же Филя, он же Филька, он же… а впрочем, этого тебе пока знать не надо, — странно, но в его голосе прозвучало смущение. — Ну и ну! Значит, всё это время я был под колпаком. А как же свобода и воля? — Обманчивое впечатление. Никто тебя ни свободы, ни воли не лишал? Всё по-честному. Не сердись, Павел. Сначала, отправляя тебя сюда, я и мои… в общем мы сильно сомневались. Потом несколько раз пытались прекратить коррекцию. Но твоя воля, твоё искреннее и сильнейшее желание продолжить физическое существование для исправления порочного состояния действительности каждый раз преобладали. И, знаешь, я горжусь знакомством с тобой. Ты сделал намного больше, чем мы рассчитывали. Тебе пока не понять всех хитросплетений причинно-следственных связей истории, но ты должен знать одно, твоё присутствие здесь, как нож хирурга, удалило опасную опухоль социума Земли. В прошлой действительности победа над гитлеровской Германией досталась дорогой ценой за счёт уничтожения лучшего генофонда человечества. А Россия в силу разных неустранимых обстоятельств так и не смогла построить общество справедливости. Западные страны на стыке веков агрессивно доминировали, создав на планете крайне опасную обстановку и условия для возрождения фашизма. Всё это в конечном итоге привело к последней в истории Земли Третьей мировой Войне. Теперь эта опасность частично купирована. Однако твоё время здесь истекло. Надо готовиться к уходу. — Меня сейчас трудно убить. — Не беспокойся, это не твоя забота. — Но моя забота — судьба «стальной» роты. Её наверняка пустят под нож, — на меня накатило тягостное ощущение вины. — Нет, тот, кто тебя предал, тот и спасёт твоих бойцов. Они все проживут достойную и спокойную жизнь. Все вместе дойдут до Берлина. И все вместе будут жить в шикарном месте в Крыму и умрут в глубокой старости. Ты доволен? — Да. А как же Пашка? — Я временно позаимствовал его матрицу. Он выживет и станет и твоим дедом, и твоим прадедом. А ты станешь новым маленьким человеком. — Сыном моей сестры? — Да, как и договаривались. Сейчас события резко ускорятся, не удивляйся и не сопротивляйся. Всё уже предопределено. Прощай, — он по-взрослому пожал мне руку, и прежний Пашка пошёл в сторону расположения роты. Эта встреча сильно взволновала меня, но не потрясла. Я знал, что до моего ухода остались буквально считанные часы и даже минуты, вот это и случилось… Я поднялся и медленно пошёл к своим ребятам. Не дойдя десятка метров до танка, я услышал сзади скрип тормозов и обернулся. Передо мной стояли чёрная эмка и полуторка с отделением бойцов НКВД. Из эмки вылезли двое: незнакомый майор госбезопасности и знакомый капитан Самсонов. Последний хамски ехидно ухмылялся. Пока энкаведешники выбирались из кузова грузовика, майор направился ко мне. — Лейтенант Батов? Василий Захарович? — Да, это я. Вас не затруднит представиться. — Майор госбезопасности Абрамов. Вы арестованы. Вы обвиняетесь в неподчинении приказам вышестоящего начальства и измене родине, вот постановление военного прокурора фронта. Собирайтесь. — У меня всё с собой. Я готов. Только хотел попрощаться с ротой. — Попрощайтесь, но не делайте глупостей. Никого звать не пришлось, не прошло и минуты, меня и гебешников окружили бойцы. Я огляделся, но ни Пашки, ни Бали в толпе не заметил. Угрюмые лица бойцов в грязных потёках пота сильно встревожили гебешников. Они затравленно озирались, понимая, что дай я только сигнал, и от них останутся только околыши фуражек. Я всех успокоил: — Всё в порядке товарищи. Я уверен, что это недоразумение. В моё отсутствие обязанности командира роты будет исполнять Ситников Андрей. Слушайтесь Деда и не шалите. А на прощание послушайте хорошие слова, которые потом вам будут напоминать обо мне: От боя до боя не долго, не коротко, лишь бы не вспять. А что нам терять, кроме долга? Нам нечего больше терять. И пусть на пространствах державы весь фронт наш — незримая пядь. А что нам терять, кроме славы? Нам нечего больше терять. Пилотки и волосы серы, но выбилась белая прядь.