На безымянной высоте Над нами «юнкерсы» кружили, И ночью видно всё, как днём. Но только крепче мы дружили Под перекрёстным артогнём. И как бы трудно не бывало, Ты верен был своей мечте – У незнакомого посёлка, На безымянной высоте. Сначала все замерли, а потом двор взорвался аплодисментами и криками одобрения. У въезда во двор я заметил посторонних бойцов и несколько остановившихся на шоссе машин. Певцы смущённо улыбались, и только поймавший кураж Сашка картинно раскланивался. Потом, насладившись триумфом, наш балаболка издал короткий смешок и поднял руку, входя в роль конферансье: — Как известно, плох тот боец, кто не знает устав, но и умная голова тоже не лишняя деталь в организме. Посудите сами. Однажды возвращается боец из самоволки. Почти добежал до казармы, осталось через мостик прошмыгнуть. И, на тебе, нос к носу встречается на мосту с генералом. Вытянулся боец, глазами хлопает. «Почему не в казарме? Почему честь не отдаёшь?». «Простите, товарищ генерал, но согласно 147 пункта устава на мосту честь не отдаётся». Удивился генерал: «Странно, устав наизусть знаю, сам писал, но такую статью не помню». Задумался и отпустил бойца. Приходит домой, открывает устав, читает 147 пункт: «Боец должен быть смел и находчив». Переждав громкое ржание зрителей, Сашка с видом опытного и хитрого прохвоста продолжил: — Все знают, прошлый раз наши сапёры-апостолы крепко нас выручили со своими огненными фугасами. А потому расскажу вам про этих ребят интересный случай происшедший на станции Жмеринка. Построили сапёры блиндаж. Хороший блиндаж получился. Осталось замаскировать. Отправили одного на луг дёрну нарезать. Везёт сапёр на повозке дёрн, а навстречу баба с кошёлкой яиц. Поглядела на отличный ровный дёрн и кричит сапёру: «Боец, дай дёрну за яйца». А тот бедолага чуть с повозки не рухнул. Зрители буквально зашлись гоготом и ржали до икоты, а Сашка слегка прошёлся туда-сюда, будто павлин, распушив хвост. — Недавно нам повоевать довелось и, если бы не светлая голова одного всем известного старшины, наглотались бы мы, братцы, до сыта свинцовых желудей. А ведь частенько и по-другому бывает. Как говорится, что посмеешь, то и поимеешь. И вот вам случай. Прибыл новичок в роту, спрашивает бывалого бойца: «Как тут служба?». «Каждый день новые звания присваивают» — отвечает бывалый. «И давно ты здесь?». «Пятый день.». «А ты то что ж всё в рядовых ходишь?». «Так я ж сюда старшиной прибыл». Хохот всколыхнул воздух. Улыбаясь, Сашка дождался, когда смех утихнет: — Вот сидим мы здесь, рядом война грохочет, а думки-то наши далеко-далеко. А и в самом деле, каждого из нас где-то ждут дорогие и близкие женщины, кого мать, кого сестра, кого жена или невеста. И следующим номером нашей программы предлагаю послушать песню, посвящённую нашим дорогим женщинам. И пусть вас не смущает произнесённое имя, ведь у каждого есть своё, заветное. И опять зазвучала лихая песня: — Ты ждёшь, Лизавета, От друга привета, Ты не спишь до рассвета, Всё грустишь обо мне. Одержим победу, К тебе я приеду На горячем боевом коне. Приеду весною, Ворота открою, Я с тобой, ты со мною Неразлучны вовек. В тоске и тревоге Не стой на пороге, Я вернусь, когда растает снег. Моя дорогая Я жду и мечтаю, Улыбнись мне встречая, Был я храбрым в бою. Эх, как бы дожить бы До свадьбы-женитьбы, И обнять любимую свою. Скажу прямо, эта песня произвела фурор. Бойцы потребовали повтора, и ещё раз, и дружно подпевали, хлопая себя по ногам и размахивая руками. Вокруг наших сидящих вкруг мужиков начал выстраиваться второй круг слушателей из других частей, а на дороге уже явно возникла пробка. Но я не возражал. — Ребята, — Сашка сделался серьёзным и немного взволнованным, — а теперь послушайте нашу ротную песню. Песню спецназа… …После исполнения вокруг долго сохранялась тишина, в которой слышалось только тяжёлое дыхание воинов. Окинув взглядом воинов, я негромко сказал: — Эти слова запомните все и пусть они огненными буквами пылают перед вашими глазами. Послезавтра мы уходим на передовую и дальше, и, уходя, мы громко споём. Слушатели ушли, а наши бойцы разбрелись по двору. — Товарищ командир, разрешите обратиться. Красноармеец Тарчев. — А, барабанщик. Что тебе Валентин? — Товарищ командир, я, как музыкант, мог бы чуток поправить мелодику. Нужно только с ротой позаниматься, и в строю порепетировать. — Ну, что ж. Одобряю. Вот завтра и займёшься. Час с утра и столько же вечером для закрепления. Кстати, ты у ротного старшины барабан получил? Нет? Пойди к нему и возьми, скажешь, я велел. Да, и ещё. Когда будете отрабатывать песню в строю, чуть-чуть снизь и акцентируй барабаном темп. Получится более мощно. Иди. Утро наступило, как всегда не вовремя, прервав шикарный сон, в котором, я общался со своими близкими, с профессором Артемьевым, Филькой и… тем странным мальчишкой. Последний привиделся особенно ярко, он что-то говорил про то, что вроде бы моя миссия выполнена, и что я уже могу вернуться. Но как можно возвращаться, когда здесь такое творится? В общем… я отказался. С утра рота ушла маршировать, а на меня опять навалились непредвиденные дела. Казалось бы, всё уже переделано. Нет же. То одно, то другое. Напоследок обработав генератором все бронебойные снаряды и последние вещи, я снял с растяжки булатный клинок Деда, вернул на место рукоять и с благодарностью отдал владельцу. Семён Иванович попробовал на ногте остроту лезвия, хмыкнул и задвинул нож в потёртые ножны. Вместе с Ивановым и Балей мы разобрали прибор. Трансформатор ребята оттащили в дальний угол конюшни. Блоки радиостанции «Север» отнесли в подсобку, где я их собрал в первозданном виде, после чего рация стала работать намного лучше, поскольку я кое-что в ней подправил. Все вынутые из прожекторных кожухов потроха побросали в заброшенный сточный колодец, в который, отогнав всех подальше, я кинул противотанковую гранату. Взрыв взметнул вверх куски проводов, болты, кирпичную крошку и смятые железяки. Иванов с Балей собрали и побросали всё обратно в яму, в две лопаты закидали остатки колодца, заровняли, утоптали и навалили сверху разного мусора. Вернувшиеся со строевой бойцы выглядели усталыми, но довольными. Можно как угодно относиться к шагистике, но то, что совместная ходьба строем под песню или барабан сплачивает и объединяет на подсознательном уровне — это факт. После обеда я разрешил бойцам заниматься кто чем хочет, естественно, не заходя за пределы расположения. Сам я со связистами занялся радиостанциями, и как ни странно вокруг собралось с десяток человек, интересующихся радиоделом. Точно такие же кучки окружили сапёров, нашего лесовика Матвея Степановича, Сажина Максима, водителей, танкистов и даже Деда. Ближе к вечеру, я отыскал Сашку, велел ему ещё пройтись с бойцами под барабан с песней, а сам собрался переговорить с танкистами о взаимодействии с ротой. — Дяденька командир, а, дяденька командир. Я оглянулся и увидел худощавого взъерошенного парнишку лет двенадцати-тринадцати. Он был одет в грязные лохмотья и стоптанные башмаки. — Чего тебе парень? — Возьмите меня с собой. — Как это с собой? На передовую, что-ли? — Неважно куда, — на его лице промелькнула лукавая гримаса, — я ведь тоже теперь железный, как и вы. Оба-на! Та-ак, это что ещё за фокусы? — Что значит, железный? Парнишка, молча, достал перочинный ножик, раскрыл и провёл по руке. Нож с металлическим звуком соскользнул. Твою ж мать! Всё чудесатее и чудесатее. Я ничего не понимал. Каким-то образом этот малолетний засранец попал под излучение генератора. — А, теперь рассказывай всё подробно. Оказывается, парень эвакуировался с семьями командиров из-под Вылковыска, где в Супрасельской пуще они отдыхали в летнем лагере. Как раз в тот день, когда мы били Неринга, то есть 24 июня, колонна беженцев западнее Слонима попала под бомбёжку, а потом немногие выжившие вскоре нарвались на немецкие мотоциклы. Бежали под пулями. В итоге он остался один. Сутки шёл на восток, потом на старой лодке переправился через Щару. Днём позже он оказался в Барановичах. Кормился кое-как, выпрашивая у местных или красноармейцев, спал в стогу прошлогоднего сена. За нами наблюдает второй день. Когда я обрабатывал танк, ему стало интересно посмотреть боевую машину. Мы его не видели, а он стоял за танком. Когда танк перегоняли, парнишка спрятался в сарае. Вчера он обнаружил, что с ним произошли изменения. Подслушал бойцов и понял, что с ним случилось. Знает, что мы завтра отбываем, и потому решился открыться. Так. В сознании нарисовалась неприглядная картина. Ситуёвина не предвещала ничего хорошего. И главной проблемой стало повышение вероятности утечки сведений о генераторе, а где сведения, там госбезопасность и НКВД, не к ночи будь помянуто. Здравый смысл подсказывал оставить мальчишку в роте. Но что значит оставить? Куда нас зафигачат в ближайшие дни? Конечно, личная броня давала ему, как и нам, серьёзную защиту, но он же ребёнок. Как им можно управлять? У них в этом возрасте семь пятниц на неделе. Не дай бог взбрыкнёт в самый неподходящий момент. С другой стороны, он прошёл весь путь от Вылковыска, выжил и горя повидал, значит, потенциал у него имеется. Ладно, пусть остаётся. Главное, чтобы он не попал в зубы безопасникам, или ещё кому из их хищной породы. Надо поговорить с Дедом, а вечером — с бойцами. — Слушай сюда, дружище. Сейчас мы пойдём к старшине, он хороший человек, а вечером ты встретишься с бойцами. Если им понравишься, то останешься с нами. Но учти, никто и никогда не должен знать о том, что ты теперь «железный». Это военная тайна. Ты меня понял? — Так точно, товарищ командир, — вытянулся он в струнку, затаив дыхание. — Ладно, — я не смог сдержать улыбки, — пошли к Семёну Ивановичу. Под удивлёнными взглядами немногих оставшихся во дворе бойцов мы направились в пристройку к Деду. — Товарищ ротный старшина, вот знакомьтесь с новым бойцом. Как твои имя и фамилия?