Олег качнул головой, пристально глянул на него и даже приложил палец к губам. Ему действительно захотелось наехать на Жорика, самодовольная физиономия которого сильно раздражала его. Но в то же время зачем обострять ситуацию, в общем-то, вполне безобидную? Олег — человек мирный, но его нетрудно завести. Для этого достаточно неосторожного слова или агрессивной интонации. Тогда уже неважно, кто первым начал. Если даже и так, то уже после. Сначала в морду, потом уже извинения. Жорик правильно все понял, решил, что лучше не начинать. — А ты, значит, откинулся? — спросил он. — Отслужил. — Да это без разницы, — заявил Жорик и небрежно усмехнулся. — Есть разница, — сказал Олег и внимательно посмотрел на него. Жорик в их компании всегда ходил на вторых ролях, слова лишнего сказать боялся, а тут вдруг хвост распустил. Это в то время, как Витек сидел, а Родик лежал в земле. — Ну, может, и есть. — Жорик не выдержал взгляд Олега, сделал такой вид, как будто утратил интерес к разговору из-за собственной вредности. — Есть, — уже спокойно, без нажима сказал Олег, достал сигарету и закурил. Когда он управился с этим, Жорик провел его в дом, усадил в самодельное кресло, стоявшее за грубо сколоченным столом. Обстановка в доме была убогая. Древний сервант с обгорелым боком, убитый диван с оторванной спинкой, трельяж без зеркала. На облупленном комоде без ящиков стоял старенький телевизор, покрытый грязной кружевной салфеткой. — Не работает, — сказал Жорик, кивком показал на этот ящик, не дождался реакции Олега и добавил: — Разбогатею, куплю! — Разбогатеешь, — сказал Олег. Мебель в доме ни к черту, зато полы новые, хотя и некрашеные. Да и прохладно здесь. На улице полуденная июньская жара, а в комнату солнце не заглядывает, да еще и сквознячок приятный, от форточки до двери, распахнутой настежь. — И на Дуське женюсь, — как бы невзначай сказал Жорик, но на Олега глянул косо, настороженно, как будто тот угрожал его счастью в личной жизни. А ведь не зря он опасался. Был такой случай. Жорик привел девчонку, а Олег ее распечатал, причем без всяких усилий со своей стороны. Надька сама захотела, напилась и залезла на него. Он просто не стал отказываться. Не так уж и давно это было, если разобраться. — А благословить? — с едкой иронией осведомился Олег. — Не понял. — Жорик напрягся еще больше. — Брат ты мне или не брат? — Брат, — ответил Жорик. — Одни мы с тобой остались. Братство у них было немаленькое: Витек, Родик, Джин, Сирый, Бубен. Витек сидит, Родика совсем нет, Джин отслужил и остался на контракт, Сирый и Бубен завербовались на золотые прииски. Один только Жорик и остался, а вчера еще и Олег подъехал. Из двух пазлов будущее не складывается, но ведь прошлое никуда не делось. Именно поэтому Олег сейчас и находился здесь. — Ну да, ну да, — пробурчал хозяин этого роскошного особняка. Отца у Жорика нет и не было. Благословить его мог только Олег — на правах старшего или просто брата. Он сделает это. Если Дуська будет умницей и поскорее подаст яичницу, а то кишки уже на пупок молятся. Но вслух Олег об этом не скажет. Жорик не дурак, сам должен все понимать. Если не догоняет, все равно. Это благословение — чушь полная. Будет оно или нет, совершенно без разницы. Кресло Жорик сколотил на скорую руку, из досок. Обшивать не стал, просто бросил на сиденье поролоновую подушку, но получилось неплохо. Удобно в кресле, даже уютно. Олег почувствовал, что его клонит в сон. Закрывая глаза, он заметил на трельяже молоток с удлиненным бойком, рядом с которым лежала россыпь мелких гвоздиков. «Хороший молоток, с одного удара можно убить. Неплохо было бы взять его и положить рядом. Но Жорика бояться не стоит. Он хоть и мутноватый по своей природе тип, но я его нисколько не опасаюсь», — подумал парень. Он уже почти заснул, когда появилась Дуська. Она поставила на центр стола сковороду, в которой шкворчала в растопленном жире яичница, принесла хлеб и тарелки. Жорик выставил бутылку самогона. — Водка. Нефильтрованная! Огурчиков, извини, нет. — Он развел руками. — Не насолили. — Какие твои годы, — сказал Олег и зевнул в ладонь. — В этом году и насолим. Свежачок уже на подходе. — Жорик повел головой в сторону огорода. — Ну да, земля у нас на урожай щедрая. — Олег равнодушно глянул на Жорика. Ему совсем не обязательно было реагировать на намек, вложенный в его слова. Земля у них действительно хорошая. И пшеница богато родит, и конопля. Пшеницей они занимались всей компанией, обкладывали данью зерновозы, которые шли в черноморские порты. Водители даже не знали об этом своем долге, им ничего не объясняли, просто снимали с каждого кузова мешок-другой зерна ночью, тайком. Технология отработана была до мелочей, и со сбытом проблем не возникало. Никто с такого промысла не разбогател, но на жизнь хватало. Все было хорошо, пока хозяева грузов не забили тревогу. И сами они тогда к делу подключились, и ментов подпрягли. Родика подстрелили на краже, а Витька замели. Родик потом умер в больнице, а Витек ушел на этап. Остальным повезло больше. Ну а коноплей занимался Жорик. Олег знал, на чем он поднялся за последний год, в подробности не вникал, но ухватил суть, которая могла для Жорика плохо кончиться. Однако Олег не доктор. Лечить он никого не собирался. — Урожай в этом году хороший должен быть, — сказал Жорик, выразительно глянув на гостя. — За урожай пить не будем, — заявил Олег и отрицательно качнул головой. — А я бы выпил, — произнес Жорик, наполнил стопки, осторожно посмотрел на названного брата и добавил: — Но потом. — Давай за пацанов! Сначала подняли за всех, затем только за Витька, третью, не чокаясь, за Родика. На четвертой стопке Жорик захмелел, язык его затяжелел, взгляд поплыл. На столе появилась пепельница. Дуська с укором глянула на него, но в ответ получила лишь презрительную кривую усмешку. Дескать, я полный хозяин в своем доме, где хочу, там и курю. Дуська возникать не стала, распахнула окно и вышла из дома. Она была уже далеко, когда Жорик выдал ей вслед: — Давай проваливай отсюда! Не для твоих ушей базар! Олег вопросительно глянул на него. Какой такой базар? О прошлом поговорить — это не вопрос, а вот будущее — тема слишком серьезная, чтобы обсуждать ее с Жориком. — Брат, а ведь тебе тоже такой дом нужен, — сказал вдруг тот. Он зашел с козырной карты, и Олег глянул на него с живым интересом. — Я знаю, сколько и кому занести, — проговорил Жорик и важно вскинул голову. — Сколько? — А где взять? — Предлагаешь вариант? — Ты ведь знаешь, кто такой Шампиньон. — Жорик щелкнул зажигалкой, глубоко затянулся. — Шампиньон — это «гриб» такой, жутко ядовитый. Олег не искал себе места в раю, знал, что грехи его туда не пустят, но по сравнению с тем же Шампиньоном он был просто святой. Вот уж на ком клейма негде поставить, отморозок, каких поискать. Наркота, рэкет, проститутки, ломбарды, быстрые кредиты, это еще куда ни шло. Но ведь Шампиньону ничего не стоило убить человека под плохое настроение, причем случайного, ни в чем не повинного. В ресторан, где он гулял, с красивой женщиной заходить было опасно. Кавалера в лучшем случае изобьет до полусмерти, а даму изнасилует. Менты с ним ничего не могли поделать, потому как у него все было схвачено. Городской мэр пытался с ним бороться, но из Москвы высокие чины по его душу нагрянули. Шампиньона закрыли, а мэр через год после этого бесследно исчез. Еще через год Шампиньон оказался на свободе и снова взялся за старое. От рэкета он, правда, отказался, перестал кошмарить фермеров и агрохозяйства, но только для того, чтобы стражи порядка ему не мешали. Этот «гриб» стал выращивать коноплю, причем в промышленных масштабах. — Ну, ядовитый он или нет, а деньги с ним поднимать можно, — сказал Жорик. — Пока не отравишься, — с усмешкой произнес Олег. Говорят, конопляные поля хорошо видны из космоса. Если это действительно так, то оказывается, что и с этими запредельными высями можно договориться. Шампиньон какой год уже это доказывал. — А когда я чего боялся? — Это ведь Шампиньон нас заложил. Из-за него Родика подстрелили. — Ну точно мы не знаем. — А если все-таки он? — Я не в курсе. Жорик выкурил сигарету до фильтра, вынул из пачки вторую, но спохватился, наполнил стопки. Парни выпили, закусили, приняли еще по одной. Только тогда Жорик задымил. Да и Олег не стал отказывать себе в этом удовольствии.