Мы с Лулой буравили с секунду друг друга взглядами. Я все равно проиграю. И даже видела как. Лула просто вбила себе в голову увязаться за мной. Наверно, не хочет возиться с документами. — Ладно, — сдалась я, — но никакой стрельбы, никаких наездов, никаких просьб задрать штанины и показать ноги. — У тебя слишком много правил, — недовольно заметила Лула. Мы проехали на «Си Ар-Ви» в центр и припарковались рядом со зданием, где располагалась вотчина Себринга. Залоговая контора находилась на первом этаже, а над ней у Себринга значился еще ряд офисов. — В точности как у Винни, — заметила Лула, обозревая пол с ковровым покрытием и свежеокрашенные стены. — Только похоже на то, что здесь работают люди. И взгляни на эти кресла для клиентов… на них ни пятнышка. И у секретарши нет усов. Себринг препроводил нас в личный кабинет. — Стефани Плам. Наслышан о вас, — сказал он. — Я не виновата, что сгорело то похоронное бюро, — оправдывалась я. — И я почти не стреляю в людей. — Мы о вас тоже наслышаны, — обратилась к Себрингу Лула. — Говорят, у вас великолепные ноги. Себринг был облачен в серебристый серый костюм, белую рубашку и красно-бело-синий галстук. Он излучал респектабельность от кончиков черных лаковых туфель до кончиков идеально подстриженных волос. И за вежливой улыбкой политика, казалось, не кроется никакого дерьма. С секунду он изучал Лулу. Потом задрал вверх штанину. — Что ж, полюбуйтесь на эти колеса, — предложил он. — Вы, должно быть, тренируетесь, — подтвердила Лула. — У вас превосходные ноги. — Я хотела поговорить с вами по поводу Мейбл Марковиц, — обратилась я Себрингу. — Вы подписали ее на опекунский залог. Он кивнул: — Я помню. У меня кто-то по расписанию должен навестить ее сегодня. До сих пор она не шла нам навстречу. — Она живет в одном доме с моими родителями, и я не думаю, что она знает, где ее внучка. — Очень жаль, — сказал Себринг. — Вы знаете об опекунских залогах? — Не очень много. — ПАЗА, известная всем, как Профессиональная ассоциация залоговых агентств, работала с Центром по пропаже и эксплуатации детей, чтобы законодательно воспрепятствовать родителям похищать своих собственных отпрысков. Идея очень простая. Если покажется вероятным, что кто-то из родителей или оба удерут в неизвестном направлении, то суд может назначить опекунский залог. — Так это похоже на залог для преступников, но здесь страхуют ребенка, — догадалась я. — С одной большой разницей, — возразил Себринг. — Когда криминальный залог вносится поручителем, а обвиняемый не является в суд, то поручитель штрафуется на сумму залога в пользу суда. Поручитель может устроить охоту на обвиняемого, вернуть его в систему и надеяться на возмещение. В случае опекунского залога поручителя штрафуют в пользу другого родителя. И предполагается, что деньги используются на поиски ребенка. — То есть, если залога недостаточно для удержания от похищения, то, по меньшей мере, на эти деньги нанимают профессионала, чтобы найти пропавшего ребенка, — предположила я. — Точно. Проблема в том, что в отличие от криминального залога, поручитель по опекунскому залогу не имеет права самому искать ребенка. Единственный способ для поручителя возместить свои убытки — лишить кого-нибудь права выкупа имущества или денежных средств, обеспечивших отсрочку на время, когда выписывается залог. В этом деле Эвелин не имела на руках денег для залога. Поэтому она пришла к нам и использовала дом своей бабушки, как обеспечение гарантии залога. Надежда на то, что когда звонишь бабушке и объявляешь, что пора паковать вещички, то она раскрывает местонахождение пропавшего ребенка. — Вы уже передали деньги Стивену Содеру? — Деньги передаются в течение трех недель. Значит, у меня имелись всего три недели, чтобы найти Энни. Глава 2 — Этот Лес Себринг, кажется, отличный парень, — сказала Лула, когда мы возвращались к моему «Си Ар-Ви». — Готова поспорить, что он даже не делал это с домашней скотиной. Лула намекала на кузена Винни, про которого ходили слухи, что однажды он состоял в романтических отношениях с уткой. Слухи эти никогда официально не были подтверждены или опровергнуты. — Что сейчас? — поинтересовалась Лула. — Что там дальше по списку? Было самое начало одиннадцатого. Время ланча. Бар-гриль Содера «Окоп» должен быть открыт. — Дальше навестим Стивена Содера, — ответила я. — Наверно, напрасно время потеряем, но нам ведь все равно что-то нужно сделать. — Типа сунуть нос во все щели, — согласилась Лула. Бар Содера находился неподалеку от конторы Себринга. Он приткнулся между «Бытовыми приборами со скидкой Кармайна» и тату-салоном. Дверь в «Окоп» была открыта. Внутри в этот час было темно и безлюдно. Все же две души сюда забрели и теперь маялись за полированной деревянной стойкой. — Бывала я здесь прежде, — вспомнила Лула. — Хорошее местечко. Неплохие бургеры. И если прийти пораньше, когда масло еще не прогорклое, то и луковые колечки тоже ничего. Мы ступили внутрь и помедлили, пока глаза привыкали к полумраку. За стойкой торчал Содер. Он увидел, как мы вошли, и кивнул, здороваясь. Ростом он был футов шесть. Коренасто скроен. Рыжевато-блондинистые волосы. Голубые глаза. Кожа, как у рыжих. И вид такой, словно он потреблял слишком много своего же пива. Мы приперлись к стойке, и он подгреб к нам. — Стефани Плам, — произнес он. — Давно не виделись. Как дела? — Мейбл беспокоится за Энни. Я обещала ей поспрашивать. — Скорей всего переживает, что потеряет свою развалину. — Дом она не потеряет. У нее есть деньги, чтобы покрыть залог. Иногда я привираю. Просто, чтобы не потерять сноровку. Единственное умение в профессии охотника за головами, в котором я настоящий мастер. — Какая досада, — посетовал Содер. — Хотелось бы мне посмотреть, как она будет сидеть на тротуаре. Вся их семейка — просто ходячая катастрофа. — Так ты думаешь, Эвелин и Энни сбежали? — Я точно знаю. Она оставила мне гребаное письмо. Я пошел туда забрать этого ребенка, а там письмо на кухонной стойке. — А что в письме? — Там говорилось, что она смывается, и что мне никогда больше не видать этого ребенка. — Наверно, она тебя не очень-то любила, а? — заметила Лула. — Она дура, — заявил Содер. — Пьянчужка и дура. Утром встанет и не знает, на какую пуговицу застегнуть кофту. Надеюсь, вы отыщете этого ребенка, а то Эвелин не способна о ней позаботиться. — Есть соображения, куда она могла уехать? Он насмешливо хмыкнул: — Никаких зацепок. У нее даже друзей нет, и она тупая, как пробка. Насколько я знаю, и денег у нее не густо. Они, наверно, живут где-нибудь в машине на Пайн Барренс и питаются отбросами из мусорных баков. Весьма гадкая мысль. Я оставила на барной стойке карточку со словами: — На случай, если вспомнишь что-то полезное. Он взял карточку и подмигнул мне. — Эй, — возмутилась Лула. — Что-то мне не нравится, как ты подмигиваешь ей. Подмигнешь снова, и я выбью тебе из башки глаз. — Да что такое с этой жирной цыпой? — обратился ко мне Содер. — Вы двое что, всегда вместе? — Она мой телохранитель, — заявила я ему. — Я тебе не жирная цыпа, — возмутилась Лула. — Я просто крупная женщина. Достаточно крупная, чтобы погонять пинками твою мерзкую задницу по округе. Они с Содером буравили друг друга взглядами. — А давай посмотрим. Я силком вытащила Лулу из бара, и мы очутились, моргая, на залитом ярким солнцем тротуаре. — Не нравится он мне, — заявила Лула. — Не смеши. — Мне не понравилось, как упорно он называл свою маленькую девочку «этот ребенок». И он хотел, чтобы старушку выкинули из дома. Позор да и только. Я позвонила Конни и попросила дать мне домашний адрес Содера и номер его машины.