— Нет, — мило улыбнулась она. — Спасибо. И, развернувшись, толкнула Элизабет к выходу. Звякнул дверной колокольчик, обе вышла за дверь, Лиз в очередной раз поправила малиновую шапку. — Говори, какое горе случилось, — проговорила Пэйшенс, протянув стакан. — Ты рассказала маме про Брока? — Нет, — коротко бросила Лиз, отобрав свой латте и приложившись к носику пластиковой крышки. — Куда пойдем? — На пляж? — С ума сошла? Нас же сдует. — Не сдует, неженка. Зато проветрит твою розовую голову. Точно. Эту самую голову нужно как следует проветрить. Чтобы забыть, как некий рыжий «лесоруб» назвал Лиззи сестрой. Неподалеку остановился городской автобус. Пэйшенс вдруг подпрыгнула на месте, схватила Лиз за рукав и потянула к нему. — Побежали! Доедем до пляжа. — Мы, кажется, гуляем. — Гулять мы будем по пляжу. Шевели ногами. Что с нею делать? Хотя Пэтти права. Просто апатия Элизабет не давала ей передвигаться быстро. Суета ужасно раздражала. Однако пришлось действительно ускорить шаг, потому что Пэйшенс не сдавалась. Автобус уже закрыл двери и начал отъезжать, но подруга подняла вверх руку с кофе и заорала. Двери открылись. Водитель — замечательный человек. Запрыгнув в салон, Пэт привалилась к поручню, Лиз упала на единственное свободное место и откинулась на спинку. — Ты мне собираешься рассказать, кто умер? — вздернула брови Пэйшенс, приложившись к латте. А, ну да. Она же так и не озвучила причину своего внезапного приезда. — Я влюбилась, — скорбно сообщила Лиз. Пэтти выпучила глаза и громко прыснула. Пляж действительно встретил сильным ветром. Отлив убрал воду с крупной гальки, увеличив берег на полсотни футов, но только полный идиот согласился бы гулять по этим мокрым камням. Лиззи хоть и считала себя идиоткой, но Пэтти так и не смогла заставить ее спуститься с набережной. В автобусе хватало народа, поэтому после фразы про влюбленность Пэйшенс выпалила всего лишь «Что?!», но ответа не получила. И принялась терпеливо ждать конца поездки. Как только они вывалились из автобуса на Бич, подруга нашла урну, выбросила оба опустевших стаканчика, взяла Лиз под руку и, как ребенка или психически-больную, повела вдоль пляжа, поглаживая по предплечью. В принципе именно психически-больной Элизабет себя и чувствовала. Столько лет жила спокойно, никакой представитель противоположного пола не вызывал в ее душе ни малейших колебаний. Кроме Брока. Но те колебания были отрицательного характера. А положительных — ни одного. И вот нужно было уйти с работы, ограничить круг общения помолвленными клиентами и — бац! — встретить «того самого». И оказаться ему другом или сестрой. Примерно такую информацию Элизабет вывалила на Пэт, пока они медленно плелись из одного конца Бич в другой. Сумбурно, бессвязно, но кажется, Пэйшенс все поняла, потому что, дождавшись паузы в монологе, повернулась к Лиз и философски заметила: — Ты не хочешь как-то намекнуть ему о том, что он тебе небезразличен? Только этого не хватало. — Нет, — поморщилась Лиззи. — Ты бы видела его лицо, когда он спрыгивал с дивана. Такое испуганное, затравленное… Ему это не нужно. Так и представляю, с каким сочувствием Робби скажет, что я милая, но не привлекательная. — Ни один нормальный парень не скажет такого девушке в лицо. — Но подумает. Набережная неожиданно закончилась перекрестком с Элтон-Роуд. Лиз и Пэйшенс не сговариваясь перебежали дорогу и побрели в обратную сторону. Чайки кружили над пляжем и что-то громко орали на своем языке: кто-то бросил на гальку несколько булок белого хлеба, и птицы почти дрались за добычу. Элизабет безучастно смотрела на их суету, но мысли были далеко отсюда. Роберт пропал с радаров. Третий день он никак не давал о себе знать. Он и раньше не писал без повода, а сейчас его молчание приобрело несколько иноге значение. Будто отрубил все концы и исчез навсегда. Такое вполне могло случиться, матери всегда можно наврать, что отношения закончились, не успев начаться. Они ведь и так собирались «разойтись» ближе к Рождеству. Ну и что, что это произошло на полтора месяца раньше? — И что будешь делать? — вдруг спросила Пэтти, нарушив создавшееся молчание. Элизабет оторвалась от созерцания чаек и воды, перевела взгляд на подругу. — Ничего, — пожала плечами она. — Тихо страдать. Как самая несчастная одинокая одиночка в мире. Пэт сдавленно прыснула. — Мне всегда нравилась твоя способность шутить даже тогда, когда ситуация не смешная. — Мне ничего другого не остается. Или шутить, или прыгнуть с пирса. Медленно они подошли к «Чайному дому». Чайки уже закончили драться за еду, победили три самые крупные. Лиз затормозила у ворот закусочной, бездумно провожая наглых птиц взглядом. — Пойдем погреемся, — Пэтти толкнула ее локтем в бок. Идея неплохая. Чай с чем-то сладким пришелся бы кстати. Развернувшись на пятках и глядя себе под ноги, Лиз молча стала подниматься на террасу «Чайного дома». Пэйшенс следовала за нею. Внезапно в плечо что-то врезалось. — Прошу прощения! — прозвенел над ухом знакомый голос. Элизабет вскинула голову, мотнув малиновым помпоном шапки. — Лиззи? На нее смотрела уже знакомая высокая синеглазая женщина. Более того, эта женщина наверняка уже считала себя родственницей Хэйлов. Вот и съездила повидаться с подругой… Черт! — Здравствуйте, миссис Дадли, — промямлила Лиз, глядя в ее глаза. — Какой сюрприз! — натянуто улыбнулась мать Роберта. — Как ты здесь оказалась? А Робби с тобой? Разве вы оба не должны работать? Слишком много вопросов, слишком пластиковая улыбка. Лиз думала, что понравилась этой женщине. Неужели нет? — А-а… Робби, — неуверенно протянула она. — Да-а… Конечно…. — Элизабет обернулась к Пэйшенс, в поисках поддержки, но та пребывала в полном недоумении. — Робби работает, естественно… А мне предоставили выходной за… эм… за хорошую работу. И я решила приехать на день в Кливдон. Это бессвязное оправдание, кажется, подействовало верно. Выражение лица Мириам потеплело. Что ей так не понравилось сначала? — О, как это мило, ты хочешь быть поближе к семье, да? — участливо спросила она. О да. Нет места лучше дома. — Мириам, мы идем? — раздался за ее спиной мужской голос. Мать Роберта остолбенела, а удивление Лиз выросло еще на пару пунктов. Выглянув из-за плеча женщины, она увидела соседа Дадли, который был на дне рождения. Хиггинс? Хиггс? Он, видимо, вообще ее не узнал. — Да, конечно, Кев… мистер Хиггс, — натянутая, как струна, прозвенела миссис Дадли. — Ты помнишь Элизабет, подругу моего мальчика? — и снова переведя взгляд на Лиззи добавила: — Я попросила мистера Хиггса помочь мне с покупкой нового карниза. Но мы ничего не купили… — Карниз? В "Чайном доме"? — ожила Пэйшенс. — О нет, что вы, — затараторила Мириам. — Мы просто зашли погреться. Сегодня холодно, не так ли? Все участники беседы закивали, как китайские болванчики. — Ну, мы пойдем. До свидания, Элизабет. Поцелуй за меня Робби, хорошо? И, обогнув Лиззи, женщина заспешила вниз по террасным ступенькам. — Да, — выдавила Элизабет ей в спину. — Конечно. Но она даже не обернулась. Сосед посеменил следом, пребывая в полном неведении что происходит, а Лиззи осталась стоять на месте, глядя на их почти-побег. — Что это было? — подала голос Пэтти. Это было что-то очень странное. — Понятия не имею, — задумчиво протянула Элизабет. — Поцеловать Робби? Серьезно? Отличная просьба, просто отличная. — Это его мать, да? — продолжила Пэйшенс. — Я считаю, у тебя появилась хорошая причина повторить эксперимент. Звонишь и говоришь: «Эй, Робби, твоя мама просила тебя поцеловать от ее имени». Лиззи тяжело вздохнула. — Заткнись, Пэтти, — она развернулась ко входу в закусочную и размашисто пошагала по дорожке к двери. — Почему? Это же шикарно! Шикарно… Она ехала сюда за поддержкой, а в итоге получила лишнее напоминание, как было шикарно. Всего несколько секунд, но каких… Если Лиз продолжит думать про Робби, его бороду и кольцо в губе, то и правда свихнется. — Ты не помогаешь, знаешь ли, — проворчала она, войдя в закусочную и придержав дверь для подруги. — Ты ведешь себя, как закомплексованный подросток, — констатировала Пэтти. — Мы живем в двадцать первом веке. Девушки уже давно научились признаваться в чувствах первыми. Лиз перестала слушать после фразы про подростка. Пэйшенс была почти права. Правда подростковый возраст давно остался позади, но Элизабет продолжала чувствовать себя закомплексованной, зажатой и ничтожной. Кто-то умеет через это перешагивать, а кто-то — нет. Лиззи — нет.