– Что с другой стороны этой стены? – Просто камень, – ответил Шимп. До ближайшего склада было метров пятьсот. Даже скакуна тревожить глупо. Но я все равно его вызвала: не для экономии времени, а из-за дополнительной массы, которую пришлось тащить обратно. Несколько крохотных зарядов, такими Гхора исследовал некартографированные уголки «Эриофоры». Сейсмический интегратор – по сути всего лишь сверток смартпластика – чтобы считать эхо. Резак с изменяющейся фокусной длиной и фиксированным станком – вот эта штука весила реально много. Шимп ничего не сказал, когда я развернула интегратор и прилепила его к переборке. Он ничего не сказал, когда я нашлепала три заряда прямо на смолу вокруг пластика; промолчал, когда они детонировали, а интегратор скомпилировал ударные волны и набросал на экране силуэт какого-то большого неотмеченного на схемах пространства. Шимп ничего не говорил, пока я не достала резак. – Сандей, я не уверен, что это хорошая идея. Я подтянула упряжь. Установила фокус. – Да ну? За этой переборкой какие-то важные схемы? Магистральная линия, которую я могу вывести из строя? – Я не знаю, – ответил он. А потом, к моему удивлению, добавил: – Я не знаю, что там может быть. – Ты не знаешь, – я подключилась к ближайшему энергоразъему. – Тебе это не кажется странным? – Кажется. Меня вдруг почему-то затошнило. Я сглотнула, подняла резак: – Так давай выясним. Лазер гудел и трещал. Смола лопнула, как открытая рана: сожженный, дымящийся полимер почернел и отшатнулся, словно что-то живое. Шимп все бормотал, но мне было наплевать, я не слушала. Кожа сдалась за секунду; вещество позади нее сопротивлялось, упрямый маслянисто-серый цвет сменился неприязненным вишнево-красным, потом появился шарик расплавленно-белого, и вот он – наконец-то – набух, разорвался и выжег шрам на лице переборки. Я увеличила ток, направила луч вверх, вверх, повела влево. Смрад горящих волос обжег горло; камень и сталь трещали, шипели, расплавленными ручейками вырезали на стене узоры, пока Шимп тараторил о «риске», «ожидаемом выигрыше» и «преимуществах осторожности». «Пошел на хуй, Шимп, – то ли подумала, то ли сказала, то ли крикнула я, потянув резак вниз, – ты, может, и не знаешь, что за этой треклятой стеной, но вот мне сдается, что я знаю». Наверное, я точно что-то произнесла вслух, так как Шимп вдруг замолк, Шимп отступил и стал наблюдать, как я режу, жгу и кричу от радости, когда огромная плита переборки наконец поддалась и якорем рухнула на палубу, словно на землю упал какой-то, блядь, дракон, чьи вывалившиеся, раскаленные до красноты внутренности еще дымились. Понадобилось несколько минут, чтобы они остыли, чтобы развеялся туман, а в прорезанной мной дыре замерцали колоссальные черные кристаллы. «Если бы только Гхора это видел», – подумала я, так как понимала, насколько бы он возгордился. Я вновь нашла остров Пасхи. – Неплохо. – Как только я прорубилась сквозь стену, зажегся свет, наверное из-за какого-то автономного рефлекса, который Шимп сознательно не контролировал. Резервные диски располагались правильными рядами, массивные барельефы труб и проводки исчезали под туманным сводом из колонн и арок. Некоторые были меньше моей ладони; другие уходили вверх, исчезали в дымке и тьме, подобно хрустальным горам. Тут и там я замечала что-то знакомое – гофрированный лист противоточного обменника, силовой привод скакуна, только разросшийся раза в два – но большинство скульптур казались какими-то абстракциями. – А я все думала, куда эти штуки подевались. Шимп ничего не ответил. – Это всё? Замурованная часть склепа была как-то маловата для всех бэкапов. – Я не знаю, – сказал Шимп. – Ты не знаешь. Это же ты их сюда перебросил. – Я и этого не знаю. – То есть хочешь сказать, это сделали мы? Может, Кай или Эллин поставили будильник на терасекунду пораньше, чтобы перетащить барахлишко сюда, но для чего… в прятки поиграть? – По всей видимости, это был я, – признал он. – Но я не помню, как это делал. – Не помнишь, значит? – Сандей, мне легче отредактировать память, чем тебе. – Или ты врешь. Хотя скорее всего нет. Возможно, это еще один из отложенных трюков ЦУПа, так они в очередной раз минимизировали шансы, что Шимп случайно выдаст критические для миссии тайны тем, кто умнее его. Насколько я знала, он послушно забывал свои действия с самого первого дня. – И где же Элон? – не сразу спросила я. – Я не знаю, о ком ты говоришь. – Элон Моралес. Парень с тарантулом. – Я замерла. – А где вообще все? Куда ты их переместил? – Сандей, – спокойно напомнил мне Шимп, – я не знаю о том, что сделал. – Ведь если ты не пробурил где-нибудь новый склеп, то… – Я не пробурил. Я вызвала карту. Новых отсеков нет. Правда, на ней и этого архива не было еще пять минут назад, пока Шимп не обновил схемы. – Может, ты забыл, – предположила я. – Навряд ли. Логичнее было бы списать гробы. – Может… Что ты сказал? – Навряд ли. Логичнее было бы… – Что значит – списать гробы? – Перевести под резервуары для материи. – Это понятно, но что случилось с людьми? – Переработка человеческих останков идет по другому циклу. – Ты же не хочешь сказать, что они мертвы? Конечно, он не это хотел сказать. Шимп бы так не поступил. – Я говорил гипотетически, – ответил он. – Отвечая на твой вопрос. – Я не гипотетически спрашиваю, а вполне конкретно. Я хочу знать, что случилось с людьми, которые были в этих конкретных списанных гробах. – Это гипотетический вопрос. Я не знаю, были ли гробы списаны. – Шимп. Что произошло с людьми? Он ничего не ответил. Как будто слишком поздно понял, что пересек черту, спохватился, а теперь пытался по-быстрому найти способ все вернуть обратно. – Ты их убил. – Я даже удивилась, насколько тихим стал мой голос. – Скажи мне, сука, что ты их не убил. – Я не знаю. – Но было… – я даже поверить не могла, что так говорю, – было бы логично и разумно их убить, правильно? – Я не… – Гипотетически, Шимп. Какую ценность имеет человеческая жизнь на этом этапе миссии? – Это очень сложная служебная функция, Сандей. Ее трудно описать вербально. – Все дело в соотношениях, да? Команда против расчетной продолжительности полета. Эксплуатационные расходы против дополнительных преимуществ. Мясо на мегасекунды. Останови меня, если я не права. Он не остановил. – Чем дольше мы в космосе, тем меньше продолжительность полета. Соотношение мяса к миссии растет, если только мы не умираем по расписанию. А мы такие неблагодарные и невоспитанные, что живем. Каждая корсекунда без инцидентов, когда никто не выпадает из шлюза, когда никого не размазывает двигателем, снижает нашу ценность. И сейчас, как понимаю, библиотека бэкапов куда важнее, правда? Ведь суть этой миссии не в людях. И так было всегда. У нас есть одна служебная функция: мы должны быть полезны для сборки твоих ебаных врат. И теперь я уже не такая тихая. – Ты не остановил меня, – заметила я. Бесконечными рядами самодовольно мерцали хрустальные скульптуры. – Сколько, Шимп? Сколько человек ты выбросил из воздушного шлюза или сжег… или просто отключил, пока они не сгнили в пыль? – В моей памяти нет… – Гипотетически скажи, блядь! У тебя же все так хорошо с гипотезами! Сколько людей здесь спало, пока ты их не списал, а потом не промыл себе мозги, не стер вину начисто? – Я не могу сказать точно, – не сразу ответил он. – Приблизительно три тысячи человек. – Ах ты уебок. Ты же просто машина, чудовищная злая машина.