Глава 1 1 Непогода настигла на рассвете. К этому времени мы уже покинули окраины Ленинцгена и скакали на запад, прямиком к границе с империей. Дорога петляла меж холмов и пригорков, приходилось то и дело обгонять медлительные торговые обозы, хватало и встречных верениц груженных товарами телег. Изредка попадались забрызганные грязью кареты, неизменно их сопровождали отряды верховых. Раз мы проехали почтовую станцию, да еще повстречался постоялый двор, а в целом места тянулись не слишком обжитые. Низкие тучи пришли со стороны гор, закрыли небо, расползлись над головами непроглядной пеленой. Задул порывистый ветер, посыпалась мелкая морось, утро сделалось мрачным, а уж когда зарядил не по-весеннему холодный дождь, мир и вовсе затопил густой полумрак. Настроение и без того оставляло желать лучшего, а непогода испортила его окончательно. К тому же совсем уж невредимыми из ночной схватки выйти моим спутникам не удалось, и если неглубокий порез на плече Микаэля давно подсох и не кровоточил, а набухший под глазом Марты синяк больше не мешал ведьме размыкать век, то лающий кашель Уве наводил на весьма нехорошие мысли. Мне он категорически не нравился, как не нравилась и вновь появившаяся в мокроте школяра кровь. — Больше никакой магии! — в который уже раз наказал я школяру. Уве скакал, сгорбившись в седле; под накинутым на голову капюшоном белело осунувшееся лицо. — А тренировки? — спросил он, выпрямился и вновь закашлялся. — Только левой рукой! — объявил я. — Все понял? Слуга кивнул, и я прекратил читать ему нотации, обернулся и окинул взглядом дорогу, но окружающий мир растворился в серой пелене дождя. Тот размеренно сыпался с неба и понемногу пропитывал ткань плаща, одежда быстро становилась холодной, мокрой и липкой. А еще — не слишком чистой. Копыта лошадей размеренно месили бурую жижу и расплескивали воду из глубоких луж, да и колеса встречных телег то и дело окатывали нас россыпями брызг. Вина в дорогу мы взять не удосужились, и у маэстро Салазара от раздражения едва дым из ушей не валил. Скрывать дурное настроение было не в привычках Микаэля, а в этот раз он и вовсе превзошел себя самого, целиком и полностью сосредоточившись на доведении до белого каления Марты. — Дура! Бестолочь! Тупица! — безостановочно сыпал он оскорблениями, и если поначалу девчонка еще пыталась оправдаться, то очень скоро прикусила язык и реагировала на реплики бретера с поразительным для ее взрывного характера стоицизмом. Впрочем, ничего иного ведьме попросту не оставалось: костерил Микаэль девчонку за дело: не распрощалась она этой ночью с жизнью лишь чудом. Маэстро Салазара буквально трясло от возмущения. Ну еще бы! Он столько времени провозился с ведьмой, а та позабыла обо всем на свете и позволила сбить себя с ног какому-то мушкетеру! Я злился на Марту ничуть не меньше бретера, но в педагогическую риторику Микаэля не вмешивался. Впрочем, этого и не требовалось, он вполне справлялся за двоих. — Такого бездарного исполнения невидимости мне встречать еще не доводилось! — выдал Микаэль и обернулся, сверля Марту бешеным взглядом черных глаз. Ведьма потянулась укрыть синяк под капюшоном плаща, но сразу опустила руку и опрометчиво огрызнулась: — Это был морок. И ты ничего не видел! — Зато теперь результат налицо! — ткнул маэстро Салазар пальцем в девчонку. — И не важно, видел я твои потуги стать невидимой или нет, главное, что тот бугай разглядел тебя. Ясно это? Реплика Микаэля прозвучала без былой язвительности, и Марту обуяла надежда, что экзекуция подходит к концу, но не тут-то было. — Неужели удержать морок — такое сложное дело? — задал бретер риторический вопрос и, не дав вставить девчонке ни слова, продолжил: — Вот пойдешь купаться голышом, а следом Уве заявится, и что — груди ладошкой прикрывать станешь, как клуша деревенская? — Он поднял очи горе и протянул: — Хотя какие груди? Чего там прикрывать?! Но даже твой тощий зад ладошкой не загородить! В мороке спрятаться не сможешь, так и будешь как курица с отрубленной головой метаться! Точно! Курица безмозглая, вот ты кто! Уве от столь неожиданного упоминания даже рот разинул, Марта же явственно покраснела, но точно не из-за смущения, а от злости. Даже не знаю, что ее взбесило больше: столь пренебрежительный отзыв о фигуре или сравнение с курицей. Ведьма уже приготовилась дать едкую отповедь, но в последний момент благоразумно прикусила язык. Микаэль посмотрел на нее с некоторым разочарованием, что-то неразборчиво пробурчал себе под нос и принялся расправлять усы; без толку — те промокли и обвисли. Впереди потянулась длинная вереница телег, пришлось выехать на обочину и заставить усталых лошадей перейти с шага на рысь. А только обоз остался позади, и я едва не стоптал человека, неожиданно вынырнувшего из серой пелены дождя. По краю дороги шествовала целая процессия босых и обнаженных по пояс путников, которые истово охаживали свои спины веревками с навязанными на них узлами; пришлось взять левее. — Кто это? — удивленно шепнула поравнявшаяся со мной Марта. — Флагелланты, — пояснил я, заметил в льдисто-серых глазах девчонки непонимание и пояснил: — Паломники, истязающие себя ради искупления грехов. — Каких грехов? — Не слышала о несовершенстве человеческой природы? — фыркнул маэстро Салазар. — Каждый из нас грешен с самого своего рождения. Эти фанатики считают телесную боль достаточной для исправления сего прискорбного обстоятельства. Глупцы! Впрочем, мы отвлеклись. Вернемся к нашим баранам. Точнее, к овце. Или ослице? На этот раз удержаться от горестного вздоха Марте не удалось, но, на ее счастье, на обочине дороги показался навес. Стены неказистого строения сложили из необработанного камня, венчала его соломенная крыша. В очаге горел огонь, и над землей, почти сразу растворяясь в стене дождя, плыл ароматный дымок. Еще там стояло два стола, а в углу громоздилась небольшая пирамида бочонков. Микаэль осекся на полуслове, шумно сглотнул и с надеждой обернулся ко мне. — Остановимся, Филипп? Лошадям нужен отдых! — Конечно-конечно, — улыбнулся я. — Лошадям! — Так что? Ехать под дождем опостылело до крайности, я проявил малодушие и махнул рукой. — Остановимся! На полчаса, не дольше. Маэстро Салазар тут же приободрился и направил лошадь к навесу, мы поскакали следом. — Тело — подарок небес, — произнесла вдруг Марта. — Сознательно уродовать его — грех, разве нет? Я поначалу не понял, чем вызвана эта реплика, потом сообразил и кивнул. — Именно так. Но все мои мысли уже занимал подвешенный над очагом котел. Глинтвейн? Неужели глинтвейн?! Душу отдам за кружку подогретого со специями вина! Отдам, да. Она и гроша ломаного не стоит, заложена-перезаложена… Но нет, дородный дядька в непонятной хламиде размешивал деревянным черпаком вовсе не вино, а разогретое с медом монастырское пиво, темное, едва ли не черное, ароматное и тягучее, будто смола. Микаэль поначалу недовольно покрутил носом, но все же пригубил из ковша и расплылся в счастливой улыбке. — Забористая штука! — Не без этого, — подтвердил монах и на зубодробительном североимперском подсказал: — Если задержитесь, лошадей за стену под навес заводите, нечего божьим тварям под дождем мокнуть. Мы так и поступили, после заняли один из столов, и перед нами тут же очутились четыре здоровенные деревянные кружки, две свежайших буханки, головка сыра и колечко сыровяленой колбасы. Микаэль мигом опорожнил свою кружку и велел таскавшему снедь послушнику наполнить ее вновь, да я и сам отхлебнул пива с превеликим удовольствием. Разогретое с медом, оно прогоняло холод ничуть не хуже глинтвейна. Марта делала мелкие-мелкие глотки без видимого удовольствия, а вот Уве почти не отставал от маэстро Салазара, и очень скоро его кашель стих, бледность отступила и в лицо вернулись краски. Когда мимо потянулся торговый обоз, послушники принялись бегать вдоль обочины, разливая горячее пиво и собирая плату. Под навес никто из купцов не зашел, телеги проследовали дальше без остановок, а процессия флагеллантов, к моему превеликому удивлению, свернула с дороги на едва заметную тропку и затерялась среди кустов с только-только начавшими набухать почками. — Куда это они? — полюбопытствовал я. Монах отвлекся от очередного бочонка с пивом и подсказал: — Паломники идут к святому месту. В пещерах под нашим монастырем жил праведник, звали его Джокем. Святой Джокем из Райле. Дядька выжидающе уставился на меня, но я слышал это имя впервые, поэтому молча приложился к вновь наполненной кружке. Монах принялся доливать в котел пиво, а маэстро Салазар негромко произнес: В покаянном экстазе умертвляя плоть, К небесным чертогам паломник бредет, Ребра давят вериги, ноги босы… — Микаэль задумался, а затем вместо ожидаемого мной ернического окончания стиха вроде: «Он душу продаст за кусок колбасы», — неожиданно жестко выдал: Когда сдохнет в канаве, на тело Не позарятся даже бездомные псы! — Злой ты, — усмехнулся я. — С чего взял? — удивился маэстро Салазар. — Если не смогу больше держать шпагу, то дам обет не вкушать пищи, лишь пить вино, и стану бродить от селения к селению на потеху честному народу. — Он запустил пальцы за обшлаг камзола и кинул на стол какую-то резную косточку. — Что это, Марта? Как думаешь? Девчонка провела над странной вещицей рукой и неуверенно произнесла: — Я чувствую наговор… — Это ведьмин амулет против морока. Снял его с покойника, который разукрасил тебе личико. — Ты-ы-ы! — разъяренной кошкой прошипела Марта. — Я все сделала правильно, а ты изводил меня из-за этого драного амулета! Девчонка начала приподниматься из-за стола, но тут же плюхнулась обратно на лавку, получив раскрытой ладонью по лбу. Движение Микаэля было столь стремительным, что никак среагировать на него она попросту не успела. — Не важно, сколь искусен твой морок, если человек защищен оберегом или святой реликвией! — негромко произнес маэстро Салазар, подавшись вперед. — Запомни это, и запомни накрепко! Вчера ты допустила ошибку, не проверив наличие магической защиты, в следующий раз тебе раскроят твою пустую голову, и это если очень повезет. Есть куда более неприятные варианты распрощаться с бренным существованием. Хуже того — ты подведешь других. Из-за твоей ошибки вчера надорвался Уве! Марта шумно сглотнула, кивнула и промолчала.