Я вернул ее в карман и ничего не ответил. Потенциально опасный шаг, когда дело касалось моей сестры. У нее была привычка добывать информацию, и моя реакция лишь усилила ее желание докопаться до истины. Я достаточно хорошо знал Мерседес, чтобы понять одну простую вещь. Женщина – ничто без своей решимости. Она узнала о моих подозрениях насчет предательства Эля, когда рылась в кабинете, не получив от меня нужных ответов. Обнаружив у меня файлы на семью Морено, она превратилась в питона, преследующего грызуна. Стала неудержима. Даже сейчас у Мерседес едва пена изо рта не шла, потому я знал, что мне придется быть предельно точным в формулировке правил поведения с Айви. Может, Мерседес и хотела отомстить, но она знала свое место. Я был главой семьи де ла Роса. Это я управлял жизнью сестры. Ее судьбой. И она знала, что лучше даже не моргать без моего одобрения. То же будет касаться и Айви. Моей милой ядовитой Айви. – Когда ты убьешь ее? – спросила Мерседес, в ее голосе слышалась мольба. Не ответив, я вытащил пару туфель на каблуках для своей невесты к еще большему раздражению сестры. – Если бы не знала тебя лучше, то подумала бы, что ты и правда хочешь жениться на этой женщине, – обвинила меня Мерседес. Я посмотрел на нее, не желая оставлять недопонимания. – Я хочу уничтожить ее. Никогда не заблуждайся на этот счет. И я добьюсь своей цели. – Но как? – взмолилась она, и я увидел грусть, которую сестра показывала крайне редко. – Скажи, как ты убьешь ее. На этот вопрос я мог ответить ей лишь одно. – Медленно. Прим.пер.: [1] Imperium Valens Invictum – дай сильному власть, и он станет непобедим (пер. с латыни) Айви В начале третьего ночи мы свернули к подъездной дорожке нашего дома. Точнее, домом я могла его назвать с большой натяжкой. Скорее здание, в котором я выросла. Хейзел чувствовала то же самое и, как я подозревала, Эванжелина придерживалась тех же мыслей. По крайней мере, я смогу ее увидеть. Моей младшей сестре было всего тринадцать лет. Я была в том же возрасте, когда моя жизнь навсегда изменилась. В тот год «Общество» вмешалось в нашу жизнь, как никогда раньше. Семья Морено стояла довольно низко в иерархии общества, которое я всегда считала находившимся в шаге от культа. Там существовало нечто вроде кастовой системы, в которой отец занимал не слишком высокое положение. Моя мама – другое дело. До нее у отца была другая жена. Он никогда не упоминал о ней, пока мы росли. Я не знала ее имени. Даже на фотографии мне довелось увидеть эту женщину лишь однажды. Тем утром я опаздывала в школу, и мне нужно было срочно взять деньги на обед, а папин бумажник лежал ближе всего. Тогда я опоздала на автобус, поскольку впала в ступор, когда вместе с долларовыми купюрами из бумажника выпала небольшая – с ноготь большого пальца – фотография. Я решила, что папа хранил изображение какой-то незнакомки, хотя не носил с собой даже фотографии собственных детей. Я запомнила, что та женщина была красива, но ее красота ничем не походила на мамину. У нее были такие же темные глаза, как у Абеля, только ее радужки ярко сияли. Та женщина тепло улыбалась глазами. А что касалось брата, так его глаза были мертвыми. И так было всегда, сколько я себя помнила. Когда услышала, что мама на высоких каблуках неслась на кухню, крича, что я опоздала на автобус, то быстро засунула фотографию обратно в бумажник. После она заставила меня пройти до школы шесть миль под проливным дождем. Я ненавидела свою мать. Когда мы преодолели длинную подъездную дорожку и подъехали к зданию вплотную, единственный горевший в комнате Эванжелины свет погас. Абель пробормотал что-то насчет того, что сестра его не слушалась, но, впрочем, довольно отстраненно. Я же смотрела на дом, увидев его впервые за полтора года. Просторное, когда-то красивое здание в переулке тихой улице недалеко от Французского квартала. От одного взгляда на него я почувствовала, как стали возвращаться все детские чувства, скручивая желудок в тугой узел, а руки оказались липкими. – Дом, милый дом, – сказал Абель, заглушая двигатель «Rolls Royce». – Почему ты не попросил Джозефа тебя отвезти? – спросила я, когда он распахнул дверь. Мне показалось странным, что брат сам вел машину, поскольку Абель всегда был зациклен на внешних проявлениях власти и восхождении по социальной лестнице общества, которое не желало его видеть. Он уже выставил одну ногу на асфальт, но обернулся ко мне. – Я найму своего водителя. Мне не нужны папины объедки. – Джозеф – человек, а не объедки. Ему ведь уже семьдесят? И ты его уволил? – Этот водитель не должен тебя интересовать. Пойдем. Я устал, а у нас впереди длинный день. Он выскочил из машины, и я последовала за ним, потянувшись на заднее сиденье, чтобы взять сумочку и вещи, которые успела собрать. Я захватила несколько учебников – сколько поместилось в сумку – а также несколько комплектов одежды. Всего несколько. Наверное, какая-то часть меня все еще цеплялась за надежду, что все не так плохо, как описал Абель. Что отец быстро поправится, а я даже смогу уехать назад в колледж. Но потом в голове раздавались его слова: «Тебя избрали». И я понимала, что уже не смогу вернуться.