– Если только нет другого случая, о котором я также должен быть проинформирован, – вежливо отозвался я. – У меня сложилось впечатление, что все происходило по вашей просьбе, – заявил он. – И вы сочли разумным выполнить подобную просьбу, не поговорив со мной лично? – Ко мне часто обращаются женихи с подобной просьбой, – принялся защищаться Чамберс. – Уверен, вы знаете, что это стандартная процедура в «Обществе». Мужчины часто хотят гарантий перед свадьбой. Кроме того, об этом нередко просят и сами невесты. Чтобы развеять любые сомнения женихов. – Может, другие и принимают это объяснение, но я – нет. Итак, позвольте мне выразиться яснее, доктор Чамберс. Вам никогда не следовало прикасаться к моей жене без явного моего разрешения. Не думаю, что для этого требуется большой ум. По правде, я даже уверен, что моя реакция по этому поводу была очевидна с самого начала. Это заставляет меня задуматься, зачем вы пошли на подобное предательство. – Я не хотел ничего плохого, – он дернул свой воротник, и я увидел капли пота, стекавшие по его шее. – В этом я могу вас заверить. Если вы ставите под сомнение этику моей практики... – Я сомневаюсь в вашей верности, – прищурился я. – Вы прекрасно знаете, что в моей власти отозвать вашу медицинскую лицензию. По первому же моему слову вас могут изгнать или выпустить всю кровь из тела. Зачем так рисковать? – Не знаю, что по-вашему произошло на той проверке, но... – Именно это я и хотел бы узнать. Как у моей жены появились синяки на теле? Это были вы или кто-то другой? Его взгляд устремился к телефону, словно он мог кому-то позвонить, чтобы его спасли от моего гнева. Однако доктор прекрасно понимал, что это не так. Он едва ли заслуживал упоминания в иерархии «Общества». Чамберс далеко не суверенный сын и никогда им не станет. – Простите меня, Сантьяго, – хрипло отозвался он. – Если ваша жена считает, что ей причинили какую-то боль, то я приношу свои глубочайшие извинения. Я не собирался этого делать. Просто выполнял свою работу. Вот и все. Что-то в его нервных глазах-бусинках заставило меня усомниться в его искренности. Впрочем, рядом со мной он всегда трясся, так что сложно сказать наверняка. Без подробного рассказа Айви я мало что мог предпринять сейчас. – Значит, больше нет ничего, что мне следовало знать? Вы не хотите дополнить свой рассказ? Чамберс вытер ладони о брюки и яростно закачал головой. – Нет. Ничего не приходит на ум. – Очень хорошо, – я поднялся из кресла, взглянув на Чамберса, как на подонка. Впрочем, он таким и был. – Что касается моей жены, то вы должны перестать существовать для нее. Не думайте даже смотреть в ее сторону. Говорить с ней. Не смейте даже бормотать ее имя мимоходом. Вы поняли меня? – Да, конечно, – он закивал. – Все, что пожелаете. Я уже направился к двери, когда меня осенила одна мысль. – Я хочу получить все записи из ее карты. Перешлите их мне. Немедленно. Айви Мой желудок заурчал, пока я спускалась по лестнице к назначенному времени. Мне будто приказали прийти. На ум пришел разговор с Мерседес. Как я сказала ей, что муж разрешил покинуть комнату. Это воспоминание породило внутри злость. Одна мысль о том, что мне требовалось на все разрешение Сантьяго, пробуждала неконтролируемую ярость. Она терзала меня весь день, а пятнадцатиминутный визит к отцу мало походил на честное исполнение сделки. Толстый ковер приглушал мои шаги, подавляя любые звуки. Обычно я вела себя тихо, когда ни во что не врезалась, а в этом доме старалась быть еще более осторожной. Была в здешней тишине какая-то особая глубина. Когда я сидела одна в своей квартире, тишина была совсем другой. Вокруг постоянно раздавались какие-то шумы. Но это не сознаешь, пока не услышишь подобное – абсолютное отсутствие звука. Путь освещали висящие над головой люстры, старинные и готические, усеянные свечами вместо ламп. Я на мгновение остановилась и осмотрелась, гадая, кому было поручено начищать десятки люстр и каждый раз вставлять в них новые свечи. Это ведь, очевидно, приходилось делать ежедневно. Я прошла мимо одного из больших затонированных окон. Через него лунный свет казался очень красивым, хоть и жутковатого серебристого цвета. Словно тень здесь накладывалась на другую. «Если я решу бродить по дому, наткнусь ли на призраков? Не удивлюсь, если так». Наконец, я вошла в гостиную, окна которой были выполнены в форме лепестков роз. Фреска на потолке теперь скрывалась в полумраке. Я всмотрелась в нее и повернулась кругом, чтобы как следует ею насладиться. Этот дом производил неизгладимое впечатление. Все эти произведения искусства, архитектура, арки, укромные уголки, скрывающиеся во тьме. Я провела пальцами по закрытой крышке пианино. Играл ли на нем кто-нибудь? Мне бы хотелось, но я не обладала к этому особым талантом. Пробили часы. Должно быть, уже половина восьмого. Я вышла из гостиной и пошла на поиски столовой. Мне повезло, поскольку я уловила тихую мелодию. Музыка. Низкая, темная и такая подходящая для этого места. Шагая вперед, я задалась вопросом, образовывали ли все комнаты круг вокруг большого зала. Если бы я смогла сейчас взглянуть на дом с высоты птичьего полета, оказался бы и он в форме розы? Я коснулась затылка. Сегодня мне удалось разглядеть татуировку. Я думала, что увижу розу, но нет. Вернее, не только. Первым, что бросилось в глаза, оказался череп. Затем я увидела россыпь роз. А потом дуэльные пистолеты. Насилие, смерть и красота в одном флаконе. Я помедлила, оказавшись у входа в столовую. Сантьяго стоял у окна с бокалом в руке и спиной ко мне. Он был так неподвижен, словно потерялся в своих мыслях. Я воспользовалась этим мгновением, чтобы изучить своего мужа, поскольку мне было до невозможности интересно, какой он человек. Хотя подобное казалось странным. Отсюда Сантьяго выглядел прекрасным. Нет, не так. Мой муж всегда был прекрасным, даже с черепом на пол лица. Но от него исходила такая боль. Я чувствовала ее, даже когда Сантьяго был жесток. Может, в такие периоды особенно. И это что-то творило с моим сердцем. Но сейчас меня привлекала не его боль. Скорее нечто более первобытное. Рост. Широкие плечи. Пиджак, очерчивающий его мускулы. Сантьяго был очень мужественным. По коже прошла волна жара, когда я вспомнила, как обхватывала его бицепсы. Каким он тогда был сильным. Во много раз сильнее меня. И больше. Когда я переступила порог, голова сильно закружилась. Я оступилась на единственной ступеньке и вцепилась в буфет, чтобы не упасть, но уронила что-то с другого его конца. Предмет с грохотом упал на пол, и Сантьяго вздрогнул будто от испуга, а затем повернулся ко мне, нахмурив брови. На его лицо набежала тень, словно он пытался прийти в себя.