Широкая равнина уходила к горам, вершины которых более всего напоминали зубья пилы. Однотонные, без расселин, без выступов. Черные горы, нарисованные ребенком. Сама тропа не исчезала, а расширялась, превращаясь в дорогу, какие бывают в рисованных мультфильмах. Слева от нее валялась наполовину ушедшая в песок телега. За телегой виднелась низина, где уже царствовала ночь. Справа стоял столб с прибитой к нему доской. Черные буквы выцвели, но Стив прочитал надпись: В ПОНДЕРОЗУ На столбе красовался коровий череп, такой же бесформенный, как и кактус. Сама дорога чем-то напомнила Стиву афиши фильма «Близкие контакты третьего вида». В небе над горами уже сияли невероятно крупные звезды. Они не мерцали, а мигали, как рождественская гирлянда. Вновь поднялся вой, на этот раз выли не три или четыре койота, а целая стая. Койотов Стив не увидел. Только белесая пустыня, зеленые пятна кактусов, дорога, телега, низина и нарисованные горы на горизонте. — Что это такое? — прошептал Колли. Прежде чем Стив успел ответить, что это фантазия какого-то ребенка, из низины послышалось низкое рычание. Словно (Стиву, во всяком случае, так показалось) заработал мощный двигатель речного катера. Потом в тени вспыхнули два зеленых глаза. Стив отступил на шаг, во рту у него пересохло. Он поднял «моссберг» к плечу, но руки его не слушались, да и винтовка скорее напоминала игрушку. Глаза (они плавали в темноте, словно глаза в темной комнате из мультфильма) размерами не уступали футбольному мячу, и Стиву не хотелось даже думать о том, какому животному они могли принадлежать. — Сумеем мы его убить? — обратился он к Колли. — Если оно бросится на нас, как ты дума… — Оглянись! — оборвал его Колли. — Посмотри, что происходит! Стив посмотрел. Зеленый мир отступал от них, а пустыня наступала. Трава под ногами сначала бледнела, словно что-то высасывало из нее хлорофилл, потом исчезала. Затем из черной земли уходила влага, она выцветала и крошилась гранулами. Бусинками. Почва замещалась мириадами бусинок. Справа деревья трансформировались на глазах. Стволы зеленели и обрастали шипами. Ветви сливались воедино, превращаясь в отростки кактусов. — Знаешь, по-моему, нам пора сматываться отсюда, — прошептал Колли. Стив не ответил: вместо языка заговорили ноги. Мгновение спустя они уже бежали по тропе к тому месту, где вышли на нее. Поначалу Стив думал только о том, как бы уберечь глаза от ветвей и не пробежать мимо пары батареек, лежащих там, где им следовало поворачивать к дому Биллингсли. А потом он вновь услышал рычание, и мысли о таких пустяках канули в небытие. Рычание приближалось. Тварь из низины, тварь, которой принадлежали эти огромные зеленые глаза, следовала за ними. Черт, она преследовала их. И догоняла. 2 Питер Джексон медленно повернулся на звук выстрела. Он понял (насколько был еще способен понимать), что стоит в углу двора и смотрит (насколько он еще мог куда-то смотреть) на столик. На столике лежали книги и журналы, многие с розовыми закладками. Питер работал над статьей «Джеймс Дики и новая южная реальность», полагая, что она должна поднять высокую волну в тихом академическом пруду. После публикации этой статьи он ожидал приглашения в дискуссионные клубы других колледжей. Причем с оплатой всех расходов (конечно, в разумных пределах). Как он об этом мечтал! И какими далекими и никчемными казались ему теперь эти мечты. Как этот выстрел в лесу и последовавший за ним крик. Как рычание… словно тигр удрал из зоопарка и спрятался в лесополосе. Мелко все это, ничтожно. Потому что главное сейчас… — Найти моего друга, — сказал себе Питер. — Добраться до развилки и сесть рядом с моим другом. Лучше всего… добираться туда ползком. Питер пересек двор по диагонали, по пути задев столик бедром. Несколько книг и журнал «Поэзия Джорджии» свалились со столика и упали на землю, но Питер даже не посмотрел в их сторону. Его слабеющий взгляд не отрывался от зеленой лесополосы, окаймляющей с востока Тополиную улицу. А «новая южная готика» Питера уже нисколько не интересовала. 3 Когда это произошло, Джэн говорила не о Рэе Соумсе. Она вопрошала, почему Бог создал мир, в котором тебя должны целовать и лапать мужчины с грязными коленками, которые моют голову четыре раза в месяц. А то и реже. Разумеется, она имела в виду Рэя, только опускала имя. И впервые с тех пор, как Одри нашла здесь убежище, она почувствовала, как ее разбирает злость, свидетельствующая о том, что нежная дружба начинает давать трещины. Одри больше не желала выслушивать бесконечные рассуждения Джэн об ее отношениях с Соумсом. Одри стояла у входа в беседку, смотрела на луг, вслушивалась в жужжание пчел и гадала, а что она здесь, собственно, делает. Люди нуждались в ее помощи, люди, которых она знала, более того, питала к ним симпатию. Часть ее, та, которая умела убеждать, твердила, что не стоит о них и думать, поскольку этих людей отделяют от нее четыреста миль и четырнадцать лет, только Одри понимала: это ложь. Убедительная, но ложь. Вот луг этот — иллюзия. Луга этого в реальности не существует. Но я должна побыть здесь, подумала она. Должна. Возможно, но обсасывание любви-ненависти, испытываемой Джэн к Соумсу, внезапно до смерти ей наскучило. Одри ужасно хотелось развернуться на каблуках и бросить: «Слушай, не пора ли тебе перестать скулить и бросить его? Ты молода, красива, у тебя прекрасная фигура. Я уверена, ты найдешь мужчину с чистыми волосами и вымытыми частями тела, к которым ты неравнодушна». Если б она сказала такое Джэн, ее бы точно унесло отсюда, как унесло из райского сада Адама и Еву, когда они слопали яблоко, которое не следовало трогать. Однако ее исчезновение не меняло главного. А если она сможет промолчать и позволит Джэн стрекотать и дальше, на что она переключится? В сто пятидесятый раз скажет, что, хотя Пол — самый красивый из «Битлз», она могла бы переспать только с Джоном? Словно группа «Битлз» не распалась, а Джона не убили. Но прежде чем Одри успела что-то сказать или сделать, новый звук вторгся в уютный мир весеннего луга, где тишину нарушали лишь жужжание пчел, стрекотание кузнечиков в траве да говорок двух молодых женщин. Дребезжащий звук, похожий на звон колокольчика, с помощью которого в стародавние времена учительница созывала детей в классы после перемены. Одри повернулась, поскольку больше не слышала голоса Джэн. Но удивляться тут было нечего: Джэн исчезла. А на дощатом столике, изрезанном инициалами с датами, восходящими чуть ли не к первой мировой войне, звонил телефон Тэка. Звонил в первый раз. Одри медленно подошла к столику (хватило трех шажков) и с гулко бьющимся сердцем посмотрела на телефон. Часть ее требовала, чтобы она не брала трубку, потому что звонок этот мог означать только одно: демон, поселившийся в теле Сета, нашел ее. Но что ей оставалось делать? Беги, холодно предложил голос, возможно, голос ее собственного демона. Беги из этого мира, Одри. Вниз по холму, распугивая бабочек, через каменную стену, к дороге на другой стороне. Она ведет в Нью-Полтц, эта дорога, и не важно, что тебе придется шагать весь день и ты натрешь мозоли на ногах. Нью-Полтц — студенческий городок, и где-нибудь на Главной улице тебе встретится витрина с табличкой «ТРЕБУЕТСЯ ОФИЦИАНТКА». Оттуда ты и сможешь начать свой путь наверх. Беги. Ты молода, тебе чуть больше двадцати, здоровье у тебя крепкое, ты привлекательна, этот кошмар даже не начинался. Одри не могла этого сделать… или могла? В конце концов, все это иллюзия. Убежище, существующее только в ее сознании. Звонок, звонок, звонок. Звонки были тихие, но требовательные. «Сними трубку, — словно говорили они. — Сними трубку, Одри. Сними трубку, партнер. Мы должны скакать в Пондерозу, только на этот раз ты назад не вернешься». Звонок, звонок, звонок. Одри наклонилась над столиком, положив руки по обе стороны телефонного аппарата. Она почувствовала под ладонями сухое дерево, ощутила подушечками пальцев вырезанные инициалы и поняла, что если она поранит кожу в этом мире, то вернется в другой мир с царапиной. Потому что этот мир тоже был реальностью, и она знала, кто его создал. Сет подарил ей это убежище, теперь в этом отпали последние сомнения. Он сотворил этот мир из ее лучших воспоминаний, заветных желаний, сладких снов. Здесь Одри могла укрыться, когда подступало безумие. А если иллюзия начала расползаться, как истертый ковер, то вины Сета в этом не было. И она не могла оставить его одного. Не могла! Одри схватила трубку. Маленькую, игрушечную, но Одри не обратила на это никакого внимания. — Не смей его мучить! — прокричала она. — Не смей его мучить, чудовище! Если ты должен кого-то мучить, возьмись… — Тетя Одри! — Это, несомненно, был голос Сета, но он изменился. Ни заикания, ни поиска нужного слова, ни глотания звуков. Однако голос был испуганный, на грани паники. — Тетя Одри, слушай меня! — Я слушаю! Говори! — Возвращайся назад! Сейчас ты можешь уйти из дома! Можешь убежать! Тэк в лесу… но космофургоны скоро появятся вновь! Ты должна убежать до их приезда! — А как же ты? — Со мной ничего не случится, — ответил телефон-голос, и Одри показалось, что она уловила в нем фальшь. Во всяком случае, неуверенность. — Ты должна добраться до остальных. Но прежде чем ты уйдешь… Она внимательно выслушала все, что от нее хотел Сет, и с трудом подавила желание рассмеяться: как же она не подумала об этом раньше? Это же так просто! Но… — А ты сможешь спрятаться от Тэка? — спросила она. — Да. Но тебе надо спешить! — Что нам делать? Даже если я доберусь до остальных, что мы можем… — Сейчас объяснять нет времени. Ты должна довериться мне, тетя Одри! Возвращайся сейчас же и верь мне! Возвращайся! ВОЗВРАЩАЙСЯ! Последнее слово он прокричал так громко, что Одри оторвала трубку от уха и отступила назад. При этом она потеряла ориентацию, упала и ударилась головой об пол. Ковер ослабил удар, но из глаз все равно посыпались искры. Одри села, вдыхая запах гамбургеров и затхлости, какой бывает в доме, больше года не знавшем настоящей уборки. Она посмотрела на кресло, с которого свалилась, потом на телефонную трубку, зажатую в руке. Должно быть, трубку она сдернула с телефонного аппарата на столе в тот самый момент, когда хватала телефон Тэка во сне. Только это был не сон, не галлюцинация. Одри поднесла трубку к уху (черную, обычного размера), послушала. Разумеется, никаких гудков. Электричество в доме было, в единственном доме из всего квартала, иначе Тэк не смог бы смотреть телевизор, но с телефоном он разобрался. Одри посмотрела на арку, ведущую в «берлогу», зная, что она там увидит: Сет в трансе. Так отсутствует. Услышала крики, выстрел на другой стороне улицы, окончательно поняла, что сейчас Тэк занят своими делами и она, возможно, сумеет удрать, только медлить с этим нельзя. Но если она доберется до остальных, если расскажет все, что знает, если они ей поверят, что они сделают, чтобы вырваться из этого капкана? Что они должны сделать с Сетом, чтобы избавиться от Тэка? Сет велел мне уходить, подумала Одри. Лучше мне ему довериться. Но сначала… Сначала надо сделать то, о чем он просил. Сущий пустячок… но многое может измениться. Возможно, изменится все, если ей повезет. Одри поспешила на кухню, игнорируя крики и голоса на другой стороне улицы. Она приняла решение и теперь очень спешила выполнить порученное до того, как Тэк вновь обратит на нее свое внимание. До того, как пошлет сюда полковника Генри и его друзей. 4 Если что-то идет наперекосяк, то происходит это с пугающей внезапностью. Потом Джонни снова и снова спрашивал себя, какова его доля вины в том, что случилось, но так и не смог прийти к однозначному ответу. Конечно, внимание его рассеивалось, но произошло это до того, как грянул гром. Он шел следом за близнецами Ридами, пробирающимися к тропе, и думал о своем, потому что мальчики продвигались очень уж медленно, стараясь не задевать листьев и не наступать на сучья. Никто из троицы не подозревал, что в лесополосе они не одни. Когда Джонни и близнецы вошли в нее, Колли и Стив уже достигли тропы и направились к развилке. Мыслями Джонни вернулся к тому давнему появлению Билла Харриса на Тополиной улице, которое произошло в 1990 году. Билл поначалу удивлялся переезду Джонни в такую глушь, а потом, видя, что тот поселился там осознанно, спросил о причинах. И Джонни Маринвилл, который теперь писал исключительно о приключениях кота-детектива, ответил: «Причина в том, что я еще не хочу умирать, а это означает, что пора становиться своим персональным редактором. Или, если угодно, создать второй вариант Джонни Маринвилла. И я могу это сделать. Во-первых, есть желание, что важно, во-вторых, средства, что необходимо. Ты можешь сказать, будто это всего лишь вторая версия уже сделанного мною. Я переписываю свою жизнь. Леплю ее заново». А ведь это Терри, первая жена Джонни, подкинула ему эту идею, подсказала, что́ может стать его последним шансом, хотя Биллу он об этом не сказал. Билл даже не знал, что через пятнадцать лет общения исключительно через адвокатов Джонни и Тереза Маринвилл наладили личный контакт, иногда посылали друг другу письма, но большей частью разговаривали по телефону. Частота их общения возросла с 1988 года, когда Джонни окончательно завязал с выпивкой и наркотиками, во всяком случае, он надеялся, что окончательно. Однако душевного покоя Джонни так и не обрел, что-то ему мешало, давило на него, и весной 1989 года он говорил бывшей жене, которую однажды чуть не проткнул столовым ножом, что его трезвая жизнь лишена смысла. У него нет даже замысла нового романа. Огонь потух, и по утрам он просыпается не только без похмелья, но и без желания сесть за стол и загнать на бумагу те мысли, что роятся у него в голове. С этим, похоже, покончено. И он готов смириться со своей участью. Не давало покоя другое. Старая жизнь, частью которой были его романы, что-то нашептывала ему из углов и из старенькой пишущей машинки, когда Джонни ее включал. «Я та, кем ты был, — тихонько жужжала машинка, — и кем всегда будешь. Я даже не образ и не твое второе «я», а генный код, сидящий в тебе с самого рождения. Убеги хоть на край света и сними номер в последнем отеле в конце самого дальнего коридора, но я буду ждать тебя на столе, когда ты откроешь дверь, я буду жужжать, как всегда жужжала по утрам, когда ты поднимался после тяжелого похмелья, около твоих записей будет стоять банка пива, а в верхнем ящике комода будет лежать понюшка кокаина. Потому что и в конце ты должен оставаться самим собой». — Ты должен написать детскую книжку, — ворвалась в его монолог Терри. — Какую детскую книжку? Я никогда… — Разве ты не помнишь Пэта, детектива Китти-Кэта? Джонни потребовалась минута, но он вспомнил.