– Хвала всем богам! – кричали мне в ответ. – За Египет! Так я мчался вперед. До сих пор на дороге рассказывают о моей поездке. Люди говорят о худом ездоке с налитыми кровью глазами, в запыленной одежде, покрытой пятнами засохшей крови, и длинными волосами, развевающимися по ветру. Это был вестник победы, который мчался к Элефантине. Битва у Фив была первой на пути Египта к свободе. Я проехал из Фив до Элефантины за два дня и две ночи, и, когда добрался до дворца, у меня едва хватило сил добрести до беседки в водном саду, где возлежала моя госпожа. Я бросился на землю у ее ложа и прохрипел: – Госпожа, – губы мои растрескались от жажды и пыли, – фараон одержал большую победу. Я вернулся, чтобы отвезти тебя домой. Мы плыли вниз по течению к Фивам. Царевны плыли с нами, чтобы матери было веселее. Они сидели на палубе, сочиняли стишки, загадки и смеялись, но в смехе их слышалась печаль, а в глазах появлялась глубокая тревога, когда они смотрели на госпожу. Царица Лостра была слабой, как раненая птица. На костях ее, казалось, не осталось плоти, а кожа стала прозрачной, как перламутр. Я мог поднять ее на руки и носить так же легко, как носил когда-то десятилетнюю девочку. Порошок сонного цветка больше не успокаивал боль, которая, будто клещами гигантского краба, разрывала живот. Я отнес ее на нос ладьи, когда из-за поворота появились наконец прекрасные Фивы. Придерживал рукой за плечи. Мы стояли и смотрели на знакомые места, с радостью вспоминая тысячи веселых случаев из нашей юности. Однако это скоро утомило ее. Когда мы причалили у пристани дворца Мемнона, добрая половина жителей Фив пришла встретить царицу. Во главе огромной толпы стоял фараон Тамос. Когда рабы вынесли ее на берег на носилках, люди приветствовали ее криками. Хотя большинство присутствующих не видело Лостру раньше, легенда о доброй царице жила в их сердцах долгие годы изгнания. Матери поднимали детей на руках и тянулись за благословением к бледной руке, бессильно свисавшей с носилок. – Помолись за нас Хапи, – умоляли они. – Помолись за нас, Мать Египта. Фараон Тамос шел рядом с носилками, как сын простолюдина, а Техути и Беката шли следом за ним. Обе царевны радостно улыбались, но слезы алмазами блестели на их ресницах. Атон приготовил царице покои. У дверей я отослал всех прочь, даже царя. Я положил госпожу на ложе под густой виноградной лозой, откуда она могла смотреть через реку на сверкающие стены ее возлюбленных Фив. Когда опустилась темнота, я отнес Лостру в спальню. Лежа на полотняных простынях, она посмотрела на меня: – Таита, можешь ли ты в последний раз обратиться к лабиринтам Амона-Ра ради меня? – Госпожа, я ни в чем не могу отказать тебе. Я почтительно склонил голову и вышел, чтобы принести сундучок. Я примостился на каменном полу у ее кровати, скрестив ноги. Она смотрела, как я готовил травы. Я размолол их в алебастровой ступке и подогрел воду в медном кувшине. Я поднял дымящуюся чашу с настоем и выпил в честь госпожи. – Благодарю тебя, – прошептала она. Я осушил чашу и закрыл глаза, ожидая появления такого знакомого ужасного ощущения, будто я падаю в нереальный мир снов и видений. Когда я вернулся, лампы шипели и дымились, а во дворце стояла тишина. Ни звука не доносилось с реки и из спящего города на том берегу. Только сладкая трель соловья в саду да легкое дыхание госпожи, возлежавшей на шелковых подушках, слышались в комнате. Мне почудилось, что она спит, но как только я поднял дрожащую руку и вытер отвратительный холодный пот со своего лица, Лостра открыла глаза: – Бедный Таита, неужели тебе было так плохо? Мне было хуже, чем когда бы то ни было. Голова раскалывалась, а окружающие предметы плыли перед глазами. Я понял, что больше никогда не смогу обратиться к лабиринтам. Это случилось в последний раз, и сделал я это только для нее. – Я видел, как стервятник и кобра стояли по разные стороны реки, разделенные ее водами. Я видел, как вода поднялась и опустилась сто раз. Я видел сто снопов хлеба, и сто раз птицы пролетели над рекой. Под ними я видел пыль сражений и блеск мечей. Я видел, как дым горящих городов смешивался с пылью, поднимаемой колесницами. Я видел, как кобра и стервятник сошлись на совет. Они совокупились и свернулись в одно целое на полотне чистейшего синего шелка. Над городскими стенами развевались синие знамена. Я видел синие знамена над колесницами, которые мчались по всему миру. Я видел памятники, такие высокие и могучие, что они будут стоять десять тысяч лет. Я видел, как народы пятидесяти стран склонялись перед ними. – Я вздохнул и потер виски, чтобы успокоить бьющуюся в них боль. – Таково было мое видение. Мы оба довольно долго молчали, а потом госпожа моя сказала: – Сто лет пройдет, прежде чем оба царства объединятся. Сто лет войн и трудов ожидают страну, прежде чем гиксосы будут изгнаны с ее священной земли. Это будет тяжелое время для моего народа. – Но народ наш объединится под синим знаменем, и цари твоей династии завоюют весь мир. Все страны земли будут поклоняться им, – истолковал я для нее вторую часть видения. – Я рада этому, – вздохнула она и уснула. Я не спал, потому что знал: я еще нужен ей. Лостра проснулась снова за час до рассвета, в самое темное время ночи. – Какая боль! Милостивая Исида, какая боль! Я приготовил чашу настоя сонного цветка. Через некоторое время она сказала: – Боль ушла, но теперь мне холодно. Возьми меня на руки, согрей меня. Я взял ее на руки и прижал к себе. Она уснула. Проснулась еще раз, когда первые робкие лучи рассвета проникли в спальню с террасы. – Я любила только двух человек в своей жизни, – прошептала Лостра, – и ты был одним из них. Может быть, в следующей жизни боги будут добрее к нашей любви. Я не нашелся, что ответить ей. Она закрыла глаза в последний раз. Ушла тихо, оставив меня одного. Последний вздох был не громче предыдущего, но я почувствовал, как губы моей госпожи похолодели, когда я поцеловал их. – Прощай, госпожа моя, – прошептал я. – Прощай, душа моя. Я написал эти свитки за семьдесят дней и ночей обряда бальзамирования царицы. Это моя последняя дань госпоже. Прежде чем гробовщики забрали Лостру у меня, я сам сделал ей надрез в левом боку, как и Тану. Я вскрыл чрево и вынул из него того страшного демона, который убил ее. Это была тварь из плоти и крови, но в ней не было ничего человеческого. Когда я бросил ее в огонь, я проклял эту тварь и поганого бога Сета, который вложил смерть в чрево моей госпожи. Я приготовил десять кувшинов из алебастра для этих свитков. Я оставлю их с ней. Я сам, своей собственной рукой пишу фрески в ее гробнице. Это лучшее из всего, что когда-либо выходило из-под моей кисти. Каждый мазок исполнен любви. Как бы мне хотелось остаться с Лострой навеки в этой гробнице. Я устал и от горя не хочу больше жить. Но у меня остались две царевны и царь. Я нужен им. От автора Пятого января 1988 года Дураид ибн Аль-Симма из департамента древностей Египта вскрыл гробницу на западном берегу Нила в Долине знати. Ранее в этой гробнице раскопки не проводились по той причине, что в VII веке над ней была построена мусульманская мечеть. Только после долгих и сложных переговоров религиозные власти разрешили провести раскопки. Уже войдя в коридор, который вел к погребальной камере, доктор Аль-Симма увидел чудеснейшие фрески, покрывавшие стены и потолок. Фрески эти оказались самыми изысканными и красочными из всех, какие ему приходилось встречать за долгие годы исследования древних памятников. По его словам, он сразу понял, что сделал значительную находку, так как среди иероглифов на стенах выделялось имя египетской царицы, еще не зафиксированное в истории Египта. Волнение и острое чувство предвкушения удачи усиливались по мере приближения к погребальной камере. Однако надежды рассыпались в прах, как только он увидел, что печати на входе повреждены и кто-то уже взламывал его. В древние времена могилу ограбили, саркофаг и все сокровища исчезли. Тем не менее доктору Аль-Симме удалось достаточно точно датировать гробницу. Ее запечатали в смутные для Египта времена, когда вся страна примерно в 1780 году до н. э. попала под власть кочевников. В последующие сто лет оба царства постоянно воевали друг с другом. Документов этого периода почти не сохранилось, но в конце столетнего хаоса появилась династия царевичей и фараонов, которые в конце концов изгнали гиксосов и правили Египтом в период величайшей его славы. Мне доставляет радость мысль о том, что кровь Лостры, Тана и Мемнона текла в их жилах. Почти через год после вскрытия гробницы, когда помощники доктора Аль-Симмы копировали и фотографировали фрески на стенах, отвалился кусок штукатурки, и их взглядам открылась тайная ниша, в которой стояли десять запечатанных алебастровых ваз. Когда доктор Аль-Симма обратился ко мне за помощью в обработке свитков, содержащихся в вазах, меня охватило смешанное чувство. С одной стороны, я был польщен, с другой – его просьба вызывала у меня некоторые опасения. Я, разумеется, не обладаю достаточными профессиональными знаниями для чтения подлинных манускриптов, написанных иератическим письмом. Эту работу в каирском музее проделала международная группа египтологов. Доктор Аль-Симма попросил меня переписать манускрипт так, чтобы он был доступен для современного читателя. Именно с этой целью я включил в книгу некоторые анахронизмы. Местами, например, я использовал сравнительно современные меры длины и веса – мили и унции, а также воинские звания. Я позволил своим героям употреблять такие слова, как «джинн», «гурия», «хулиган», которых Таита не мог знать, но которые, по моему убеждению, могли бы появиться в речи, если бы были частью его словарного запаса. Вскоре после начала работы над текстами опасения мои улетучились, и я с увлечением начал следить за судьбами людей, описанных древним автором. Хотя нас и разделяют тысячелетия, я очень привязался к рабу Таите, несмотря на все его хвастовство и тщеславие. Меня до сих пор не оставляет мысль о том, насколько постоянны оказались чувства и надежды людей, так мало изменившиеся за прошедшие века. В глубине души у меня горит искорка страсти кладоискателя, потому что где-то в горах Абиссинии, у истоков Голубого Нила, скрывается неизвестная и не вскрытая еще гробница египетского фараона. Уилбур Смит * * * notes 1