Я работал всю ночь, и только глоток вина и несколько горстей пищи, съеденных немытыми окровавленными руками, поддерживали мои иссякающие силы. Однако отдохнуть мне так и не пришлось. Тан послал за мной, как только рассвело. Пленных сорокопутов держали под стражей в храме Беса. Они сидели на корточках вдоль северной стены со связанными за спиной руками, а стражи расхаживали между ними. Когда я вошел в храм, Тан подозвал меня к себе. Он стоял в дальнем углу с группой помощников. Я еще не снял платья жены ассирийца, поэтому, приподняв подол забрызганных кровью юбок, осторожно направился к нему по усыпанному трупами и обломками оружия двору храма. – Существует тринадцать кланов сорокопутов. Ты сам говорил мне об этом. Правда, Таита? – спросил Тан, и я кивнул ему. – В каждом клане свой князь. Шуфти мы захватили. Давай посмотрим, не узнаешь ли ты других князей среди собравшихся здесь прекрасных, благородных людей. – Он показал мне рукой на пленных и усмехнулся. Потом взял меня под руку и повел вдоль рядов разбойников. Мое лицо скрывало покрывало, чтобы никто из пленных не узнал меня. Я оглядывал каждого, проходя мимо, и узнал двух князей. Ахекку возглавлял южный клан, свирепствовавший на землях вокруг Асуана, Элефантины и первого порога, а Сетек орудовал севернее. Он был князем Ком-Омбо. Очевидно, Шуфти сумел собрать всех, кто только успел прийти к нему за столь короткое время. Среди пленных были члены почти всех кланов разбойников. Я указал на главарей, хлопнув по плечу, и стражники оттащили их в сторону. – Ты уверен, что никого не пропустил? – спросил Тан, когда мы прошли вдоль ряда разбойников. – Как могу я быть уверенным? Я же говорил тебе, что не видел всех князей. Тан пожал плечами: – Трудно было надеяться поймать всех пташек одним броском сети. Можно считать, что нам повезло, если поймали сразу троих. Теперь давай осмотрим головы. Может, нам повезет еще раз и мы найдем еще кого-нибудь среди убитых. Такое отвратительное занятие повлияло бы и на менее утонченный желудок, чем мой, однако человеческая плоть, живая или мертвая, – привычный товар для меня. Мы беззаботно сидели на ступенях храма и наслаждались завтраком, а стражники приносили головы, держа их за окровавленные волосы, и показывали нам. Языки болтались между бессильных губ, и пыль покрывала остекленевшие глаза, смотревшие в мир иной, куда направлялись их души. Аппетит у меня был великолепный, так как я очень мало ел за последние два дня. Я буквально пожирал вкуснейшие пироги и фрукты, которыми снабдил нас Тиамат, и указывал Тану на головы тех, кого узнал. Среди убитых было по меньшей мере двадцать обычных грабителей, с кем я встречался по делам вельможи Интефа, но только один из покойников был князем сорокопутов. Это был Нефер-Тему из Кены, младший представитель этого подлого братства. – Итого четыре разбойника, – удовлетворенно проворчал Тан и приказал поставить голову Нефер-Тему на вершину пирамиды черепов, сооруженной перед колодцами Галлалы. – Итак, мы уже посчитались с четырьмя сорокопутами. Нам осталось найти еще девятерых князей. Давай-ка зададим несколько вопросов нашим пленным. Он стремительно поднялся, и я, торопливо проглотив остатки завтрака, неохотно последовал за ним обратно в храм Беса. Хотя именно я объяснил Тану, почему необходимо получить осведомителей из всех кланов, и сам предложил ему как следует вербовать их, теперь, когда настало время действовать, меня охватило чувство вины и раскаяния. Одно дело – предложить беспощадную расправу, а другое – участвовать в ней. Я попытался было отговориться, сказав, что раненые в походном лазарете нуждаются в моей помощи, однако Тан весело отмахнулся: – Брось, Таита, свои угрызения совести. Ты будешь рядом со мной во время допроса, чтобы убедиться, не пропустил ли ты кого-нибудь из своих друзей. Допрос был скорым и безжалостным. Таким, я полагаю, он и должен был быть в соответствии с характером людей, с которыми мы имели дело. Вначале Тан вскочил на каменный алтарь Беса и, подняв в руке соколиную печать, с усмешкой посмотрел сверху вниз на пленных. От этой усмешки холодок прошел по их спинам, хотя они и сидели под прямыми лучами жаркого солнца пустыни. – Я, облаченный властью соколиной печати фараона Мамоса, говорю его голосом, – мрачно произнес Тан, высоко подняв статуэтку. – Я ваш судья и ваш палач. Он остановился на мгновение и медленно обвел взглядом поднятые вверх лица разбойников. Они отворачивались, встретив его глаза. Никто не мог выдержать пронзительного взгляда. – Вас захватили на месте грабежа и убийства. Если кто-либо из вас может отрицать это, пусть встанет передо мной и объявит о своей невиновности. Он подождал. Нетерпеливые тени стервятников пересекали двор храма. – Говорите же, невиновные. – Тан поднял глаза на кружившихся в небе птиц с гротескными розовыми лысыми головами. – Вашим братьям не терпится начать пир. Не заставляйте их ждать. По-прежнему никто из разбойников не издал ни звука и даже не пошевельнулся. Тан опустил соколиную печать. – Ваши действия, о которых свидетельствуют все присутствующие, обвиняют вас. Ваше молчание подтверждает обвинение. Вы виновны. Именем божественного фараона я выношу вам приговор. Приговариваю вас к смерти через обезглавливание. Ваши головы будут выставлены на шестах вдоль караванного пути. Увидев ваши ухмыляющиеся черепа у дороги, все законопослушные путники поймут, что сорокопут встретился с орлом. Они поймут, что век беззакония прошел на нашей земле и мир вернулся в Египет. Я все сказал. Фараон Мамос кончил. Тан кивнул. Стражники подтащили первого пленного к алтарю и поставили на колени. – Если ты правдиво ответишь на три вопроса, тебе сохранят жизнь. Ты поступишь в мои войска стражи и получишь довольствие и права воина. Если ты откажешься отвечать на вопросы, приговор будет приведен в исполнение. – Он сурово посмотрел сверху вниз на пленного. – Первый вопрос: к какому клану ты принадлежишь? Осужденный не ответил. Клятва кровного родства сорокопутов заставляла его молчать. – Второй вопрос: какой князь правит вами? Разбойник по-прежнему молчал. – Наконец, третий и последний вопрос. Отведешь ли ты меня в тайное убежище своего клана? Человек поднял глаза и сплюнул. Желтая слюна разлетелась по камням. Тан кивнул, и стражник, стоявший над коленопреклоненным пленным, взмахнул мечом. Удар был точным, и голова казненного покатилась к подножию алтаря. – В пирамиде будет одной головой больше, – тихо сказал Тан и кивком приказал подвести следующего пленного. Он задал те же три вопроса и после того, как сорокопут вызывающе выругался, снова кивнул. На этот раз палач промахнулся, и тело забилось на земле с полуперерубленной шеей. Потребовалось еще три удара мечом, прежде чем голова покатилась на камни. Тан отрубил двадцать три головы – я начал считать их, чтобы подавить в себе приступ жалости, ослаблявшей волю, – когда наконец первый из разбойников не выдержал. Он был еще молод, совсем мальчик. Высоким и звонким голосом выпалил ответы, прежде чем Тан успел задать свои три вопроса. – Меня зовут Гуи, я кровный брат клана Басти Жестокого. Я знаю его тайное убежище и могу отвести тебя туда. Тан улыбнулся с мрачным удовлетворением и жестом приказал отвести паренька в сторону. – Позаботьтесь о нем, – предупредил он тюремщиков. – Теперь он воин синих и ваш товарищ по оружию. После первого дезертирства разбойники начали сдаваться, хотя по-прежнему многие бросали вызов Тану. Одни проклинали его, другие вызывающе смеялись ему в лицо, пока не опускался меч, и смех замолкал с последним выдохом из перерубленной шеи, с которым показная смелость покидала тело. Я вдруг с восхищением подумал о тех, кто после низкой и презренной жизни решил принять смерть с каким-то подобием чести. Они смеялись в лицо смерти. Я знал, что не способен на такое мужество. Если бы передо мной стоял подобный выбор, я бы поступил как слабейшие из них. – Я член клана Ур, – признался один. – Я из клана Маа-Эн-Тефа, князя западного берега Нила до самой Эль-Харги, – сказал другой. Наконец у нас было достаточно осведомителей, чтобы найти дорогу в крепость каждого из оставшихся в живых разбойников. А куча непокорных голов у алтаря Беса доходила мне до плеч. Мы с Таном долго раздумывали над тем, куда спрятать трех князей-разбойников, захваченных нами, и два десятка осведомителей, полученных из рядов осужденных сорокопутов. Мы понимали, что влияние сорокопутов распространяется широко и глубоко в египетском обществе, и не посмели оставить пленников в Египте. Ни одну тюрьму нельзя считать безопасной, Ак Сет и его князья могли добраться до них и либо освободить подкупом или силой, либо заставить замолчать ядом или каким-нибудь другим малоприятным способом. Мы знали, что Ак Сет похож на осьминога со скрытой головой: его щупальца простираются до каждой ячейки нашего государства и пронизывают самую ткань нашей жизни. Вот тут-то я и вспомнил о своем друге Тиамате, купце из Сафаги. После битвы, уже не скрываясь, отряд стражи Синего Крокодила маршем прошел в порт на берегу Красного моря за половину того времени, которое понадобилось нам, чтобы добраться до Галлалы. Пленников погрузили на борт одного из торговых кораблей Тиамата, что ожидал нас в гавани, и его кормчий немедленно отплыл к Аравийскому побережью, где у купца был безопасный лагерь для рабов на маленьком островке Джез-Бакан вдали от берега. Островом этим управляли надсмотрщики. Воды вокруг острова кишели стаями свирепых голубых акул. Тиамат заверил нас, что всякий, кто попытается сбежать с острова, либо будет пойман зоркими надсмотрщиками, либо попадет в акулью пасть. Только одного из пленных не послали на остров. Это был Гуи из клана Басти Жестокого, тот самый молодой парнишка, первым не выдержавший угроз. Пока отряд шел к морю, Тан держал Гуи при себе и сумел обратить на него всю мощь своего личного обаяния. К концу похода тот стал преданным рабом Тана. Я не переставал удивляться дару Тана пробуждать верность и преданность в самых разных людях. Теперь я был уверен, что Гуи, так быстро склонивший голову перед угрозой казни, охотно отдаст свою жизнь за Тана. Сначала Гуи подробно рассказал Тану все, что только мог вспомнить о клане, которому дал клятву кровного родства. Я тихо слушал его с кисточкой для письма наготове и записывал, а Тан задавал вопросы. От Гуи мы узнали, что укрепленное убежище Басти Жестокого расположено в глубине ужасной пустыни Гебель-Ум-Дахари на вершине одной из столовых гор и со всех сторон его защищают отвесные склоны. Тайное неприступное убежище находилось не более чем в двух днях пути от восточного берега Нила и оживленных караванных путей, тянущихся вдоль реки. Это было великолепное гнездо хищника. – На вершину горы идет только одна тропа, вырубленная в скале, подобно лестнице. По ней можно подниматься только по одному, – сказал Гуи. – А нет ли другого пути на вершину? – спросил Тан, и Гуи ухмыльнулся, приложив палец к носу заговорщицким жестом. – Есть и другой путь. Я часто пользовался им, когда убегал из клана повидаться со своей семьей. Басти убил бы меня, если бы узнал, что я отсутствовал. Это опасная, крутая тропа, однако около дюжины крепких мужчин смогут пройти там и удерживать верхнюю часть главной тропы, пока основные силы будут по ней подниматься. Я проведу тебя по ней, Ак Гор. Я впервые услышал это имя. Ак Гор – брат великого бога Гора. Оно очень шло Тану. Разумеется, Гуи и остальные пленные не могли знать его настоящего имени. Они знали только одно: Тан, скорее всего, бог. Он выглядел как бог, и сражался как бог, и взывал к Гору в разгаре битвы, потому они и решили, что он – брат Гора. Ак Гор! Несколько месяцев спустя весь Египет узнает это имя. Оно пронесется от холма к холму. Погонщики караванов разнесут его на своих устах по всем дорогам. Оно пройдет по всей реке на устах лодочников и распространится от города к городу, от царства к царству. Легенды будут сопровождать его, а рассказы о подвигах станут приукрашиваться и разрастаться до небывалых размеров. Ак Гор – могущественный воин, появившийся ниоткуда, посланный братом Гором, чтобы продолжить вечную схватку со злом и победить Ак Сета, владыку сорокопутов. Ак Гор! Всякий раз, когда люди Египта повторяли это имя, сердца их наполнялись надеждой. Однако все это было в будущем, а пока мы сидели в саду Тиамата, купца из Сафаги. Один я понимал, как Тан горит желанием расправиться с Басти, как хочется ему повести своих людей в Гебель-Ум-Дахари и затравить разбойника, как дикого зверя. И желал он этого не только потому, что Басти был самым хищным и самым безжалостным из князей сорокопутов. У Тана были личные счеты с этим разбойником. От меня Тан узнал, что Басти был тем самым орудием, с помощью которого Ак Сет погубил состояние Пианки, вельможи Харраба, отца Тана. – Я могу провести тебя на вершину скал Гебель-Ум-Дахари, – обещал Гуи, – и предать Басти в твои руки. Тан молча сидел в темноте, как бы вкушая это обещание. Мы слушали песню соловья, доносившуюся из глубины сада. Песня эта казалась совершенно чуждой тем яростным и отчаянным делам, которые мы обсуждали. Спустя некоторое время Тан вздохнул и отпустил Гуи. – Ты вел себя хорошо, парень, – сказал он, – сдержи свое обещание, и ты увидишь, что я умею быть благодарным. Гуи простерся ниц перед ним, как перед богом, а Тан раздраженно толкнул его ногой: – Хватит этой чепухи. Ты свободен, уходи. Неожиданное возведение в ранг бога смущало Тана. Его нельзя было обвинить в скромности или смирении, но он был очень практичным человеком и не питал ложных иллюзий по поводу собственного положения: никогда не надеялся стать фараоном или божеством и поэтому резко обрывал всякое проявление раболепия у тех, кто его окружал. Как только Гуи ушел, он повернулся ко мне: – Я часто лежу ночью и не могу уснуть, раздумывая о том, что ты говорил о моем отце. Каждая жилка моего тела и душа моя жаждут отомстить тому, кто довел его до нищеты и позора и загнал в могилу. Я с трудом сдерживаю себя. Меня наполняет желание оставить этот хитроумный путь, с помощью которого мы с тобой должны заманить в капкан Ак Сета. Я хочу сразу поймать его и вырвать из поганой груди сердце голыми руками.