На самом деле постразводная стадия, которую я условно называю ДЕПРЕССИЕЙ, – это еще не сама болезнь, это депрессивное состояние, которое можно (и нужно) пережить. Еще раз скажу для тех женщин, которые любят сами себе ставить диагнозы, загуглив симптомы (то есть для себя): посетите врача, он легко диагностирует у вас наличие (или отсутствие, что скорее всего) депрессии. Депрессия накрыла меня весьма планомерно и ожидаемо. Шли месяцы моего самоулучшения на стадии торга, я уже вылепила из себя идеальную женщину, а мой бывший муж все еще не спешил возвращаться. Он, как бумеранг, кинутый неумелой рукой новичка, улетел куда-то в кусты и пропал. Шли месяцы. Новостей не было. Новости появились, откуда я их совершенно не ждала. Мои родители привезли мне вишню. В тот год вишни было много, поэтому мама наспех распределяла спелые ягоды по всем родственникам. И вот моя мамуля – человек далекий от сплетен – вдруг, перебирая вишню, выдала: – Свежие эти ягоды оставляю, а вот эти гнилые я выкину… Кстати, у своего бывшего мужа свадьбу видела? Свадьбу?.. У них была свадьба. У меня никогда не было свадьбы. Была просто регистрация в загсе. Мы с ним мечтали сделать свадьбу где-нибудь на природе, чтобы шашлыки и песни. Свадьба без этих всех традиционностей, знаете. Без платья в пол, в обычном белом сарафане (я даже сшила его из куска трикотажа). Мечтали, чтобы просто наши друзья отлично провели время. Чтобы все было легко и по любви. Но на свадьбу нам каждый год не хватало денег. И поэтому свадьбы у меня не было. А развод, наоборот, был. Я на всякий случай подсела перебирать вишню к маме. И, постаравшись сделать голос максимально равнодушным, произнесла: – Я же не подписана на них. Красивая свадьба?.. – Да ну, фигня какая-то, а не свадьба… На природе просто с друзьями шашлыки жарили. Вот, фотки же есть везде в Интернете. Платье у нее так себе, просто белый сарафан… Мама услужливо развернула ко мне дисплей телефона. Я смотрела, не отрываясь, на фотографии и ненавидела ее! Она украла у меня мою свадьбу! Она украла у меня мое платье! Она украла у меня мою жизнь! Я отложила мамин телефон в сторону и продолжила перебирать вишню. Я не заплакала. Не заистерила. Я в этот момент просто эмоционально умерла. В тот вечер я нарушила свое непреложное правило и зашла на страницу к (теперь уже) официальной жене моего бывшего мужа. Я исступленно листала фото и видео. Мой бывший муж стоял с микрофоном в руках и пел своей новой жене: «Для меня нет тебя прекрасней…» Это была наша с ним песня. Моя и Его. Все восемь лет он пел эту песню МНЕ. Всегда пел. Всегда для меня. Это МЕНЯ для него нет прекрасней! Это МОЙ взор он ловит напрасно! Это Я, как виденье, неуловима… «Когда я впервые увидела своего мужа, я сразу решила, что он станет моим! Я ведь женщина-огонь, я беру все, что мне хочется!» – радостно щебетала моя бывшая подруга с очередного видео, сидя рядом с Ним в машине по пути в загс. Я тихонечко увела звук видео и почти беззвучно сказала: «Когда ты впервые увидела Его, он был женат на мне. И после этого твоего „решила“ он еще два года жил со мной. А ты все это время приходила к нам в дом, играя роль подруги. Мы готовили с тобой кексы. Я красила тебе волосы. Я утешала тебя, когда твой мужик бросил тебя. Я сидела с твоим сыном от первого брака, пока ты бухала с моим мужем в палатках на озере… Как так можно поступать с людьми… Я же просто хотела дружить…» Я даже не знаю, что было больнее: потерять мужа или потерять единственную подругу. Я зажмурилась в надежде, что сейчас хлынут слезы и потушат эту женщину-огонь, которая не прекращала радостно щебетать о своем счастье, и мне станет легче. Слезы не хлынули. Легче не стало. Стадия депрессии в моем случае затянулась на долгие месяцы. На этом этапе я уже не обесценивала проблему, как при отрицании, не злилась на себя и бывшего мужа, как в стадии гнева и обиды, не пыталась все исправить, как в предыдущей стадии торга, я просто медленно умирала. Угнетенное настроение наступает, когда отрицание, гнев и торг не приносят никаких результатов. Я чувствовала себя неудачницей, уровень самооценки опустился ниже самой нижней точки Марианской впадины. Я начала избегать общения с людьми, не доверять им. Это было самое сложное время, потому что я резко перестала доверять и мужчинам (ведь мой муж ушел от меня), и женщинам (ведь он ушел к моей подруге). Я также на всякий случай не доверяла своей свекрови, которая, как мне казалось, недостаточно сильно переживала распад священного брака ее сына. Единственные два человека, которым я доверяла, были мои родители. На их плечи свалился первый год после моего развода и двое семилетних пацанов, которых я (когда становилось совершенно невыносимо) отправляла к бабушке и дедушке. А оставшись одна, я занималась двумя своими любимыми делами: я ела и читала. И еще двумя вынужденными делами: писала сценарии и ездила в хоккейный клуб на работу, потому что нужно было на что-то жить. Но даже на рабочем месте я продолжала читать книги о том, как отпустить свою боль, как пережить депрессию, как стать другим человеком. А я не хотела становиться другим человеком, я хотела становиться собой. Той прежней веселой женщиной, которая верила в любовь, счастье и прочую неактуальную ныне ерунду. Все, о чем я тогда думала: «Мы расстались с мужем, и теперь он счастлив, а я нет, у него есть полная семья, а у меня – нет. Значит, проблема была во мне». Забегая вперед, могу сказать, что на данный момент я до сих пор не замужем, но подозрительно часто чувствую себя счастливой. Тут бы надо было написать что-то типа: «А мой муж скатился совершенно, попал в рехаб и изменяет своей новой жене с ее матерью», но я не напишу. Потому что, если честно, понятия не имею, где сейчас мой бывший муж и с кем он поживает. Возможно, он даже счастлив и нарожал кучу детей. (Да, детей, которых бывшие заводят без моего участия, я измеряю кучами.) Меня крайне веселит возможность говорить о бывшем муже в ироничной манере, а не с той болью, которая сквозила тогда, в депрессивной стадии моего переживания развода. Итак, вернемся в тот депрессивный год (хотя не особо хочется вступать в это эмоциональное болото еще раз). Я обреченно влачила свое убогое существование, и два существования моих детей я тоже как-то влачила. Периодически на меня накатывала волна паники, что, если вдруг я потеряю работу (одну из трех), то не смогу оплачивать счета ЖКХ, школу, покупать еду и опека отберет у меня единственное, что я люблю в этой жизни, – моих детей! Это была депрессия, помноженная на панику. И если паника хоть как-то помогала мне работать, то депрессия приходила вечерами и оставалась со мной до утра. Вся одетая в струящиеся шелка, сидела Депрессия со мной за столом, смотрела, как я пью чай или печатаю сценарий, качала головой и тихо говорила: – Все зря, Наташ. Ты никто, просто признай это. Твой муж после расставания с тобой стал чемпионом Высшей Лиги. А ты сидишь в пригороде Челябинска и пишешь сценарий Последнего звонка для школьников. Ну и кто из вас проиграл? – Заткнись, блин, заткнись, – бормотала я. – Я стану известным сценаристом… Депрессия опять покачала сизой головой и снисходительно произнесла: – Ты сейчас кого пытаешься обмануть? Меня? Ты же в курсе, что ты тупо сидишь на кухне и споришь сама с собой? Это на предыдущей стадии, на стадии торга, ты могла бы стать кем-то. А сейчас у тебя ни сил, ни энергии, а таланта у тебя изначально не было… И я опять сидела на кухне и ревела, тихо-тихо, чтобы не разбудить детей. Им завтра в семь утра в школу надо. Главное, чтобы их у меня не отобрали… – Они отберут их! У твоих детей не подстрижены ногти, ты видела? Иди, посмотри! – вдруг заистерила Паника. Я стремглав побежала в спальню. Нащупав под одеялом детскую ступню, я тихонечко вытянула ее на желтоватый свет, струившийся из коридора. Ноготь на большом пальце отрос настолько, что начал загибаться вниз, как у орла. – Сейчас-сейчас, – забормотала я и пошлепала босыми ногами в ванную, выудила маникюрные ножницы, зажгла ночник и осторожно принялась подстригать детям ногти. Было уютно и хорошо. Пока дети рядом, пока они так умиротворенно спали, раскинувшись в своих кроватках, Паника и Депрессия отступали. Они сидели вдвоем, как две старые подруги, где-то там, на моей кухне и, скорее всего, перешептывались обо мне. Но в такие моменты мне было наплевать на этих «подруг». Но каждый раз, когда дети уходили в школу, когда я оставалась одна, эти две гарпии опять приходили ко мне в гости. Депрессия, сухощавая женщина, с тощими, как птичьи лапы, руками всегда говорила тихо, надменно и размеренно. От ее слов хотелось лечь и смотреть в потолок. Паника же, наоборот, мотивировала постоянно что-то делать. Она таращила на меня свои глаза, выпученные, как от базедовой болезни, и внушала мне непреодолимое желание не сидеть на попе смирно, иначе все будет очень-очень плохо. Поэтому в период депрессии меня кидало из одного состояния в другое (прямо противоположное). Я была то активной и одержимой, то безучастной и раздавленной. Если вы думаете, что именно в тот момент я поехала крышей, возможно, так оно и было. Но именно в этот период я вдруг научилась говорить с самым важным человеком в своей жизни – с самой собой. Я научилась слышать себя, свои страхи, свои желания. В основном, конечно, страхи. Я даже научилась управлять своими страхами. Это произошло не сразу, а когда я привыкла к атмосферной даме по имени Депрессия. Однажды она по своему обычаю, как и в предыдущие несколько месяцев, ввалилась в мою кухню, печально посмотрела на меня из-под полуопущенных ресниц и сказала: – Вряд ли кому-то интересно, что ты там пишешь в своих сценариях, потому что ты никогда… – Тссс… Тихо, – сказала я, продолжая долбить клавиши ноутбука. Депрессия приподняла одну тонкую, как ниточка, бровь и неохотно полюбопытствовала: – Что это за очередной отстой ты пишешь? – Мне надо сегодня сдать несколько сценариев, меня берут в новый проект на федеральном канале! – пробормотала я, чувствуя приливающее вдохновение и гордость. – Ой, блин, тоже мне, достижение. Тебе тридцать пять лет, а ты ерундой такой занимаешься, как девочка маленькая… Еще скажи, что ты Москву поедешь покорять… Господи, просто жалко на тебя смотреть… просто позорище какое-то… Я, не отрываясь, продолжала печатать сценарий. Депрессия молча стояла в дверном проеме, переминаясь с ноги на ногу. Было очевидно, что она чувствует себя неловко в этом непочтительном игноре. Собравшись с силами, она предприняла еще одну попытку: – Твоя младшая сестра в налоговой работает, а ты безработная до сих пор… У нее и семья полная, а вот у тебя… Я на секунду оторвалась от сценария и четко произнесла: – Так. Мне сейчас некогда с тобой разговаривать, поэтому поговорим об этом завтра. Завтра я вся твоя. Я даже торт куплю, чтобы ничто нам не мешало унижать меня. Ладно? – Мам, ты с кем разговариваешь? – неожиданно вошедший в кухню сын прервал мой диалог. Он сонно оглядывал маленькое пространство, но не видел никого, кроме меня, скрюченной за ноутбуком. Депрессия, проходя мимо меня, тихо бросила в сторону: – Давай, скажи, с кем ты все время разговариваешь, и органы опеки отберут у тебя детей как у умалишенной… – Это я новую роль репетирую, зайка. Послезавтра слетаю в Москву на съемки, а вы с братом поживете с бабушкой и дедушкой неделю, хорошо? – А ты потом вернешься? – задал неожиданный вопрос ребенок. – Вот видишь! Ребенок после развода боится, что его могут бросить! Твои дети боятся, что ты бросишь их, как бросил их отец! – начала орать мне в ухо Паника. Я присела на корточки, чтобы заглянуть в глаза сыну, тихонечко выдохнула и уверенно сказала: – Конечно! Я всегда к вам буду возвращаться! Депрессия и Паника тихо стояли у холодильника и умиленно наблюдали за этой картиной.