− Где... где ты услышала это имя? − Кто такой Якоб Каспарек? − повторяю я. Очень нерешительно. − Никто. Я никогда не слышал о нем. Я смотрю поверх края своей чашки. − Лжец. − Икс... − Говори мне правду, Калеб. − Я горда даже тем, как звучит мой голос. − Я говорю тебе... − Все это ложь, ублюдок. Ты ничего мне не говоришь, кроме этой долбанной лжи! − Я наклоняюсь вперед и ору: − ГОВОРИ МНЕ ПРАВДУ! Мне кажется, ты потрясен от моих криков и брызжущей ярости. Я чувствую дикость. Неистовство. − Только скажи мне эту чертову правду. Расскажи, что случилось со мной. Говори, кто я. Говори, сколько времени я провела в коме. Рассказывай, в каком году произошла эта авария. Опуская тему ограбления, ведь его не было. Говори мне... только... только не молчи, твою мать, разговаривай со мной, Калеб! − Я с рыданиями произношу последнюю фразу. − Мне нужно знать! Почему ты считаешь меня своей собственностью? Почему не отпускаешь? Где Логан? Смотришь на свои ноги. − Ты сейчас сидишь и требуешь от меня ответов. Но я тебе ничего не должен. Ничего! − и движешься в сторону двери. Я швыряю в тебя чайную чашку через комнату. Осколки фарфора разлетаются по всей комнате мелкими кусочками, ударяясь об дверной косяк рядом с твоим лицом, ты останавливаешься и разворачиваешься. − Ты в своем уме? Ты же могла попасть в меня! − Я и целилась в тебя, мудак, ты гребаный ублюдок. − Прижимая простынь к груди, я встаю позади тебя. − Кто... нахрен... такой этот Якоб Каспарек? Знаешь почему, Калеб? Потому что это он забирал меня с госпиталя, он, а не Калеб Индиго. Ты горбишься, опускаешь плечи. − Хорошо. Я скажу. − Смотришь на меня. − Но ты должна одеться. − Я никуда не пойду. Начинай рассказывать. − Боюсь, что как только покину комнату, ты выйдешь за дверь, запрешь ее, и я опять останусь в заточении. И мне кажется, ты понимаешь меня лучше, чем я сама. Ты исчезаешь в моей комнате, вернее, в моей бывшей комнате, − и возвращаешься с моим нижним бельем, бюстгальтером по размеру, платьем и туфлями. Вручаешь все это мне и ждешь. Я смотрю на него. − Отвернись, я не буду переодеваться перед тобой. Ты всего лишь моргаешь и смотришь на меня. − Ты сейчас серьезно? После всего, что между нами было... − Ты имел в виду, после всего, что ты сделал для меня? Да. Серьезно. Я − не твоя. И ты не будешь больше смотреть, как я одеваюсь, никогда. Вздыхаешь, как будто протестуя против нелепости ситуации, ты отворачиваешься от меня. Я быстро одеваюсь, ненавидя неудобное, тесное белье и скромное, форменное платье. Я игнорирую высокие каблуки. Поднимаю подол платья к лифу и разрываю его по центру на дюйм или два, для того чтобы увеличить ширину тесной юбки, делая разрез еще выше. А потом берусь за рукав на одной стороне и отрываю его. Тонкий шов легко расходится, оставляет мою руку голой. Делаю то же самое и с другой стороной. Я улыбаюсь. Так намного лучше. Он поворачивается. − Какого черта ты вытворяешь? Это было платье за десять тысяч долларов, сшитое под заказ для тебя. − Мне все равно, Калеб. Я больше не буду носить твою одежду. И я больше не буду выглядеть так, как ты того хочешь. − И твои волосы... − Не тебе решать. Вздыхаешь. − Хорошо. − Садишься снова в кресло Людовика XIV. Закидываешь ногу на ногу. − Что ты хочешь знать?