К осени свинка с удовольствием стала есть и пойло, и отруби, и арбузные корки. …Прошло два года. Чуня превратилась в огромную свинью. Ее можно увидеть в Ташкентском зоопарке. Она охотно оборачивается, услышав свою кличку. Посмотрит, посмотрит на звавшего — отвернется равнодушно. Потому что признает лишь Лену. И угощение Чуня принимает только из ее рук. А недавно я узнал, что у Чуни скоро будут свои поросята. Дикие поросята, рожденные в вольере. КУДА ДЕЛИСЬ РАКИ О необдуманном обещании невозможного люди с усмешкой говорят: «Жди, когда на горе рак свистнет». Почему на «горе» и почему «свистнет»? — недоумевал я. Ведь раки вовсе живут в воде и свистеть они не умеют… А еще, когда я спрашивал: «Куда это журавли осенью улетают?» — отец шутливо отвечал: «Туда, где раки зимуют! Ясно?» «Ясно», — заливался я пунцовой краской, хотя мне ничего не было ясно. Поговорка есть поговорка. А додумывать ее надо самому… Что же это за загадочное животное — рак? Лет до десяти я его видел только на картинке, а живым никогда. Впервые мне довелось держать рака в руках — вареного. Мы ехали со старшим братом в поезде «Ташкент — Москва». Где-то за Бузулуком на станции брат вышел на перрон. В окно хорошо просматривался небольшой базарчик. Старушки в фартуках и платках в мелкий горошек продавали под навесом дымящуюся картошку, соленые пупырчатые огурчики, ягоды — малину, крыжовник, смородину… Вот брат остановился возле одной тетки с ведром. Что-то показывает на пальцах. Видно, торгуется. Наконец, она что-то заворачивает ему в пакет и брат радостный — рот до ушей — летит обратно в вагон. Поезд тронулся. — Угощайся, — говорит брат и высыпает содержимое пакета на приоконный откидной столик. Это были вареные раки. Я сразу их узнал. С клешнями. Какие-то красные. Ах, вот почему соседка, там, дома, часто жаловалась матери на своего подвыпившего мужа: «Опять мой явился, как рак красный!» — Бери смелее! — хлопнул по плечу меня брат. — Картошку, огурчики всегда можно попробовать, а раков — нет. Де-ли-ка-тес! Они не везде водятся… Я поднял за клешню одного рака. Пучеглазый. С розоватой спинкой. Представил, как он может пятиться к норе задом наперед. И мне почему-то его стало жалко. — Ты что не ешь? — подмигнул брат, аппетитно хрумкая. — Что-то неохота, — признался я. — А напрасно… Вкуснотища такая! Уже вернувшись домой в Среднюю Азию, я узнал от ребят, что и в нашем засушливом краю в некоторых арыках и речках водятся раки. Тогда водились… Как-то мы рыбачили на Аксу. Удили на удочку пескариков, ловили майками крохотных усатых сомиков. И тут же кидали в ведерко с водой. Интересно принести домой живую рыбу! Тем временем наш заводила Витька-Каланча лазил под корягами, шарил там руками. Вдруг он выскочил пулей на берег, а в растопыренных пальцах… рак! Не розовый, не красный, оказывается, а темно-серый, почти черный. Шевелит клешнями влево-вправо. Таращится по сторонам, будто ничего не поймет. А мальчишки как завизжат не хуже девчонок — и врассыпную! Никогда еще не видели такого чудища. — Да не бойтесь вы, лопухи, — успокоил Каланча. — Не такой уж он и страшный. Могу даже ему сунуть палец. — А ну, — сказал голопузый Санька, на всякий случай держась подальше. Слово — не воробей. И Каланча продемонстрировал свою храбрость. Но тут же завопил, прыгая на одной ноге: — Ой-ой-ой, мамочка-а! — Что такое? — окружили его ребята, хотя и было страшновато. — Ничего, пустяк, — помахивая освобожденным пальцем, кисло улыбнулся Каланча. Он опустил пленника в ведерко с рыбешками, и мы гурьбой полезли в воду. Уж больно припекало летнее солнце. Накупавшись вволю, плюхнулись на песок. Горячий, приятно щекочущий… И тут Санька голопузый как закричит (он, оказывается, не купался, вертелся все время возле ведра): — Ребя! А пескарей-то нет… Мы окружили ведро, словно колодец. На его поверхности плавали рыбешки, располосованные пополам… Конечно же, это постарался чертов рак со своими клещами-клешнями. Почему-то это придало нам ожесточенной храбрости, и вместо дальнейшей ловли рыб, мы вытащили десятка по полтора раков. Не меньше оживления вызвала наша добыча дома… Теперь мы каждое утро спешили на речку за раками. Некоторые мальчишки даже пустились на хитрость. Набрали пустые консервные банки и раскидали их вдоль берега по затонам и корягам. Не знаю, кто придумал первым эту ловушку, но раки, видимо, посчитав банки за норки, охотно прятались в них. К счастью, такая обманная ловля не привилась среди нас. Не было в ней чистого азарта, того, что отличает истинного охотника и ловца от браконьера. И мы продолжали ловить раков руками. А через несколько лет их не стало. Не только в Аксу, но и в других местах, где мне приходилось бывать. Куда делись раки? Неужели их всех переловили? Став взрослым, я узнал, что раки, еще больше, чем рыбы, не выносят загрязненных водоемов… ЦЕЛЕБНАЯ КРАПИВА Кому в детстве не доставалось за какую-либо проказу кустиком крапивы? Тут на всю жизнь запомнишь обжигающую боль, словно тебя ошпарили кипятком. Помнится, мы, мальчишки, лазали в соседний огород за огурцами. Узнала об этом моя бабушка, поймала и — хлесь, хлесь! — крапивой пониже спины. — Ой, ой, — закричал я. — Больно! — Ах, больно! А по чужим огородам лазить не больно? — и снова хлесь, хлесь! — Ой, ой, горит! Я вырвался из ее рук и убежал в конец сада. Сад был густой, вишневый. Хотел я сесть на старую скамейку, да не могу. И не столько от боли, сколько от обиды заревел еще громче. Бабушке скоро стало жалко меня… Подошла и говорит: — Не плачь, Петенька, сейчас все пройдет!.. Это я не со зла, а чтобы тебе в науку пошло. Боль от крапивы, если хочешь знать, целебная… От всяких там радикулитов помогает. Не принял я тогда бабушкиных слов всерьез. Просто пропустил мимо ушей. Как-то весной смастерил я новый скворечник. Прибил его на крыше. А вскоре и новоселы поселились в нем. Шустрые, шумные, по саду порхают, собирают прутики, пушинки… А потом новоселы как-то сразу стихли. Скворчиха осталась сидеть на яйцах, а скворец отдыхал рядом на жердочке. Только рано на рассвете и вечером он звонко распевал свои песни.