— Ты должен кое-что знать… — Давай вечером, фея, ладно? — он поднимает глаза, а там всемирная озадаченность. — Если что, звони. Целует меня в лоб и вылетает из кабинета. Да мать твою! И почему я вчера не сказала ему? Эх, подвела ты меня Катя Пушкарёва, почем зря брекетами своими светила. А мне теперь разгребай. — Ты же не серьезно, Стас? — возвышаюсь над его рабочим столом, уперев руки в боки. — Весьма, — самодовольно лыбится и откидывается на кресле. — Как еще мне доказать тебе, что я настроен решительно? — Все кон-че-но, — проговариваются по слогам. — Уезжай. — Не-а. Ничего не кончено. И никогда не будет. Он что, цитирует мне сейчас "Дневник памяти"? — Ты моя, Агги. Я дебил, что так долго пытался найти тебе замену. И что не приехал тогда. Но теперь я все понял. Я буду бороться. Он встаёт, упирается ладонями в стол и подаётся вперёд. Наши лица оказываются в нескольких сантиметрах друг от друга, и пульс резко начинает стучать в висках. — Ты посопротивляешься, потому что зла, но в итоге… мы уедем домой вместе. И сделаем все так, как мечтали в школе. Ты, я и пудель "Банки". Помнишь? Горький ком застревает в горле. Потому что я помню. Не хочу, но помню. Я лелеяла эту мечту столько лет. ‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ Отступаю на шаг от своего прошлого и, сглотнув горечь, говорю. — Ты опоздал, Стас. Теперь у меня другие мечты. — Это не серьезно, Агги. Он, — кивает на кабинет. — Просто очередная замена. Я знаю, потому что уже попадал в эту ловушку. Я даже не ревную. Знаю, что это ненадолго. — Да? — я злюсь. Его слова неприятно жалят. — Мы съезжаемся. Все серьезно! — Да? А ты рассказала ему о нас? Думаю, нет, иначе меня бы здесь не было. А значит, дверь не закрыта, ты оставила мне щель, и я в нее пролезу. — Да что ты за человек такой! Я счастлива, понял? Зачем ты хочешь все это разрушить? — Это ложное счастье. Я тебе докажу. Он садится на место и включает компьютер. — Так что, покажешь мне, что тут к чему? Разворачиваюсь на пятках и ухожу. Закрываюсь в женском туалете и подставляю руки под ледяную воду. Обтираю шею, щеки, хочу унять жар, распространяющийся по коже. Слова Стаса — ложь. Он врет мне. Врёт самому себе. Я повторяю это миллионы раз, пока смотрю в свои расширенные зрачки в отражении. Я убеждаю себя не слушать его, не слышать, не отзываться. У меня все хорошо, я, наконец, счастлива. Он не может все это разрушить парой фраз. Я ему не позволю. Глава 34. План "Пикачу" Агния У меня есть теория. Любовь и ненависть — две бодрые девчушки, скачущие по лугу под Рамштайн. Только одна из них — милая зефирка, а вторая — чумазая простушка. Но кто из них кто — ещё нужно серьезно покопаться. То ли все так, как видится глазу: чистое — любовь, грязное — ненависть. То ли они хорошо шифруются, и зефирка прячет окровавленный нож в полах своего воздушного платьица, а вторую всего-то и нужно один раз хорошенько отмыть, чтобы увидеть истину. Я склонна к последнему варианту. Вот, например, Рижский: сколько раз я хотела сомкнуть руки на его шее и открутить эту близорукую башку, считая, что так ему пойдет больше? Думала, он последний судак, изменщик и вообще… Но стоило один раз протереть тряпочкой все ложные установки — зефирка. И Стас: родной, близкий человек. Одиннадцать лет — самая надёжная опора, самая незыблемая истина. Миллион планов, миллиард мечт. И в итоге — окровавленный нож. В спину. Любовь и ненависть — две игривые девчушки, которые ощущаются одинаково. Живот скручивает при мысли о том, кому адресованы эти эмоции. Сердце в груди бьется тяжело и гулко, так, что, кажется, видно сквозь плоть и одежду. Каждый контакт с объектом чувства напитывает кровь адреналином до опасного уровня, и ощущение, что в любой момент ты готов сорваться. Тело едва поддается контролю, так поглощено чувствами, что это пугает. К чему это я? Если я совершу убийство — пусть это будет моей оправдательной речью. — Ты долго будешь молчать? — легкомысленно подписывает себе смертный приговор Стас. — До свадьбы. Такой тост для вас с Варей заготовила — репетирую в уме. — Свадьбы не будет. — У меня лёгкое дежавю. Что-то подобное я уже слышала. Пальцы порхают над клавиатурой, печатая несвязный текст. По правде сказать, сейчас бы не помешал гигантский список дел от Рижского, чтобы отвлечься, но вот уже второй час я вынуждена только делать вид, что смертельно занята, тогда как передо мной — лист Ворд, заполненный хаотичными предложениями. А, нет, не хаотичными. Есть там пару интересных мыслей, как избавиться от человека напротив. На самом деле у меня только два варианта. Первый — безболезненный — сделать так, чтобы он свалил в закат сам, до конца этого долбанного дня, и мне не пришлось объясняться с Лешей. Второй — ужасный — дождаться Рижского и объяснить ему на пальцах, почему Стас — плохая кандидатура. Последний — рисковый, как знать, как он отреагирует на такие новости. И вообще, нормально это в самом начале чудесных отношений вываливать всю свою подноготную с не слишком красивыми историями? Вот я бы предпочла не знать кто, как и сколько раз был у Лёши до меня. Мужчина без прошлого — гораздо лучше, чем с огромным багажом. А наша с ним встреча, вроде как, обнулила все, что было до, и мне это чертовски нравится. Но если иного выхода не будет… — Агги, — снова подаёт голос Стас. — Заткнись и изучай документы. "План "Пикачу" — печатаю капслоком с новой строки. Почему "Пикачу"? Для интриги. Ну, и план включает в себя небольшой разряд тока. Возможно, пущенный прямо к детородным органам. Ха-ха! Увлекаюсь своими кровожадными мыслями настолько, что пропускаю хук справа. То есть летящий в меня комок бумаги. Поднимаю взгляд и ошарашенно пялюсь на балбеса напротив. Тот с мальчишеской улыбкой закладывает руки за голову и раскачивается на стуле. Я разворачиваю лист и читаю корявые буквы. "Ты любишь меня? Да/Очень. Нужное подчеркнуть" Это же надо быть таким непробиваемым лбом! Снова сворачиваю лист в тугой комок, не удосужив ответом идиотский вопрос, кидаю его в мусорную корзину и возвращаюсь к разработке своего супер-мега плана. Пункт первый — включить игнор. Есть! Пункт второй… В лицо снова что-то врезается, но на этот раз маленькое и противно мокрое. Провожу пальцами по щеке, сдирая прилипшую мерзость. Что за? Бросаю очередной шокированный взгляд на взрослого ребенка напротив. В руках он вертит пустую ручку, а за щекой, очевидно, очередную бумажку. Глядя мне прямо в глаза, он выплевывает пережеванный комок, вставляет его в трубку от шариковой ручки, подносит ко рту и… — Что за детский сад?! — ору, прячась под стол. — Решил немного понастольгировать. Вылезай, Курочкина, буду свою симпатию проявлять. — Засунь эту ручку себе… — Ай-яй-яй, Агги, как не хорошо ругаться, раньше ты такой не была! — ржёт великовозрастный лоб. Слышу, как рвется бумага и нутром чувствую, он готовит новую атаку. Хватаю со стола пластиковую папку и, прикрывая ей лицо, вылезаю из-под стола. Тут же звучит глухой удар очередного комка о пластик. Идиот. Натуральный. Хватаю со стола дырокол и со всей силы кидаю его в сторону одного русого болвана. Он успевает увернуться и громадина вписывается в стену позади него, оставляя пейзажную вмятину. Ого. То ли перегородки здесь из картона, то ли злость придала ускорения. — Эй, ты меня чуть не убила! — округляет глаза Стас. — Видишь, как небезопасно тыкать палкой в бешенную лису, — говорю спокойно, а у самой сердце делает отчаянное тыгыдык. Ведь и правда могла и… — Чтобы ты на себе не нарисовала, Агги, ты совсем не хищный зверь, — снисходительно улыбается он. Я вскакиваю с места, гневно сверкая глазами. Да что он знает обо мне! Я ему покажу, не хищный зверь!!!