Сначала был холод. Нет, не так: это был ХОЛОД! Видимо, я успел хорошенько пропотеть. Вода стремительно испарялась, забирая подчистую всю энергию с поверхности кожи. Это было больно. Словно окунуться в кипящее масло. Секунды тянулись чудовищно долго, но сознание всё еще сохранялось. Правда, пропало зрение. Запоздало я подумал, что, если бы задержал дыхание — конец был бы более быстрым. Скорее всего, мне бы просто разорвало грудную клетку, и на этом бы мучения кончились. Вишенкой на торте — я успел почувствовать, что обделался и блеванул одновременно: содержимое желудка и кишечника в полном соответствии с законами физики неудержимо рвалось наружу. А потом я начал раздуваться. Это было похоже на стремительный отёк. Но в следующую секунду я, к огромному своему счастью, наконец-то вырубился. Конечно же, переживая всё это, я не мог знать, насколько мне повезло. Я оказался в одном из напряжённейших пунктов планетарной обороны во время завершающей стадии операции. Именно в моём секторе плотность построения была максимальной, чтобы использовать все возможности стационарных эмиттеров защитного поля. Челноки, десантные боты, мобильные эмиттеры и корветы шли с интервалом в каких-то пятьдесят километров (конечно, тут и ниже я использую примерные аналоги земных мер; сличить величины более точно, по понятным причинам, у меня не было никакой возможности). Только поэтому меня и вытащили. Ближайший катер взял меня на борт уже через две минуты после того, как меня засекли радары — а, значит, почти точно в тот момент, когда я появился в этой точке временной шкалы. Доктора говорят, успей они секунд на тридцать раньше — и реабилитация заняла бы какую-то пару недель. Но случилось как случилось. Меня латали месяцев шесть. Причем первые два я был в вегетативном состоянии. Потом меня заново учили говорить. Точнее, это они считали, что учат меня заново. Мне удалось достаточно убедительно сыграть полную потерю памяти. Местный язык — вообще отдельная песня. Точнее, один из местных языков, который чаще всего используется в соединениях Единых Сил Обороны Конфедерации. Когда-то на нём говорили в нескольких странах, расположенных ближе к экватору Южного континента. Так уж вышло, что в середине Просвещенных веков эти страны заняли передовые позиции в науке, вот с тех пор и пошло: именно их язык стал эталоном сначала научного, а потом и межгосударственного общения. Учить его было не то, чтобы очень уж сложно — грамматика довольно простая и логичная, правила незамудрёные, но вот фонетика… с фонетикой было, прямо скажем, очень сложно. Несмотря на то, что древний Марс был существенно массивнее современного, сила тяжести на его поверхности была довольно низкой. А, значит, и плотность атмосферы тоже была невысокой. Это заметно влияло на частотное восприятие речи. Попросту говоря, в местных языках было много откровенно громких, пищащих звуков, которые мне поначалу было воспроизводить очень и очень сложно. После каждого занятия я мучился от болей в горле. Однако же, со временем, приноровился, и к окончанию курса лечения мог изъясняться достаточно бегло. Картина мира, где я оказался, открывалась передо мной постепенно. Уже освоив язык, я долгое время боялся задавать вопросы. Ведь было непонятно, где я нахожусь, за кого меня принимают, и самое главное — что со мной планируют делать. Тут всё оказалось довольно просто и интересно. Оказывается, незадолго до атаки противники захватили сверхсекретный центр ЕСОК, где готовили элитных солдат. Точнее, не просто готовили. Их там выращивали. Путём подбора оптимальных генетических модификаций. Правительство Конфедерации нехотя дало разрешение на реализацию проекта — когда узнала, что у врагов уже пару лет существует подобное направление, и показывает отличные результаты. Вот, за одного из солдат уничтоженного противником центра меня и приняли. На моё спасение направили такие огромные ресурсы, потому что было критически важно понять: удалось ли учёным создать психически стабильную модификацию суперсолдата. И я демонстрировал очень обнадёживающую динамику. А после анализа моей ДНК, ученые совершенно не сомневались в моём искусственном происхождении. Признаться, когда мне впервые рассказали о моём «происхождении», я приуныл. Решил, что на этом все закончится. Ну что может сделать в далёком прошлом для спасения своего мира в будущем от хтонической напасти искусственно выведенный раб-гладиатор? Но удивительное дело: даже генетически искусственные солдаты, выведенные специально для армии, у них здесь имеют все гражданские права. В один прекрасный день мне открыли доступ к терминалу Единой сети, их аналога Интернета. И настоятельно рекомендовали восстанавливать свои знания о мире, по мере возможности, пока не закончится реабилитация. И вот, благодаря этой сети, я и получил первые, самые важные знания о далёком прошлом нашей родной Солнечной системы. А она довольно сильно отличалась от привычной нам. Как и следовало ожидать, тут не было Нептуна. Так что, видимо Алиса не соврала: эта планета только будет захвачена Солнцем где-то в межзвездном пространстве, во время долгого путешествия вокруг центра нашей Галактики. ‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ Конечно же, все планеты здесь имеют свои, марсианские, названия. Однако, мне не так просто было перестроиться, и я еще долгое время называл (да и буду называть про себя) их привычными с детства именами. Меркурий был на месте. Как был выжженной каменистой пустыней, так и остался. Местные учёные считают, что он служит для калибровки и страховки гравитационного равновесия внутри системы. Да, забыл сказать: в здешнем научном сообществе нет никаких сомнений в искусственном происхождении системы. И дело не только в идеально соблюдающемся правиле Тициуса-Боде. Дело в том, что на четырёх планетах есть жизнь. И на двух — разумная. Причём жизнь, совершенно точно имеющая общие принципы организации, явно произошедшая из одного древнего источника. Местные математики подсчитали, что вероятность естественного возникновения подобной системы настолько незначительна, что не заслуживает сколько-нибудь серьезного рассмотрения. Узнав это, я сразу вспомнил про рассказ Алисы, и осторожно, по косвенным запросам попробовал найти информацию о необычных конструкциях возле обитаемых планет, или на самих планетах, которые могли бы служить триггерами. И кандидатов оказалось слишком много! Удивительное дело: вся система буквально кишела самыми разнообразными следами, артефактами и сооружениями, которые свидетельствовали, что в прошлом тут неоднократно бывали пришельцы извне. Выделить из них те, которые могли бы быть триггерами, было решительно невозможно. Тем более, что большая часть из них оставалась неизученной местными учёными. Сильно мешала постоянно ведущаяся межпланетная война. Так, я немного вперед забегаю. Вернёмся к системе. Местная Венера была куда более приятным местом, чем наш, современный вариант: судя по фото, планета — курорт, с почти повсеместно мягким тёплым климатом. Жизнь на её поверхности бурно процветала, но, похоже, была довольно далеко от того, чтобы родить разум: самые совершенные существа тут, стоящие на вершине пищевых цепочек, здорово напоминали земных динозавров. Земля. Наша планета была унылым и безжизненным миром, ледяной пустыней, где на поверхности многокилометровой толщи льда шли дожди и снега из углекислоты. Впрочем, жизнь была обнаружена и здесь — в виде колоний термальных цианобактерий, глубоко в океане. Учёные считают, что несколько миллионов лет назад на Земле было значительно теплее, но потом случилось то, что они называют Кислородной Катастрофой. Микроорганизмы научились получать энергию из солнечного света, и выделять кислород, который отравил всю атмосферу, и почти уничтожил существующую в то время экосистему. Резкое изменение газового состава атмосферы ликвидировало парниковый эффект, и привело к тому, что вся жидкая вода на поверхности превратилась в лёд. А лед, как известно, очень хорошо отражает солнечный свет. Появилась положительная обратная связь, совсем охладившая планету. Я что-то смутно помнил из рассказов того парня палеонтолога, который присоединился к поисковикам. Он вроде бы говорил про Кислородную катастрофу, и последовавшее за ним Гуронское оледенение. Вот только было это чудовищно давно. То ли два то ли два с половиной миллиарда лет назад… очевидно, тюрвинг перенёс меня куда дальше в прошлое, чем тех несчастных «тяжелых». Древний Марс очень походил на современную Землю. Два континента, расположенные преимущественно в экваториальной зоне, окруженные единым Океаном. Несколько крупных внутренних солёных морей. Полярные шапки из дрейфующих льдов на полюсах. Сами континенты были довольно комфортным местом для проживания; тут имелись почти все климатические зоны, которые можно найти на привычной мне Земле далёкого будущего, кроме тундр и пустынь. Рельеф планеты нисколько не напоминал современный Марс: тут не было ни следа большого каньона, ни намека на крупнейшую гору Солнечной системы: вулкан Олимп. А вот другие вулканы, помельче, тут были. Планета была живой, тут наблюдался такой же дрейф материков, как на Земле. Было тут и магнитное поле — почти такое же мощное, как на древней Земле или Венере. Такое же поле было и на пятой планете системы. Я хотел назвать её так, как принято тут — но в русском языке просто нет таких свистящих и пищащих звуков. Поэтому пускай она будет Фаэтоном. Именно так её называли земные астрономы, когда, изучая Пояс астероидов, предположили, что когда-то они было планетой. Фаэтон походил на Марс во многом, но был более суровым местом. Он находился на самой границе «Пояса Златовласки» — зоны вокруг Солнца, где на планетах возможно существование воды в жидком виде. Все четыре континента находились в довольно высоких широтах, и значительная часть площади их поверхности оставалась незаселённой ледяной пустыней, напоминающей древнюю Землю. Люди на Фаэтоне тоже были суровыми, подстать своей планете. Если на Марсе сохранялись национальные государства во всём их многообразии, а конфедеративные структуры, обеспечивающие планетарную оборону, не лезли в гражданские дела, и не претендовали на абсолютную власть, но Фаэтон был настоящей деспотией, централизованной управляемой небольшой группой высшей элиты, отделённой от остального населения даже генетический, путем целенаправленных селективных модификаций. О каком-то разнообразии там и речи не шло: просто в один прекрасный момент самое сильное государство захватило все территории, физически уничтожив всех оппонентов. По крайней мере, так всё это описывают учебники и научные труды, распространенные на Марсе. Впрочем, если немного углубиться в вопрос истории Фаэтона, многое становится не таким однозначным; видны многочисленные нестыковки в выводах и фактах, которые, как очевидно предполагалось, не должны были критически восприниматься читающими. Наверно, это не удивительно для одной из воюющих сторон. Их мнение о противнике просто не могло быть объективным. Почему началась эта межпланетная война, буквально с самого первого контакта двух близких цивилизаций? Как обычно — виной всему ресурсы, и стремление к экспансии. Пускай и прикрытое стремлением «освободить братский народ от тирании своей элиты». И следующий вопрос: неужели нельзя было направить эту энергию на внутренние планеты? Ведь там не было разумных существ! Как выяснилось, нельзя. Хотя древние Марс и Фаэтон, как я уже говорил, были существенно массивнее привычного нам Марса, сила тяжести тут составляла чуть больше половины земной. Люди с внешних планет просто не могли переселиться на внутренние. Они бы не выдержали длительного пребывания при такой высокой силе тяжести; жизнь колонистов превратилась бы в пытку. И мы подходим к самому интересному. Конечно же, в обоих мирах, с момента открытия генома и способов его редактирования, вместе с экспериментами по выведению суперсолдат проводились и опыты по созданию людей, способных комфортно жить при повышенной гравитации. Как мне сказали позже, даже просто глядя на меня, не углубляясь в показатели анализов, уже можно было сказать, что я продукт не просто военной генной инженерии. Я — первая за многие годы успешная попытка создания человека, способного комфортно себя чувствовать на Венере, и даже на суровой, но очень богатой ресурсами Земле. 2 Не так давно я даже начал тренироваться. Госпиталь, где меня лечили, находился на побережье Внешнего океана, близко к экватору. Тут была стабильно хорошая погода: приятное Солнце днем, прохладный вечерний бриз вечером, и освежающий дождь ночью. Странное дело: дожди тут шли исключительно по ночам. Наверняка этому есть какое-то научное объяснение, но лезть в сеть еще раз, для того, чтобы найти ответ на этот совершенно непринципиальный вопрос совсем не хотелось. Особенно после лавины, или даже цунами новой информации, которая на меня обрушилась. В этом бесконечном сидении в сети в поисках новых знаний был один особенно полезный момент. Точнее, следствие. Я очень хорошо освоил местный язык. Настала эра почти нормального общение с живыми людьми. Надо сказать, что в контактах меня никак не ограничивали. Поначалу это казалось диковатым: даже в Звездном городке я жил на закрытой охраняемой территории. А тут… свободный доступ куда угодно. Можно сходить в парк. Даже до пляжа прогуляться! И везде — люди. Как пациенты или врачи — так и просто посетители, а то и гуляки, специально приехавшие на море. Возле пляжа, на самой границе лесопарка, отделяющего больничные корпуса от моря, была отличная спортивная площадка с турниками, брусьями и прочими прелестями калистеники. Мне, конечно, приходилось таскать с собой дополнительные отягощения, чтобы тренировки были серьезными: жилеты — утяжелители, а также специальные накладки на руки и ноги мне сделали по эскизам, на заказ. Физиологи очень поощряли это моё стремление тренироваться. Говорили, нужно следовать своей природе, а в меня, по их мнению, на генетическом уровне заложили стремление к физухе. Конечно же, народ на меня заглядывался, когда я приходил на тренировку. Поначалу поглядывали робко, из тенёчка, стоя в отдалении. А потом всё более и более открыто — когда понимали, что я сам не против общения. По десять раз за пару тренировочных часов мне приходилось отвечать на вопрос: «А вы военный, да? Из спецназа?» Мой утвердительный ответ обычно заканчивался полной благодарности фразой типа: «Как здорово, что такие люди как вы нас защищают!» Мне было немного неловко за то, что приходилось скрывать своё истинное происхождение, но — чего уж там — такое внимание было мне приятно. Хотя в нём и не было ничего удивительного: я был примерно такого же роста, как марсиане, но раза в три массивнее среднего мужчины. Как мне говорили, таких результатов в росте мышечной массы их атлеты не могли достичь даже на гормонах. При этом я сохранял гибкость и скорость реакции, тоже совершенно недоступные местным. Со временем я даже привык к такой рутине: тесты, восстановительные процедуры, изучение реалий жизни по сети, прогулки и тренировки. Это был отличный курорт. Я искренне наслаждался жизнью — а её, знаете ли, начинаешь ценить совершенно по-особенному, едва с ней не расставшись. По ночам только иногда возвращалась та ледяная боль из вакуума. Я просыпался в холодном поту, но, кажется, не кричал и не болтал лишнего. А то бы точно ко мне пришли специалисты с некоторыми неудобными вопросами… Большие перемены наступили, как это часто бывает, совершенно неожиданно. Я красовался на тренировочной площадке, перебрасываясь шутками с местными. И даже позволял себе потихоньку, украдкой поглядывать на девушек. Да, возвращение к жизни обострило не только восприятие её ценности, но и либидо. Дать волю которому я как-то не решался. Моя физиолог, немолодая и заслуженная дама, имеющее научное звание, аналогичное доктору наук в нашем мире, привела на площадку какого-то молодого паренька, на вид лед шестнадцати-семнадцати. Физиолога звали… нет, в точности записать звучание её имени не получится. Но его можно немного переработать. Лилия. Да, пускай будет Лилия. Близко и по смыслу (означает цветок, причем белый), так и по звучанию. — Привет, Гриша! — на самом деле, она тоже назвала меня местным именем, которое мне позволили выбрать самому, но про себя я упорно продолжал называть себя Гришей. Еще не хватало окончательно омарсианиться, и забыть, кто я есть. — Иди сюда, хочу познакомить тебя с коллегой. Это Кай, — это было настоящее имя этого парня, марсианское. Просто звучание почти полностью совпало с земным аналогом. Такое редко, но бывает. — Привет, Кай, — кивнул я, — рад видеть. — Я тоже рад! — парень улыбался от уха до уха, и буквально пожирал меня глазами, — обалдеть! Неужели я стану таким же? — он вопросительно посмотрел на Лилию. Та покачала головой, и ответила: — Тебе известны твои модификации, Кай, и твои возможности. Точно таких же мутаций, как у Гриши, у тебя нет. Поэтому мышечная масса, и удельная сила у тебя даже на пике будут несколько ниже. Но зато у тебя обострены чувства, ты способен видеть в инфракрасном диапазоне, и слышать ультразвук… — …да-да, и осязать магнитные поля, — кислым тоном подхватил паренёк. — …а, самое главное: ты — самостоятельная личность. И можешь контролировать процесс своего развития, чтобы максимально раскрыть свои способности. Помни: единственный соперник, с которым тебе следует соревноваться — это ты сам! — Да помню я! Эх! — Кай махнул рукой, — но всё равно здорово, что у нас есть ты, Гриша, — последние слова он произнёс, глядя мне в глаза. Радужка у него была очень необычного для марсиан, глубокого карего, почти чёрного цвета. Из-за этого казалось, что она сливается со зрачком. — Сколько тебе лет, Кай? — спросил я. — Девять! — гордо ответил парнишка. Значит, почти восемнадцать на земные годы. — Исполняется в следующем месяце, — улыбнувшись, добавила Лилия; месяцев на Марсе, конечно же, тоже не было. Как и смены времён года — наклон оси вращения был очень незначительным, гораздо меньше, чем у Земли или современного мне Марса. Но год делился на десять условных временных отрезков, напоминающих месяцы. Правда, у них не было собственных названий. Только порядковые номера. Из-за отсутствия сезонности, само понятие года долгое время оставалось малозначимым для марсианских культур: так, астрономический курьёз, не более. Тем более люди не видели необходимости дробить этот курьёз на более мелкие величины. Такая потребность появилась только в позднее время, по мере развития капиталистических отношений, когда ко времени стали относиться с куда большим пиететом. ‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ — Так понимаю, ты тренироваться пришёл? — спросил я, глядя на спортивные шорты и кроссовки, которые были на парне. — Да, — кивнул Кай, и почему-то покраснел, — если позволишь. Только теперь сообразил, что парень здорово меня стесняется. Наверно, он даже называл бы меня на «Вы», если бы такой вежливый вариант личного местоимения был в марсианском «лингва франка», на котором мы разговаривали. — Конечно, — я улыбнулся — прямо и открыто, — только сначала разминка! Потом посмотрим, что тебе посоветовать по программе. — Спасибо, Гриша, — кивнула Лилия, — извини, что не показали тебе Кая раньше. Только сегодня пришли твои анализы. Все прививки дали нужный иммунитет. Кай не жил в курортной зоне, и не имеет нужного статуса эпидемиологической безопасности для его свободного посещения. И, кстати, теперь ты сам совершенно свободен в передвижениях по планете. Если вдруг захочешь куда-то прогуляться. Твой чип активирован, и кредитная линия открыта. — Отличные новости! — обрадовался я, — спасибо! Если бы я тогда знал, что эти новости означают на самом деле, возможно, я бы радовался не так искренне. Лилия кивнула в ответ, улыбнулась, и ушла. Кай стоял, робко глядя себе под ноги.