Подумать только. Она всерьез посчитала, что я страдаю острым сперматоксикозом. И поэтому приуныл. А гибель звездолета неведомой цивилизации — это так, мелочь, которую я должен был проглотить на завтрак, не поперхнувшись. С огромным трудом сдерживаемая ярость потихоньку просачивалась наружу в течение всего дня. Я делал рискованные маневры на тренировке в бассейне; пару раз едва не упустил инструмент. Был близок к тому, чтобы нахамить врачихе. Но постепенно, стравливая пар тонкими струйками, я вернулся в нормальное расположение духа. Возможно, это было не так уж и плохо. Ее промах говорит от том, что они совершенно меня не знают, хотя изучили вдоль и поперек мою биографию, и послужной список. Любое знание — это преимущество. И я, и Катя все-же понимали, почему я на самом деле во всей этой истории до сих пор был пассивным наблюдателем. Моя покладистость гарантировала безопасность единственным близким мне людям, моим родителям. Конечно, вслух это никогда не произносилось, но я совершенно уверен — стоило мне лишь чуть взбрыкнуть — и в ход пошли бы любые средства. Но формально я был свободным человеком, а это состояние, даже фальшивое, дорогого стоило. Я был достаточно умен, чтобы не делать глупостей. Но чем дальше заходила вся эта история, тем больше гарантий мне хотелось. Телефонная связь — это, конечно, хорошо. Но при возможностях современной аппаратуры подделать голос — не проблема. К тому же, мне совершенно не понравился ее выпад насчет генетического теста. Этот скользкий разговор о том, что я будто бы приемный ребенок мог означать осторожную подводку к тому, что, на самом деле, мои родители погибли. Как бы то ни было, у нее есть время до вечера, чтобы или придумать для меня другую болевую точку, чтобы держать меня в подчинении. Или показать мне живых родителей. О плохом я старался не думать, но постоянно был начеку, уповая на возможности моего нового союзника — тюрвинга. Но ничего настораживающего не происходило. Занятия как занятия. А вечером, когда я выходил после очередной лекции по теории поля, Катя встретила меня в холле. Удивительно, но у нее был виноватый вид. — Гриш, — начала она, — ты извини за утреннее. Я слишком много на себя взяла. После уничтожения мусорщиков я сама не своя. Все-таки первая инопланетная цивилизация, с которой был реальный шанс установить контакт… и я попыталась! Ты же помнишь? Первый из нападавших был готов к сотрудничеству. Не мы сделали такой выбор. — Откуда вылетаем? — вместо ответа, спокойно спросил я. — Из Чкаловского, конечно, — Катя спокойно пожала плечами, — какой смысл переться куда-то дальше. Я слегка улыбнулся, и выдохнул. Только в тот момент я понял, в каком напряжении я провел весь день. Ее поведение говорит о том, что, возможно, мои родители действительно живы. Хотя расслабляться, конечно же, было рано. — И куда летим? — спросил я. — В Сочи, конечно, — улыбнулась в ответ Катя, — знаю, по телефону запрещено говорить о местоположении, но я думала, ты давно догадался. Катя раскошелилась на какой-то крутой бизнес-джет. Честно говоря, не очень разбираюсь в моделях, как-то даже теоретически предположить не мог, что меня когда-нибудь занесет в область деловой авиации. Бизнес-класс куда-нибудь в Эмираты был пределом моих мечтаний. Мы полетели вместе. На борту нас накормили ужином — несколько смен каких-то блюд микроскопического размера. Было крайне сложно определить, из чего они приготовлены — хотя не сомневаюсь, что ужин этот стоил целое состояние. Пара стюардесс обладала каким-то волшебным даром исчезать сразу после того, как стол был накрыт, и появляться, едва я успел сделать последний глоток чая. За ужином мы молчали, резонно полагая, что салон джета, даже многократно проверенный, не может быть безопасным местом для откровенных бесед. Непосредственно перед посадкой немного потрясло; в Сочи было сыро и пасмурно. Совсем как у нас поздней осенью. Хотя море… да, близость моря все меняла. В воздухе пахло свежестью и обещанием скорой весны. Родителей поселили на охраняемой территории, в одном из коттеджей «Имеретинского», апарт-отеля, оставшегося после олимпийских игр четырнадцатого года. Катя подкинула меня до подъезда. Машина — новенький «Мерс» эс-класса — ждал нас с бесконтактным ключом на сиденье водителя прямо на парковке. — Вылет рано утром, в шесть, — сказала она, не вылезая из-за руля, — занятия начнутся в десять. Мы попросили на час сместить программу, и нам пошли навстречу. Катя кивнула мне и улыбнулась. Я захлопнул дверцу, и, не оглядываясь, направился к двери, на которую она указала. Вот и момент истины. Или прямо сейчас меня попытаются ликвидировать, или я, наконец, увижу родителей. Я не стал звонить или стучать, а просто надавил на ручку, и толкнул дверь. Она оказалась не заперта. Вполне в духе мамы и папы. Удивительно, но уже с порога я почувствовал, что тут пахнет домом. Мама готовила. Какая-то выпечка — пирожки, или ватрушки. Я сглотнул слюну: еда, которую предложили в самолете, конечно, была очень вкусной, но совершенно не насыщала. Я разулся, скинул парку и толстовку. Потом ступил на толстый ковер в коридоре за прихожей. Мама, улыбаясь, что-то рассказывала отцу, хлопоча возле духового шкафа. Тот кивал в такт, и улыбался в ответ. Потом мама обернулась к дверному проему. Увидела меня. Застыла, широко открыв глаза. Выронила перчатку-прихват, и молча побежала ко мне, пытаясь сдержать льющиеся сплошным потоком слезы. Мы долго говорили на веранде, возле газовой горелки-обогревателя, закутавшись в плед. Пили чай, закусывали мамиными пирожками с яблочным повидлом. Удивительно, но им рассказали почти все. Они знали и про мои особые способности, и про челнок, и про предстоящую миссию. Это было неожиданно. И, что уж там — приятно. По телефону мы такие вещи, конечно же, не обсуждали, и я был готов к долгому разговору, который не понадобился. Я даже начал сомневаться в своих подозрениях относительно Кати и ее организации. Разве так будут поступать те, кто принципиально не желает играть в открытую? ‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ — Достала эта удаленка, конечно, — сетовала мама, — но так мы можем оставаться здесь, в Сочи. Очень любезно со стороны твоих новых работодателей перевезти нас сюда. Хоть я и вижу свой класс только по компьютеру, — она печально вздохнула, и сделала глоток чая. — Мам, пап, — я, наконец, решился перейти к главному вопросу, — мне тут сказали кое-что. В общем, вы в любом случае мои самые родные и любимые люди на свете, хорошо? Но, все-таки… — я запнулся. — Сын, ты о чем? — отец удивленно поднял бровь. — Вы меня подобрали? — спросил я, тут же заметил нелепость формулировки вопроса, и поправился: — то есть, усыновили? Я приемный? Теперь и мама округлила глаза; они с отцом растерянно переглянулись. — С чего ты взял? — спросил папа, и развел руками, — кто тебе такое наговорил? — Это не важно, — ответил я, и покачал головой, — так что… это так? — Сынок, — мама вздохнула, — ты сейчас занят такими делами. Я понимаю, что приходится… — она махнула рукой, и вытерла появившуюся в глазу слезинку, — но не верь всякой чуши больше. Помнишь, чему я тебя учила? Ты хороший мальчишка. У тебя есть сердце. Всегда спрашивай его. — Сын, мы тебя родили, как полагается, — твердо сказал отец, — ты — наш. И я сам следил в роддоме, чтобы тебя не перепутали, потому что мама очень этого боялась. Я был на родах. — Мы очень долго тебя ждали, — продолжала мама, — двенадцать лет. У нас ничего не получалось целых двенадцать лет! — слезы все так же катились по ее щекам. — Мы уже решились на ЭКО, — добавил отец, — а в то время это было, мягко говоря, совсем не дешево. Но мы нашли деньги. И записались на процедуру. — Она была назначена сразу после новогодних праздников. Поэтому в тот новый год мы сидели без шампанского, — продолжала мама; когда родители рассказывали что-то, иногда возникало впечатление, что говорит один и тот же человек. Они просто подхватывали и развивали мысли друг друга, — и вот, числа пятого-шестого я поняла, что у меня задержка… — Мы боялись поверить, — теперь глаза заблестели и у отца, — ты не представляешь сейчас, каково это… — Так что, я надеюсь, ты сможешь достойно ответить тому, кто в следующий раз будет тебя сбивать с толку, — сказал мама, потом вздохнула, и помешала остывший чай в чашке, — хотя… перед твоим рождением действительно была одна странность. Я встрепенулся, и затаил дыхание. — Хотя… да, ерунда, в самом деле, — мама потёрла указательным пальцем висок, и махнула рукой, — и чай у нас остыл! Надо бы новую заварку сделать. — Мам, — вмешался я, — что там было? Это может быть важно. Я серьезно. Мама посмотрела на меня, вздохнула, но все-же продолжила: — В одну из ночей, незадолго до того, как мы узнали главную новость, со мной кое-что случилось… — мама замолкла, подбирая слова, и тогда вмешался отец: — Твоя мама ходила о сне, — сказал он, — и здорово меня напугала, должен сказать. Однажды ночью я проснулся, и не обнаружил ее в постели. Тогда я не слишком встревожился. Мало ли — не спалось, решила почитать, или воды попить. Но в доме было тихо. Я все-таки поднялся, и осмотрел квартиру. Можешь себе представить, что было, когда я ее не обнаружил? — Я никогда не видела твоего отца таким испуганным, — снова заговорила мама, — мне кажется, у него даже седых волос после той ночи прибавилось. И хорошо, что он был рядом, когда я пришла в себя! Мне даже было почти не страшно, хотя это было… странно, наверное. Да, это было странно. — Да уж, — согласился отец, и покивал головой, — прийти в себя в ночном лесу, в километре от дома. — Это была наша старая однокомнатная квартира на отшибе, ты помнишь? — сказала мама, — мы переехали, когда тебе было три. — Я помню, — кивнул я, — и что? Что там было — в лесу? — Да ничего не было, — мама смущенно улыбнулась, и пожала плечами, — я пришла в себя оттого, что папа тряс меня за плечи. Сама в одной ночнушке, сапогах, и пуховике, который я даже не надела толком. Так, на плечи набросила. И было довольно прохладно — конец ноября все-таки. — Я хотел обратиться к врачам, но мама настояла, что не стоит. Лишняя запись в личном деле могла помешать тебе делать карьеру военного, — отец тяжко вздохнул, — то есть, если бы ты захотел делать такую карьеру. — Больше это никогда не повторялось, — сказала мама, сделала небольшую паузу, потом сказала: — так, а чай-то еще будем? У нас еще осталось варенье из грецкого ореха. Совершенно потрясающая вещь! Больше мы к вопросу моего происхождения не возвращались. У нас итак хватало тем для обсуждения: новые закидоны чиновников по вопросу школьного образования, новые компьютерные методы моделирования жидких сред, которые внедряют в отцовской организации. Он у меня инженер. Я блеснул новыми знаниями, полученными во время подготовки. Родителям это было приятно, чего уж там. 8 Первоначальный план был существенно скорректирован. Или, если быть совсем точным — пошел ко всем чертям. Катя разбудила нас в районе трех ночи. Долго извинялась перед мамой, но не дала мне даже зубы почистить. Мне кажется, еще немного — и она бы забрала меня в машину прямо в трусах. В аэропорт мы домчались минуты за три. Наверно, если проверить по камерам для фиксации нарушений, мы установили рекорд города. По дороге, в своей обыкновенной манере, она ничего не объясняла. И лишь когда мы уже были в воздухе, и набрали высоту, Катя, наконец, снизошла до разговора. — У нас десять часов на разговоры. Самолет в этот раз тщательно проверили. Тут безопасно, — сказала она, — потом ты даже выспаться успеешь. — Ого! — вырвалось у меня, — куда это мы? — В Южно-Китайское море, — ответила Катя. — О как. А точнее? — На Хайнань. Это остров в Китае. — Я в курсе. И что, ты решила так кардинально развеяться? Летим на курорт? Нормальный такой масштаб… — Мне не до смеха, Гриш, — Катя действительно выглядела необычно напряженной.