Она вздрогнула. Густая, осязаемая тишина опеленала ее подобно кокону-куколке, и внутри этого кокона существовал лишь один звук — все более учащающиеся удары ее сердца. Еще одно ваше имя. Панцирь, единственное надежное убежище для маленького беззащитного существа: маска из трепещущих простыней кокон смерть. Ее ресницы задрожали, но нищий, словно предвосхищая все ее попытки что-то сказать, повторил: — Я знаю, что вы — Вика, а не двойник. И либо вам нужна помощь, либо на вас с десяток предумышленных убийств. Она все еще смотрела на него, хотя уже знала, кто этот человек. Дверца с другой стороны открылась. Лютый сел рядом с ней, и она успела подумать: «Я же не просила никакой помощи. Мне надо только забрать детей!» И еще: «Если я могу вам верить, то где же вы были все это время?!» Но ничего подобного она говорить не стала. Климпс. Это оказалось последней каплей, она не могла больше сдерживаться, и слезы вырвались из ее глаз. Она лишь произнесла: — Володя, у них мои дети! Зачем вы… ведь оставалось всего два часа… Я должна забрать их! — И она разрыдалась. На одно мгновение какой-то темный могильный холодок наполнил салон автомобиля. Лютый бросил взгляд на Стилета, его щека дернулась, и на лице отразилось жуткое понимание того, что происходит. — Мне нужно только забрать моих детей! Их сейчас привезут. Мне больше ничего не надо! «Боже ты мой, — ошеломленно подумал Лютый, — как же она вытерпела все это время?..» — Бедная ты моя. — Он мягко обнял Вику и прижал ее к себе. И почувствовал, что она дрожит. — Теперь все будет хорошо, — проговорил Лютый негромко. — Нет же! — Она вырвалась. — У них мои дети! Их должны привезти на пресс-конференцию. Всего через два часа! Понимаешь?! «Надеюсь, что все будет хорошо, — подумал Лютый. А потом пришла другая мысль: — Ведь она все это время… Она… не верила никому из-за своих детей». Лютый попытался очень деликатно подобрать слова. — Все будет хорошо, — произнес он с мягкой настойчивостью. — С нами связались… Это странно, быть может, ты сможешь что-то объяснить. Вика, — Лютый коснулся ее руки, — сейчас нам передадут твоих малышей. С ними все в порядке. — Что?!! — Через десять минут, — сказал Лютый, — ты увидишь своих детей. Санчес стоял на пустыре при въезде в Измайловский лесопарк — углубляться дальше в Москву было опасно. Сейчас он снова вспомнил пословицу, бывшую в ходу на его далекой Родине: «Месть — это то самое блюдо, которое лучше всего подавать холодным». Санчесу очень хотелось посмотреть на выражение их лиц, когда вот так вот все обломается. Внезапно, в самый последний момент. И на старого лиса, и на этих умников, для которых все рухнет в одночасье. И Санчес обязательно должен при этом присутствовать. Он мог бы убить старого лиса, он мог бы сделать это без особого труда, а потом разобраться с каждым из них в отдельности, но к чему?.. Нет, он окажется свидетелем их поражения, крушения всей этой лавочки. Что гораздо тоньше, что принесет ему подлинное удовлетворение. Он разрушит Логово. Они украли его шедевр — что ж, Санчесу есть чем ответить. И потом, во всем этом имеется практический смысл: он заберет свои деньги, и ищи-свищи! Вольный ветер. Физическое устранение старого лиса не дало бы Санчесу насладиться ни плодами своей победы, ни собственными деньгами. Появился бы новый шеф, новый Папа, и они бы достали Санчеса. Рано или поздно. Теперь же он просто накроет лавочку, разрушит Логово, сделает это чужими руками. Мы еще покружимся в маскараде. Да Санчес сейчас просто взорвет бомбу — одни только заголовки в газетах: «В бедствиях семьи вице-президента замешана крупнейшая спецслужба России»… Или в духе Джойса: «Портрет секретного управления в играх с двойниками». Или: «Эхо свадебного взрыва»… Что-нибудь в этом духе. От этих писак ждать чего-то более стоящего вряд ли приходится. А еще ему очень хочется посмотреть, как старый лис встретится со своей любимой семьей. Пока они добирались сюда из Гольянова, Санчес не терял времени и рассказал гусыне и своей сладкой девочке причину его столь неожиданных действий. «Ой-ой-ой, этого не может быть! Ты мерзавец! Траля-ля…» Санчес усмехнулся. Они ему не верили. Они считали, что не верят. Конечно — это ж папа. Светлый Король из Страны Грез. Хотя червь сомнения уже начинал слегка подгрызать. А теперь им придется самим увидеть, как несчастная мать встретится со своими детьми после… раз-два-три… после трехмесячной разлуки. «Возвращение родителей близнецов — ох ты старый лис!» Наши сладкие Лешенька и Викуля. Во будет слез-то! И неожиданно мерзавцем окажется не Санчес, а наш блистательный папа́, которому он уготовил темноту пострашнее темноты смерти. Но это уже решать самому старому лису. А пока Санчес поглядит на выражение его умного лица и посмотрит, что останется от былой проницательности старого лиса, когда вдруг обнаружится, что последний месяц они имели дело вовсе не со шлюшкой из городка Батайска и что несчастную Александру Афанасьевну они сами вот уже как месяц отправили в мир иной. И что их обставила очень умная бабенка, которую они прохлопали под собственным носом. А на ее стороне был лишь… Санчес вдруг подумал, что не так уж и мало. На ее стороне был один из самых страшных и опасных законов природы — материнский инстинкт. Старый лис еще, возможно, сохранит достоинство, а вот прямая кишка этого самодовольного павлина, Пети Виноградова, явно опорожнится. Вот будет смеху-то… А потом Санчес увидел приближающийся черный лимузин «Ауди А-8» и огромный черный джип. — Вот и они, — произнес Санчес. Он все еще был в гриме. Он играл в ту же игру, в которую тореадор забавляется с быком. Люди в джипе не знали, кто он. Пока еще не знали… что с момента взрыва на свадьбе они разыскивали именно его. Хотя вряд ли, подумал Санчес. Ведь он был всего лишь «пулей», а искать-то следовало «ружье» или «руку», а лучше всего — «голову». И «руку», и «голову» он им сегодня даст. — Вика, спокойно, — произнес Лютый. Дверца «мерседеса» приоткрылась. Санчес находился на заднем сиденье, за водителем. Ствол пистолета он прикрыл свежим выпуском газеты «МК». Санчес был как сжатая пружина. — Идем спокойно, — повторил Лютый. Но она не смогла спокойно. Она побежала. — Ничего не происходит! — закричал Лютый. Он поднял открытые ладони рук. — Все остаются в машинах! — Стой, где стоишь, — произнес Санчес. Близнецы заплакали, напряжение взрослых испугало их. — Уговор держим, — кивнул Лютый. — Не сомневаюсь. Вика была уже рядом с «мерседесом». Она распахнула дверцу. — Идите, — сказал Санчес близнецам. Вдруг в его голосе что-то дрогнуло, и, быть может, никто не заметил проскользнувших в нем ноток нежности, — это ваша мама. Она целовала их. Она прижала их к себе, осыпала поцелуями их головки и плакала от счастья. Близнецы отвыкли от нее. Увидели ее слезы и снова разревелись. Потом что-то произошло. Они слушали друг друга. Они узнавали друг друга. Три человечка прижались друг к другу, а вокруг был чужой мир. Люди в черной «Волге», замерев, смотрели на них, не произнося ни звука. Лютый тоже молчал. Потом Леха-маленький толкнул Вику ручкой и… ухватился за ее нос. — Мама, — сказал он. — Да, мой маленький, мама. — Она рассмеялась, а слезы все продолжали бежать из ее глаз. — И мама никому вас больше не отдаст. Никогда. Мир вокруг уже не был настолько чужим. — Надо ехать, — негромко сказал Санчес. Прокашлялся. Его голос был осипшим, низким. Вика вздрогнула. Посмотрела на него внимательно. Санчес ей мягко улыбнулся, его внутреннее напряжение возросло. — Кто вы? Как я смогу отблагодарить вас? В ее глазах была лишь безмерная признательность. Санчес подумал, что в эту минуту, даже если б Вика узнала, кто он, она бы ничего не сделала против него. Но Санчес не хотел экспериментов. Лютый уже месяц ищет его голову, что было бы не страшно, но о человеке, прозванном Стилетом, Санчесу удалось выяснить за этот месяц много чего любопытного. Им не стоило испытывать друг друга. Вовсе ни к чему. — Как мне отблагодарить вас? — повторила Вика. — Не стоит, — сказал он. — У меня в этом деле свой интерес. Хотя… — Да? — горячо откликнулась она. — Задайте им перцу. Хорошо? Она посмотрела на него, улыбнулась, вытерла слезы. Санчес подумал, что постарается запомнить ее именно такой. — Это я вам обещаю, — произнесла Вика. — Где болтается эта сучка? — сказал Болек. — Папа приехал, Виноградов как на иголках. Лелек посмотрел на часы: