ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ Как и в Сырых Дорогах, для въезда в Жабалакню надо было проехать через кусок неинтересного леса, такого же неприглядного и зябкого. Но вот вдалеке показался просвет, и в полуоткрытое окошко ворвался чисто деревенский запах: сырая глина с острой ноткой навоза, мокрое старое дерево, из которого сделаны заборы, клейкий аромат свежей весенней листвы, вкусный, едва уловимый дымок и прелая листва, вроде бы и плесневелая, но все равно приятная. И все это щедро приправлено бензиновыми выхлопами «жигулей». Попискивали какие-то птицы, безошибочно узнаваемые по голосу, поскольку всегда слышимы в любом лесу и вообще в любой загородной местности. Но я пока не встречала ни одного человека, кто бы мог сказать их название. Как-то мы с дедушкой нарочно искали голоса самых распространенных птиц в интернете, нашли и опознали знакомый посвист, очень обрадовались и буквально через неделю напрочь оба забыли, как эту птицу зовут. Я специально высматривала указатель, чтобы хоть на этот раз не упустить и запечатлеть на телефон забавное название, но уж никак не ожидала, что на краю леса у въезда в деревню нас встретит делегация местных жителей. Какая честь! То есть это мне так сначала показалось. На самом деле это были примитивно сделанные из старого дерева человеческие фигуры без лиц, наряженные в самую обычную одежду. На «мужской» фигуре прилажены наподобие передника пузырящиеся на коленях треники, клетчатая рубашка и поверх накинут серый пиджак, уже изрядно подпорченный непогодой. Сверху на бревно нахлобучена бесформенная кепка со сколотым козырьком. «Женщина», разумеется, в длинном сарафане под каким-то безразмерным бордовым пиджаком и в подвязанном толстым узлом большом цветастом платке. Обе фигуры, при всей своей примитивности, зачем-то опирались на палки. Пустые рукава пиджаков, очевидно, чем-то набили, из-за чего издали создавалось полное впечатление, будто на краю леса стоят настоящие люди. — Что это за идолища поганые? — вырвалось у меня. — Не, не идолы, ты че! — возмутился дяденька. — Это захряпы-наряжухи. — Захряпы? Мы с Лесей быстро переглянулись и едва сдержали смех. Леся из-за этого не смогла нормально сфотографировать на телефон странные чучела. Получилось какое-то смазанное пятно. — Наряжухи, захряпы. Тута, когда дети, стало быть, вернулись, вот и поставили. Чтобы не лезли больше. — Дети? — И дети тоже. — А у вас в деревне много детей? Есть подходящего возраста? — Мама кивнула на нас. Совершенно непонятно, чего это она решила выяснить про местных детей. Сдались они нам. Мне совершенно не хотелось знакомиться ни с какими деревенскими детьми. У Леси тем более был настоящий стресс от одного только предположения, что придется заводить с кем-то знакомство. Она и в школе-то не особо с одноклассниками общалась. Так что я с облегчением услышала невнятное бормотание дяденьки Митяя, явно застигнутого маминым вопросом врасплох: — Которые вернулись-то? Дети? Да как-то... Не лезть главное... В отличие от Сырых Дорог, Жабалакня не отгораживалась от дороги метровыми глухими заборами. Здесь, наоборот, так себе подходили к качеству ограждения: использовали старые ломаные доски, где-то даже покрытые мхом, а расстояние между ними позволяло пролезть и взрослому человеку. Видно, что заборы не обновлялись много-много лет. Особенно неприятной мне почему-то показалась идея владельцев одного участка оградить его лыжами, причем все они были парные. Взрослые, в основном, но и детские тоже, и в довольно хорошем состоянии. То есть были, когда их воткнули в землю вместо досок. Откуда только они набрали столько лыж? Вообще все здесь было какое-то старое, потрепанное, хотя и крепкое. Ну, исключая заборы. Зато мне очень понравились крыши домов. Или изб, раз они все из бревен? Вместо обычного шифера крыши были покрыты деревянными чешуйками. Выглядело это очень красиво, по-старинному. Будто деревянная рыбья чешуя. Дом, у забора которого припарковал свою «копейку» дяденька Митяй, ничем не отличался от соседних. Те же потемневшие бревна, аккуратная чешуя на крыше. Летом тут наверняка даже очень привлекательно. На участках повсюду кусты и деревца, явно плодовые. Сейчас, конечно, с зарослями побуревшей прошлогодней травы, сквозь которую едва пробивается новенькая зелененькая, с лопухами, растущими вдоль дороги, покрытой засохшей весенней грязью, и спрятавшимся за серыми тучами солнцем, Жабалакня вряд ли заманила бы дачников. Даже обилие веселенькой желтизны одуванчиков и мать-и-мачехи хотя и радовало глаз, но не настолько, чтобы сгладить жалкий вид деревеньки. Только сейчас я с удивлением заметила, что сапоги дяденьки Митяя не просто испачканы в грязи. То, что на первый взгляд выглядело как корка присохшей тины, на самом деле было ровным слоем побуревшего, но вполне себе настоящего мха. Это как же нужно запустить свою обувь, чтобы она заплесневела и заросла мхом! Очень странно... Следом за дяденькой Митяем мы прошли через распахнутую калитку. Участок казался тесноватым из-за, как мне показалось, беспорядочно растущих кустов, почти совсем забивших редкие невысокие деревья. Все они покрылись новой листвой, но еще не цвели. Эти заросли обступали одноэтажный бревенчатый дом с покатой чешуйчатой крышей. А вот наличники на трех окнах были самые обыкновенные, с облупившейся голубой краской, которая тоже напоминала чешуйки, только совершенно неинтересные. Запустил свое жилище дядя Митяй, за «копейкой» лучше следил. Неужели его Изосимихе тоже было наплевать? Кстати, где она? Не услышать подъехавшие «жигули» было невозможно, мне кажется, даже глухому. И где знаменитое деревенское любопытство? Через окна хозяйского дома ничего невозможно было разглядеть, все надежно скрывали плотно задернутые занавески. Никто не встречал ни дяденьку Митяя, ни нас. Следом за дяденькой мы пошли по более-менее удобной тропинке мимо хозяйского дома к месту своего временного обитания. У стены дома стояли две огромные ржавые бочки. Я подумала, что это мусорные баки, но оказалось, они — для сбора дождевой воды, которой поливали огород. Леся немедленно предположила, что на самом деле в бочках прячут трупы. Мама на нее шикнула, но дяденька будто бы и не услышал. Хотя я заметила, что под ватником его точно передернуло. Вечно Леська со своими придумками! Да и вряд ли туда можно человека засунуть, в такую бочку, разве что ребенка... Блин, вот как всегда: сестра выдумает, а я развиваю мысль, даже самую ерундовую! Но едва мы повернулись спиной, в одной из бочек что-то плеснуло, заворочалось. В груди у меня неприятно екнуло. Я тут же обернулась, но наружу ничего не торчало, ничья голова. Может, показалось. По неровной дорожке с уже подсохшей грязью мы обогнули хозяйский дом. Терраской с плотно занавешенными окнами он выходил на двор, то есть на огород, потому что никакого особого двора, конечно, не было. Подошли к небольшому, тоже одноэтажному, но гораздо ниже хозяйского, домику. На вскопанных грядках уже пробилась новая поросль неизвестно чего, но саму дорожку, мешая проходу, опутывала прошлогодняя трава и лопухи. Домик состоял как бы из двух частей. Бревенчатая часть, крепкая, с трубой и очень маленьким окошком под самой крышей, тоже чешуйчатой, была баней. А пристройка к ней больше напоминала дощатый сарай, хотя на окне и висела занавеска. Вот в этом сарайчике, летнем домике, нам и предстояло перекантоваться, как выразился дяденька. Крыльца в домике не было. Дяденька предупредительно распахнул перед нами входную дверь с ручкой-скобой, и мы прошли в крошечную прихожую. Здесь стоял умывальник с таким тусклым от времени и грязи зеркалом, что разглядеть отражение было практически невозможно. Над раковиной висел рукомойник со стержнем вместо краника — я такой раньше видела только в советском мультике. Рядом прямо к какой-то закорючке был присобачен кусок обыкновенного туалетного мыла. Как оно не соскальзывало и не падало вниз — загадка. — О, рукомойник! — почему-то обрадовалась мама. — Сто лет таких не видела! И она немедленно стала подталкивать стержень вверх, чтобы текла вода. — И какой гигиеничный, не надо грязными руками за кран хвататься, — одобрительно вставила Леся. — Воду зря не лей, мама. Неэкономно! А полотенце свежее? На этом удивительные открытия не закончились. Мама легко взяла кусочек мыла, который, оказывается, держался благодаря магниту на закорючке и утопленной в мыло обыкновенной железной пивной крышечке. — Что за чудо техники? — восхитилась я. — Это чистое мыло? Мама, это чистое мыло? Пыли нет? Волос нет? Хочу такую же мыльницу к нам домой, — сообщила Леся. Мама только ухмыльнулась в ответ. — Леся, бесишь! — прошипела я тихо, чтобы мама не услышала и не вздула. А вот шкафчик под раковиной никаких сюрпризов не принес, там всего лишь скрывалось ведро, куда сливалась использованная вода. Дверной проем без двери, от которой остались только ржавые петли, вел в маленькую комнатку, по виду жилую. Я совсем не ожидала, что в таком неприглядном сарае может скрываться вполне себе приличное жилье. Интересно, зачем оно хозяевам? Тоже рассчитано на дачников? Но дяденька Митяй сразу бы об этом сказал. Какой дурак упустит возможность подзаработать? Мы с мамой переглянулись — она явно думала о том же самом. Если развивать мысль в Лесином духе, то можно предположить, что все это было подготовлено специально для нас или в ожидании таких, как мы. Когда мы шагнули в комнатку, в нос сразу ударил запах прелой листвы, мокрой древесины, слегка отдавало плесенью и грибами — наверное, из-за бани. Точно так же пахло в кладовке в подземном гараже. В комнате оказалось довольно тепло для нежилого дома да еще в конце апреля. Тоже, наверное, из-за бани. Дяденька же говорил, что они ее недавно топили. Главное, что паутина нигде не свисала, пыли тоже не сильно много было, так что мама, быстро окинув комнатку взглядом, сама себе кивнула и, аккуратно сняв кроссовки, прямо в носках прошла внутрь. Удивительно, но некрашеные доски пола здесь были выскобленными и чистыми. Леся не поленилась нагнуться и потрогать пол пальцем, чтобы убедиться в отсутствии грязи. Отлично! Значит, можно сидеть на полу, как дома. У стены напротив окна стояла кровать, накрытая полосатым покрывалом, похожим на половичок. В старом буфете из потрескавшегося темного дерева на застекленных полках громоздилась неказистая посуда. Что меня обрадовало, так это полка с книгами. Вот уж совсем неожиданно! В сараюшке, летнем домишке, который хозяева готовы предоставить совершенно незнакомым людям, и — книги! Еще была пара стульев и маленький столик у кровати, больше похожий на подставку для цветов. На стене над кроватью висел гобеленовый коврик с изображением известной картины «Охотники на привале». Я по ней в шестом, кажется, классе сочинение писала. Мы с Лесей и внимания на этот коврик особенного не обратили бы, если бы мама не начала радостно смеяться и твердить, что это настоящий шедевр и теперь-то мы точно будто побывали в Третьяковской галерее. Смеялась и держалась за голову. Мы даже забеспокоились, но потом поняли, что это нервное, и отстали от нее. А коврик и правда, ничего такой. Яркий. Почти совсем не рваный, с бахромой. В оригинале-то картина серая какая-то, а тут такие радостные цвета, и охотники румяные, как будто хорошо так выпили и закусили. Но вообще, конечно, странный сюжет для коврика. Окно, выходившее на огород и забор, закрывала занавеска из веселенькой, хотя выгоревшей на солнце, материи. Вообще-то, по моему мнению, такая ткань больше подошла бы для домашнего сарафана или там халата, но никак не для занавешивания окна. Хотя, может, это и был когда-то сарафан, кто знает. На подоконнике стояла пара пластмассовых горшков с остатками засохшего растения. Мама сказала, что это была герань. Я вообще без понятия, как выглядит это растение, а у Леси до недавнего времени был ботанический зуд: она везде, во всех цветочных горшках, где была земля, выращивала фасоль. Им задали классе в третьем вырастить что-нибудь, и мама на свою голову купила целый пакет фасоли. С тех пор, кажется, ни один наш знакомый не избежал подарка в виде пророщенного боба. Из каждого цветочного горшка торчала плеть фасоли, все одноразовые стаканчики использовались под посадки. И вот сейчас я прямо угадала, что скажет Леся, увидев бесхозные цветочные горшки. И она не подвела: — Эх, жаль, мы не взяли с собой фасоль! Мама едва слышно простонала, но так, чтобы не обидеть младшую дочь. Кровать, конечно, была самой примечательной вещью в комнате. Железная, со спинкой, похожей на кладбищенскую оградку (такая у меня возникла ассоциация), а каждую опору сверху венчал железный шарик. Мама сказала, что эти шарики откручиваются, внутри они полые, и туда можно прятать, например, записочки. Леся незамедлительно протерла один из шаров влажной салфеткой и, к нашему восторгу, действительно открутила. Внутри, к сожалению, ничего интересного не было. Только ржавчина. — У бабушки моей двоюродной сестры такая кровать на даче стояла. И однажды я, когда у них гостила, потихоньку шарик открутила и украла. Не знаю зачем. Потом было так стыдно, до слез. Думала, как бы вернуть. В конце концов двоюродной сестре отдала, но она забрать забрала, а обратно прикручивать не стала. Ей этот шарик тоже показался уж слишком прекрасным для кровати. Мама взяла шарик у меня из рук, подбросила на ладони пару раз и решительно прикрутила на место: — Все, гештальт закрыт! Во всем домике царила нежилая тишина. Только часы тикали: чу-чи, чу-чи, чу-чи... Я пошарила взглядом по стенам, но так их и не увидела. — Вы на одной кровати поместитесь ли? — Неожиданно послышался за нашими спинами голос дяденьки Митяя. — Да-да, спасибо, не волнуйтесь, — рассеянно кивнула мама, даже не оборачиваясь. А мы с Лесей чуть не подпрыгнули, так он незаметно подкрался. Мы про него и забыли. Он вроде снаружи оставался, из вежливости дал нам время осмотреться. — А я вам что принес, чтобы, значит, не продрогли. Во! Калорифер! Дяденька с гордостью бухнул на пол аппарат, на который мы с Лесей немедленно прибежали посмотреть. Но калорифером оказался обыкновенный электрический обогреватель, только допотопный. Подключенный к розетке, он сначала не проявил никаких признаков жизни, но потом совершенно неожиданно щелкнул так, что мы вздрогнули. Дяденька Митяй рассмеялся: — Ишь, расщелкался. Тут у нас-то тихо. Разве что какой коловертыш шмыгнет или в соломе в сенях пошуршит, пошуршит, повздыхает и замолкнет. Ледащий. — Кто-кто? — переспросила мама, наконец-то выныривая из своих мыслей.