Собаку мальчонки он уже убил, а теперь убьет и его самого. Зажмет рот рукой, чтоб не визжал, и всадит нож в живот. А потом большим камнем разобьет череп, а с ним и лицо – ведь никто не захочет смотреть на лицо мертвого ребенка, тем более с застывшей на нем гримасой боли. У него не было ни малейшего желания глядеть в полуоткрытые глаза, которые уже ничего не видят, которые опустели, когда душа их покинула. Нет уж, он его уничтожит окончательно, а тело сбросит в расщелину. Двойняшкам же предстоит нечто поизысканней. Он переломает им ноги. Свяжет руки. И поочередно сделает женщинами, но не грубо, насилие Сатанда никогда не привлекало, тем более над детьми. И все же он даст им свое семя перед тем, как они отправятся к богам. Ночь убийств принадлежит баргастам. Ночь, когда за все придется ответить. Когда род узурпатора прервется, а позор Хетан будет смыт. Онос Т’лэнн – не из Белолицых. И даже не баргаст. Но это уже неважно. Гонец принес слово. Онос Т’лэнн мертв, и убил его Бакал, сломавший собственную руку, – с такой силой он вонзил нож в сердце Военного вождя. Предстоит борьба за власть. Сатанд Грил прекрасно знал, что Секара сделала ставку на вождя барахнов, Марала Эба. Вот только сам Сатанд – как и многие другие сэнаны – полагал, что у Бакала-то прав будет побольше, и Сатанд был готов поддержать именно его. Пока все не уляжется, прольется немало крови. В этом мало кто сомневался. Секара Злобная. Ее муж-идиот Столмен. Марал Эб со своими отвратительными братцами. Нет, новый Военный вождь должен быть из сэнанов, все прочие кланы куда слабей, даже барахны. Но нужно будет закончить все как можно быстрей. На них надвигается армия треклятых акриннаев. Сатанд Грил неслышно двигался сквозь тьму – ублюдкам как раз пора бы возвращаться обратно. Даже они не настолько дурные, чтобы оставаться за пределами лагеря после заката, когда вокруг шастают полуголодные волки и акринские мародеры. Ну и… где же они, спрашивается? В лагере у него за спиной раздался вопль. Началось. В палатку вошли трое женщин, Хетан всех их знала. Она смотрела, как они подходят ближе, и ей вдруг все сделалось совершенно ясным, совершенно логичным. Все загадки унеслись прочь, словно клубы дыма на сильном ветру. Я иду за тобой, мой муж. Она потянулась к ножу, но нащупала на поясе лишь ножны – стрельнула глазами в сторону плоского камня, где еще оставался недоеденный ужин, нож был там – и Хетан нырнула к оружию. Она не успела. В челюсть ей врезалось колено, голова мотнулась вбок, разбрызгивая кровь. В запястья вцепились руки, отволокли в сторону, швырнули на пол. По лицу замолотили кулаки. Череп заполнили огненные вспышки. Оглушенная Хетан, лишившаяся способности сопротивляться, почувствовала, что ее переворачивают лицом вниз. Руки за спиной скрутил сыромятный ремешок. В волосы вцепились пальцы и, ухватив добрый клок, потянули голову вверх. Баламит зашептала ей в щеку, обдавая зловонным дыханием: – Нет, шлюха, так просто ты не отделаешься. Хетан заслужила обезноживание – вот только ей-то какая разница? Она бы и с кобелем снюхалась, умей тот целоваться. Долгих тебе лет жизни! Ее перевернули на спину, приподняли сзади – ногти Джейвисс впились Хетан глубоко в подмышки. Хега, жалкая коренастая Хега, взмахнула топором. Хетан закричала – топор отрубил ей переднюю часть правой ступни. Нога задергалась, поливая все вокруг кровью. Хетан попыталась подтянуть под себя другую ногу, но последовал удар обухом по коленной чашечке, нога отказалась слушаться. Топор взлетел еще раз. Боль нахлынула на нее черной волной. Баламит хихикнула. Хетан потеряла сознание. Крин, чья племянница вышла замуж за воина из клана Гадра и была сейчас на сносях, смотрел, как сучки Секары выволакивают Хетан из палатки. Шлюха была в обмороке. За обрубками ступней тянулся влажный след, который будто вспыхивал, когда ночь прорезала очередная молния. Ее подтащили к одному из костров. Присматривавшая за широким плоским клинком малышка Йедин вытащила его из углей, почти докрасна раскаленный. Когда клинок прижался к левой ступне Хетан, стало слышно, как шипит и лопается мясо. Тело женщины задергалось, глаза распахнулись. Воздух разорвал еще один вопль. Девятилетняя Йедин вытаращила глаза, но одна из сучек нетерпеливо прикрикнула на нее, и та, перевернув клинок, прижгла Хетан другую ступню. Глаза Хетан закатились, голова упала набок. Нахмурившись, Крин заторопился поближе. – Буди ее, Хега! Я первый! Его сестра, все еще сжимавшая в руке окровавленный топор, ухмыльнулась: – На сына сменяешь? Крин отвел глаза, не в силах скрыть отвращения. Да он тебя чуть не вдвое младше! Потом все же кивнул: – Сегодня ночью – можно. – Право вдовы! – воскликнула донельзя довольная Хега. Джейвисс притащила выдолбленную тыкву с водой и выплеснула содержимое в покрытое синяками лицо Хетан. Та захлебнулась, закашлялась. Крин придвинулся поближе, наслаждаясь тем, сколько вокруг собралось народу, как другие мужчины спорят сейчас за место в очереди. – Руки ей не развязывайте, – велел он. – На первую дюжину или вроде того. Дальше уже можно. Все верно – к тому времени ни одна баргастка уже не сопротивлялась. – Хетан все ж воительницей была, – заметил кто-то из толпы. – Пару дюжин будет верней. Хега шагнула вперед, пнула Хетан под ребра, выругалась и, брызжа во все стороны слюной, объявила: – Какая она теперь воительница, без оружия-то? Да она уже на пятом сама облизываться начнет, вот попомните мое слово! Крин ничего не сказал, промолчали и другие мужчины. Воинам видней, кто есть кто. Если Хега считает, что Хетан сломается так легко, то она просто дура набитая. Я тебе это, Хега, припомню. Ты-то, сестрица, уж точно в воины не годишься, слишком жирна. Тебе самой лишь бы пооблизываться, на дню по пять раз. Думаешь, никто не видит, откуда в тебе столько ненависти, – боги, да ведь я ей собственного сына пообещал? Ничего, всего лишь на ночь. Отдам ему свой нож – и скажу, чтоб ничего не стеснялся. Горевать по тебе, Хега, никто не станет. И сына моего в чем-то обвинять – тоже. Шум ветра перешел в вой. Без грозы в эту судьбоносную ночь тоже не обойдется, он уже слышал вдали гул дождя. Веревки палаток дрожали и звенели от напряжения. Стены из шкур громко хлопали, шли волнами – в лагерь, словно призванное этим диким барабанным боем, вливалось войско баргастов, краем уха Крин услышал, что прибыл Марал Эб и воины-сэнаны, ушедшие с Тленом. А с ними – Бакал. Тот, кто нанес смертельный удар, освободивший всех баргастов. О, незабываемая ночь! При этой мысли в штанах сделалось тесно. Он стоял над ней, дожидаясь, пока ее безумный взгляд не встретится вскользь с его собственным. Когда ее глаза сначала лихорадочно отдернулись в сторону, а потом вернулись, глядя прямо ему в лицо, Крин усмехнулся. Увидев в них сначала шок, а потом – боль от предательства, он кивнул. – Твои союзники, Хетан? Ты их всех растеряла. Когда объявила его своим мужем. Когда воспользовалась умопомрачением собственного отца. Хега снова протолкнулась поближе. – А детки-то твои, Хетан, где? Хочешь расскажу? Валяются в темноте, мертвенькие и холодненькие… Крин ударил ее тыльной стороной ладони поперек лица. – Ты с ней уже закончила, вдова! Проваливай! Забейся в свою хижину и не высовывайся! Хега утерла кровь с губ, потом ее глаза сверкнули, она развернулась и выкрикнула: – Бавальт, сын Крина! Сегодня ночью ты идешь со мной! Крин едва удержался, чтобы не швырнуть ей, проталкивающейся сквозь толпу, нож в спину. Нож, сын мой, – прежде чем она тебя облапит, прежде чем ты провалишься в ее паутинную дыру… Когда смысл слов Хеги дошел до собравшихся, послышались смешки, зазвучавшие вокруг презрительные комментарии больно жалили Крина. Он снова перевел взгляд на Хетан – та продолжала смотреть ему в лицо, не отводя глаза. Он исполнился стыда, теснота в штанах куда-то делась, будто после материнского поцелуя. – Нечего таращиться, – проревел он, приседая, чтобы перевернуть ее на живот. Когда он приспустил ей кожаные штаны, возбуждение вернулось – в первую очередь от злости. О, и, само собой, из торжества – ведь сколько сэнанов смотрело на нее с похотливым вожделением, вон, до сих пор спорят из-за очереди. Только первым буду я. Ты у меня забудешь про Оноса Т’лэнна. Я тебе напомню, что такое баргастский жезл. – Подымай зад, шлюха! Покажи всем вокруг, что заслужила свою судьбу. Боль грохотала сейчас где-то вдалеке. Голову Хетан заполнило что-то холодное и острое, будто к глазам изнутри приделали копья. Каждое лицо, что она видела с тех пор, как пришла в себя в последний раз, пронзало ее будто молнией, бившей внутрь из глаз и воспламенявшей мозг. Эти лица – их выражения и то, что в них читалось, – были теперь словно выжжены огнем у нее в душе. Когда-то она часто играла с младшей сестрой Хеги – они были лучшими подругами, – теперь та где-то в толпе, с мертвыми, отгороженными от нее глазами. Джейвисс выткала ей на свадьбу тонкую попону для коня, Хетан помнила, как та радостно и гордо улыбнулась, когда она при всех похвалила подарок. Дочь поплечницы Баламит была ее хранительницей в Ночь Первой Крови, Хетан тогда едва двенадцать исполнилось. Держала ее за руку, пока сон наконец не сморил девочку, от- ныне ставшую женщиной. А Йедан часто играла с двойняшками… Муж мой, я подвела тебя! Я мучилась, я так жалела себя – но я ведь знала, знала, что этим кончится! Мои дети – я их оставила без присмотра. А теперь они мертвы. Муж мой, они убили наших детей! – Подымай зад, шлюха! Крин, меня твои голодные взгляды всегда лишь смешили, противные они там или нет. Видит ли тебя тень моего отца, Крин? Понимает ли отец, чего ты от меня хочешь? Чувствует ли мой стыд? Крин – мое наказание. Он лишь первый, но сколько бы их еще ни было, наказания все равно будет недостаточно. Теперь… теперь я понимаю, что творится в душе у обезноженной. Понимаю. Она приподняла зад. Бедолаги первыми его заметили – как и огромный нож у него в руках. Любой согласился бы, что двойняшки эти – существа смышленые и хитрые, словно свежевылупившиеся змеи. Когда они молча развернулись и кинулись прочь, Сатанд Грил вовсе не удивился. Вот только на руках у одной был мальчуган, и он принялся громко вопить. Конечно, у них был способ заставить его замолчать, один-единственный – зажать ему рот да придушить, так что Сатанду и руки-то марать не придется. Бросаясь в погоню, он думал, что они так и сделают, вот только вопли не прекращались. Конечно же, он вполне способен их догнать, рано или поздно тем и закончится. Они и сами наверняка понимают, что им конец. Что ж, если вам хочется напоследок поиграть, то давайте. Пусть будет вашей последней девичьей забавой – пока вы еще девочки. Интересно, станут они визжать, когда попадутся? Интересный вопрос. Ну, если и не сразу, то уж потом, потом-то уж точно.