– Потому что мы, случись что, невелика потеря, – кивнул Йелк. – Выходит, я тоже. – Вот тут, вождь, позвольте с вами не согласиться. – И на том спасибо. Итак, если они решат подтереться обычаями и напасть на парламентеров, как вы с Ганап поступите? – Прикроем вас от их мечей собственными телами, вождь, и будем держаться, пока вы не отобьетесь. – А если вам все же не удастся меня спасти? – Убьем их командира. – Из лука застрелите? – Нет, заколем. – Хорошо, – сказал Голл, вполне этим удовлетворенный. – Преимущество молодости – быстрота. А вы двое – из самых быстрых, потому-то и попали в «Бегущие слезы». Может статься, – добавил он, – они вас за моих детей примут, нет? Тропа ушла вверх, потом, обогнув гребень холма, влилась в широкую мощеную дорогу. От трех приземистых квадратных амбаров неподалеку валили в небо столбы черного дыма. Экое расточительство – местные предпочли сжечь весь свой урожай, лишь бы не достался хундрилам. Голла подобная зловредность лишь раздражала. Можно подумать, война все спишет? Он вспомнил историю, рассказанную кем-то из малазанцев – вроде бы Кулаком Кенебом, – об отряде королевских гвардейцев из города Блоор на Квон-Тали, которые, когда их окружили на площади, решили использовать детей в качестве прикрытия от имперских лучников. Лицо Дассема Ультора потемнело тогда от отвращения, он распорядился подтянуть осадные баллисты, зарядив их сетями вместо стрел, и только когда все гвардейцы запутались и попадали с ног, солдаты Ультора извлекли детей из их судорожной хватки. Из всех противников империи, с которыми ему довелось сражаться под командованием Дассема Ультора, лишь этот отряд был посажен на колы и оставлен медленно, в муках умирать. Потому что есть вещи, которые прощать нельзя. Голл бы на его месте еще и кожу с мерзавцев предварительно спустил. Конечно, уничтожение запасов вполне пригодной пищи было не столь запредельной гнусностью, и однако скрывавшиеся за подобным жестом чувства, с точки зрения Голла, мало отличались от тех, что двигали тогда блоорскими гвардейцами. Если бы не притеснения, из-за которых и вспыхнула война, хундрилы заплатили бы за вот это самое зерно достойную цену. Вот только если корона достается болвану, все всегда идет насмарку. Война напрочь уничтожает сложившийся порядок вещей, да уж, если на то пошло, и обычную логику тоже. На другой стороне равнины, на расстоянии около одной пятой лиги, вдоль неровной гряды невысоких холмов стояла болкандская армия. В самом ее центре, оседлав дорогу, расположился легион приблизительно в три тысячи тяжелой пехоты. Их черная броня отсверкивала золотом, как и прямоугольные щиты. Из середины легиона вздымалась небольшая рощица штандартов. – Ганап, ты, говорят, самая зоркая из «Бегущих» – скажи-ка, что ты видишь вон на тех знаменах? Девушка извлекла из-за щеки комок растабака, сплюнула на землю бурой жидкостью и ответила: – Корону. – Как и ожидалось, – кивнул Голл. Баргасты, про которых говорил Йелк, располагались на левом фланге. Они стояли нестройными рядами, некоторые наемники попросту расселись на земле, сняв шлемы и отложив щиты. Поднимавшиеся над их отрядами штандарты были украшены человеческими черепами и пучками волос. Правее от центрального легиона гребни и склоны холмов были испещрены траншеями, из них торчали пики. Регулярная армия, решил Голл. Не особо дисциплинированные и подготовленные, но достаточной численности, чтобы связать боем любое количество противника на срок, за который центр и левый фланг смогут, отбив атаки Голла, двинуться вперед и обойти наступающих. Позади этих основных сил и еще дальше на флангах виднелись лучники и легкая пехота. – Скажи-ка мне, Йелк, как бы ты атаковал того противника, что видишь перед собой? – Я бы не делал этого, вождь. В глазах у Голла вспыхнуло бешенство, он обернулся к разведчику: – Продолжай же. Значит, ты бежал бы, поджавши хвост? Капитулировал? Наложил бы полные штаны и умолял о перемирии? Шел бы на всевозможные уступки до тех самых пор, пока все хундрилы на свете до единого не оказались бы в кандалах? – Нет, вождь, я бы тоже развернул наше войско во фронт и простоял бы напротив них весь день. – А потом? – Когда начнет темнеть, отступил бы. А когда солнце окончательно сядет, разделил бы войско и обошел неприятеля с обеих сторон. Ударил бы сзади перед самым рассветом, используя зажженные стрелы и общее замешательство. Мы сожгли бы их обоз, рассеяли лучников и начали врубаться в тылы легионов. Атакуя волна за волной каждые полколокола. А к полудню отошли бы. – Предоставив расстроенному войску отползать обратно в столицу? – Мы продолжали бы атаковать их во время отступления… – Пока не растратим все стрелы? – Да, вождь. Как если бы у нас их были миллионы, бесконечный запас. К тому времени, когда мы загоним их в городские ворота, они уже будут готовы выпрашивать у нас мира. – Все же хундрилы – истинные дети Колтейна! Эгей, Йелк, достойный ответ! Ну, поехали, познакомимся с королем Болкандо, заглянем ему в озабоченные глазенки! Оружие и доспехи вынесли шестеро рабов. Золотая филигрань на вороненой стальной чешуе кирасы сверкала, словно ручейки солнечного пламени. Шлем, расцветкой под стать кирасе, был также украшен переплетенными змеями, распахнувшими свои пасти, а его удлиненная бармица сияла полированным серебром. Нащечники шлема, когда он надет, можно провернуть вперед, соединив в единое целое с железным наносником. Наручи украшены королевским гербом Болкандо, поножи же оставлены воронеными. Широкий прямой меч без острия возлежал в лакированных, тщательно отделанных ножнах, совершенно не соответствовавших бесхитростной функциональности оружия. Каждый предмет вооружения был заботливо уложен на расстеленном посреди дороги толстом малиновом ковре. Рабы опустились на колени по три из четырех сторон ковра и застыли в ожидании. Королева Абрастал подошла к ковру с четвертой стороны, уставилась на все это великолепие. И после небольшой паузы произнесла: – Чушь какая-то. Подать мне шлем, пояс с мечом ну и, пожалуй, перчатки – если надеть все остальное, я и пошевелиться-то не смогу, не то что сражаться. И потом, – добавила она, бросив презрительный взгляд на побледневших советников, – крайне маловероятно, чтобы они замышляли что-то недоброе. Этот их, как предполагается, Военный вождь и двое щенков – против десятка моих телохранителей? Тут нужно быть самоубийцами, а они вроде бы подобных наклонностей до сих пор не проявляли? Вперед выступила Гетри, третья из ее дочерей. – Матушка, дело в том, что мы опасаемся за вашу жизнь… – Дерьма тебе полный рот, дорогуша. Будь ты способна прикинуться хундрилкой ради того, чтобы мне нож в спину всадить, к нам сюда бы сейчас четверо парламентеров скакало, а не трое. Иди уже, забавляйся и дальше с собственным братцем, вот только от подробностей меня избавь, а то я недавно пообедала. – Она протянула вперед руки, рабы принялись натягивать на них кольчужные перчатки. Третий раб затянул пояс поверх ее крупных, мясистых бедер, четвертый же стоял рядом, бережно держа в руках шлем. Когда Гетри, бросив в ее сторону несколько ядовитых взглядов, наконец отступила назад, королева обернулась к вождю гилков: – Пойдешь со мной, Спакс, – вдруг они дадут тебе цену получше моей? Баргаст ухмыльнулся, показав подпиленные зубы. – Думаю, Огневолосая, у хундрилов сейчас в руках больше твоей казны, чем у тебя самой. Однако гилки, единожды дав слово, от него не отступают. Абрастал хмыкнула. – Подозреваю, тот, кого вы зовете Тленом, услышав это, просто уссался бы от хохота. С широкого плоского лица баргаста вмиг исчезло все веселье. – Не будь ты королевой, женщина, за такие слова я приказал бы тебя обезножить. Шагнув к воину поближе, королева хлопнула его по плечу под черепаховым доспехом. – Надеюсь, Спакс, снова увидеть твои зубки, пока ты будешь идти рядом и рассказывать мне про это ваше обезноживание. Если все настолько отвратительно, как я подозреваю, оно мне пригодится для кое-кого из дочек. Точнее сказать, почти для всех. Выхватив у раба шлем, она двинулась вперед по дороге, замешкавшиеся было телохранители кинулись следом, чтобы окружить ее и Спакса со всех сторон. – Твоих дочек следовало бы хорошенько выпороть, – заметил вождь гилков. – Во всяком случае, тех, с кем я успел познакомиться. – Спултату тоже? Ты ведь ее задницу уже третью ночь подряд мнешь – к слову, это что-то вроде рекорда. Не иначе, ей твои варварские замашки понравились. – Ее-то в первую очередь, Огневолосая. Упрямая, да и ненасытная вдобавок – любой другой баргаст, не гилк, на моем месте уже сдох бы от истощения. – Он коротко хохотнул. – Но ты, Огневолосая, мне нравишься, так что я не стал бы тебя обезноживать. – И однако рана по имени Тлен все еще саднит? Он кивнул. – Разочарование, королева, разъедает душу похуже рака. – Ну, давай, рассказывай, – напомнила она, думая при этом о собственном муже и еще о нескольких неотложных заботах. – Когда женщину обезноживают, это значит, что ей обрубили ступни и что она больше не имеет права отказывать ни одному мужчине. Или женщине, или, если на то пошло, сторожевому кобелю. – Понятно. Попробуй еще раз упомянуть это слово рядом с моим именем, Спакс, и я прикажу отрубить тебе хер и скормить его своей любимой крысе-трупоеду. – Ты вроде хотела мои зубы увидеть? – ухмыльнулся баргаст. – Так-то лучше. Трое хундрилов ожидали их на дороге, все еще верхом, но когда контингент болкандцев приблизился, воин посередине, в пернатом плаще, соскочил с коня и, оставив его за спиной, сделал три шага вперед. Двое других последовали его примеру. – Ого, – негромко заметила Абрастал. – Покажите мне болкандскую лошадь, которая останется стоять на месте, если просто бросить поводья. – Народ конных воинов, – сказал Спакс. – Лошади для них важней, чем жены, мужья и дети. Сражаться с такими – сплошное мучение, королева. Помнится, как-то раз рхиви… – Не сейчас, Спакс. И будь чуть сзади, с моими солдатами. Смотри. Слушай. Но ничего не говори. Гилк пожал плечами. – Как скажешь, Огневолосая. Даже против собственной воли королева Абрастал была вынуждена признать – Военный вождь «Выжженных слез» Голл сразу же произвел на нее такое впечатление, что ей сделалось не слишком уютно. Живой острый взгляд – словно у охотничьего сокола. Похоже, пошел уже на шестой десяток, но могуч, как кузнец. Татуировки в виде черных слез стекают по впалым щекам и исчезают в стального цвета бороде. Огромный плащ из вороньих перьев слишком тяжел, чтобы развеваться у него за спиной, пока он идет навстречу – вместо этого кажется, что Голл выходит из распахнутого плаща, словно из чрева пещеры, только никак не выйдет. Вороненая чешуя кольчуги на груди имеет форму слез, на плечах же чешуйки удлиняются, делаясь слоем перьев. Двум его телохранителям едва ли за двадцать, но глаза их поблескивают так же хищно. Абрастал вдруг привиделось, что двое юнцов оказались у нее в постели, и пониже круглого животика сразу же что-то сладко шевельнулось. Юные лучше всего, они еще не погрязли в привычках заботиться в первую очередь о себе, и во всем подобном они готовы подчиняться ее руководству, ее хорошо отточенной технике обучения, которые иные склонны называть испорченностью. Вот только никто из ее любовников до сих пор не жаловался, ведь верно?