– Всенепременно, хотя, пожалуй, с моими нынешними спутницами не стоит. Они дамы серьезные. – Вы про сестер милосердия, садившихся в следующий вагон? – Да. Меня некоторым образом просили присмотреть за ними в пути, тем паче что направляются они, как и я многогрешный, в Красноводск. – И графиня? – Вы про Елизавету Дмитриевну Милютину? – Наверное. Та милая девушка, что вас позвала, не говорила фамилии. – Ваша правда. Она тоже направляется вместе с нами, хоть и не является одной из них. – А кем является? – Ну… – замялся доктор, явно подбирая выражение. – Елизавета Дмитриевна с давних пор отдает всю себя благотворительности и определяет себя как друга сестер. Заметьте, будучи несравнимо выше их по положению в обществе, она пожелала путешествовать вместе с ним в вагоне второго класса! – Понятно, – хмыкнул Дмитрий, – фамилия, кстати, какая-то знакомая… – Ещё бы, – удивился его невежеству Щербак. – Она же дочь Дмитрия Алексеевича Милютина – нашего военного министра! – Точно, – кивнул юнкер, сразу же записавший графиню в категорию скучающих барынь, от безделья занявшихся благотворительностью. – Вы хоть своего министра фамилию помните? – с легкой иронией поинтересовался врач. – А зачем? – усмехнулся юнкер. – Мы его так и зовем – дядька Степан![65] – Да вы, батенька – шутник! – А что, Люсия Александровна тоже «друг сестер»? – Кто, простите? – Баронесса Штиглиц. – Вы знакомы?! Дмитрий в ответ лишь неопределенно пожал плечами, тем самым ещё больше возбудив любопытство своего собеседника. – Однако! – хмыкнул тот. – Нет, юная баронесса как раз таки сестра милосердия. Неопытная ещё, конечно, но весьма старательная. – Понятно, – безразлично отозвался Будищев и снова отхлебнул из своего стакана. Щербак ещё какое-то время с легким недоумением смотрел на своего странного соседа, но развивать тему дальше не стал. Чай был весьма недурен, пирожки, столь кстати оказавшиеся у нового знакомого, вообще выше всяких похвал, так что им было чем заняться. Впрочем, в свой следующий свой визит к графине он все же рассказал той о странном попутчике, и вскоре им представилась возможность свести более близкое знакомство. Это случилось на станции Бологое, где стоянка была дольше обычной, поскольку в тендер надо было набрать угля и воды. Пока железнодорожники были заняты своим делом, представители скучающей публики решили прогуляться по окрестностям. Причем, если большинство мужчин ограничили свое знакомство с ними посещением привокзального трактира, то дамы нашли время полюбоваться окружающими красотами. Не успевший проголодаться Дмитрий в трактир не пошел, тем более что пирожки, испеченные заботливой Стешей, ещё не закончились. Поэтому он просто вышел на перрон и принялся наблюдать за окружающей суетой. В этот момент поблизости появился Щербак с миловидной дамой, лет тридцати или около того, весьма примечательно одетой. Многое узнавший о мире моды от Геси, Будищев сразу же отметил, что её дорожное платье, при всей нарочитой строгости, было прекрасно сшито из довольно дорогой материи. То же можно было сказать и о накинутой поверх него накидке, отороченной мехом, шляпке с неширокими полями и лайковым перчаткам. Встретившись с попутчиками глазами, юнкер машинально кивнул своему соседу и получил от них обоих такой же вежливый ответ. В этот момент к ним подбежал какой-то человек в форме железнодорожника и стал что-то оживленно докладывать сразу ставшему озабоченным доктору. Дослушав его, доктор хотел было извиниться перед своей спутницей и уйти за служителем, но та неожиданно пожелала пойти с ними. Эта мимолетная сценка отчего-то заинтересовала Дмитрия, и он незаметно двинулся вслед за их процессией. Как оказалось, Щербак сопровождал не только сестер милосердия, но ещё и небольшой груз из нескольких ящиков, содержащих разного рода медикаменты, находившийся в багажном вагоне. И вот с этим грузом и случился казус. Занимавшиеся погрузкой багажа железнодорожники обнаружили безбилетного пассажира, прячущегося за этими самыми ящиками. Им оказался невысокий парень, очумело глядевший на своих конвоиров из-под козырька картуза. Одет он был как средней руки приказчик или преуспевающий мастеровой. Что до телосложения, то про таких как он говорят: не ладно скроен, да крепко сшит. Но недоуменное выражение лица сразу же выдавало в нем человека в высшей степени простодушного. Двое здоровенных служителей крепко держали его за руки, причем, судя по заплывшему глазу у одного из них, к тому были веские основания. – Ишь что удумал, каналья! – хрипло заявил пострадавший и страдальчески поморщился. – Сейчас я тебя поучу, как воровать! – рявкнул второй и в порыве усердия замахнулся, чтобы ударить задержанного. Доктор, по своему характеру крайне отрицательно относившийся к рукоприкладству, хотел было вмешаться, чтобы остановить экзекуцию, но не успел. – Уймитесь, любезный! – заявил вышедший вперед Будищев таким тоном, что проводнику и в голову не пришло его ослушаться. Собравшиеся вокруг зрители с недоумением уставились на своего попутчика, так что ему поневоле пришлось тут же объясниться. – Всё в порядке, господа. Я знаю этого человека, он совершенно безобиден. Это мой слуга – Фёдор. Я не хотел брать его с собой, вот он и учудил. К сожалению, с ним такое бывает. С этими словами Дмитрий подошел к железнодорожнику с подбитым глазом и с видом крайнего расположения похлопал по плечу ладонью, между пальцев которой неведомо как оказалась трехрублевка. – Да мы что, – тут же сдулся тот. – Мы со всем нашим удовольствием, разве что господа пожелают претензию заявить? – Пожелаете, Александр Викторович? – повернулся к доктору Будищев. – Ни в коем случае! – отрицательно помотал головой врач. – Я все же настаиваю, чтобы весь багаж был осмотрен. Так сказать, во избежание. – Разумно, – согласился врач и, извинившись перед своей спутницей, отправился вместе с железнодорожником внутрь вагона. Милютина, не пожелав оставаться на перроне одна, вернулась на своё место, напоследок удостоив Дмитрия и его внезапно появившегося «слугу» испытующим взглядом. Те, впрочем, не обратили на неё никакого внимания, занятые разговором друг с другом. – Спасибо, Граф, – еле слышно прошептал Шматов и благодарно посмотрел на своего спасителя. – Федя, это что за на хрен? – поинтересовался в ответ совершенно не расположенный к сантиментам Будищев. – Не мог я иначе, – тяжко вздохнул бывший ефрейтор. – Мы с тобой всю войну прошли, а теперь что же? – Началось в колхозе утро! Блин, ты каким местом думал, когда такое отмочил? Ну, ладно, загорелось у тебя в одном месте, так зачем же тайком в багажный вагон лезть?!! Купи билет да и езжай, куда душа просит… – Анна не пустила бы. – Я офигеваю, дорогая редакция! – чуть не сплюнул от переполнявших его чувств Дмитрий, но потом смягчился и сочувственно спросил: – Замерз? – Маненько. – Жрать хочешь? – Ага. Услышав его ответ, Будищев покачал головой, затем, обернувшись к продолжавшему маячить рядом железнодорожнику, коротко бросил: – Найдете нас в трактире! – и спокойно отправился к зданию вокзала. * * * Говорят, за границей уже появились особые вагоны-рестораны, в которых пассажиры могут утолить голод, не опасаясь отстать от своего поезда. Однако до России это весьма полезное нововведение ещё не дошло, а потому путешественники вынуждены были питаться в станционных буфетах и тому подобных заведениях, в одно из которых и привел своего товарища Дмитрий. – Это что? – осторожно спросил Шматов, завидя ряд столиков, накрытых белоснежными скатертями. – Садись давай, – велел ему Будищев и устроился рядом. – Чего изволите? – спросил половой, подозрительно косясь на помятый пиджак Фёдора. – Для начала рюмку водки и селедочки, – нимало не смущаясь, начал заказывать Дмитрий. – Может, сёмги? – Свежая? – Обижаете! – Тогда лучше сёмги. – Сей секунд… – Не торопись, любезный. На горячее солянку и котлету на косточке, да, пожалуй, ещё пяток блинов с икрой. – Как прикажете-с, – подобострастно отвечал разбитной ярославец и вопросительно посмотрел в сторону Феди, – а вашему… э… – Так это ему, – усмехнулся юнкер. – А вам? – изумился половой.