– Взамен, – невозмутимо продолжал мучитель, – я мог бы подкидывать вам клиентов. – Что? – тут же умерила аллюр дама и вперила в Будищева недоверчивый взгляд. – Что слышали. Среди людей, желающих поставить звонки, кого только нет. У некоторых стремление к прогрессу уживается с самыми дикими предрассудками. Я как-то занимаюсь монтажом, а они с помощью фарфорового блюдца чертей вызывают! – Спиритизм – это вам не предрассудок! – строго возразила оскорбленная в лучших чувствах гадалка. – И духи действительно могут приходить к сильным медиумам и, кстати, жестоко наказывать нелестно отзывающихся о них! – Рад, что я в вас не ошибся! Я, к слову, порекомендовал вас одной малахольной даме из высшего общества. Готовьтесь, скоро она вас навестит. – И по какому делу? – явно заинтересовалась старая мошенница. – Никак не решит, изменять мужу или нет. – А вы откуда это все знаете? – подозрительно спросила мадам Ряполова, шумно втягивая носом воздух, как будто чуя добычу, отчего вдруг стала похожей на крысу. – Забыла, кому я служу?! – с насмешливой ухмылкой спросил Дмитрий. – Ну, что вы, как можно! – заюлила дама. – Но что вы хотите взамен? – Сущие пустяки, – начал было Будищев, но тут его перебил неожиданно подбежавший Семка. – Беда! – прохрипел совсем запыхавшийся мальчишка. – Что еще за беда? – поморщился наставник. – Тебя домой хоть не отпускай, вечно какую-нибудь хрень принесешь… – Степаныча убили! – Что?! Как убили? – Ну, не совсем убили, но избили крепко! – Кто? – Да откуда же мне знать? Он лежит почти черный, а Стеша криком кричит… – Простите, мадам, но мне пора. Условия передачи вашей души мы обсудим в следующий раз, – крикнул напоследок беззастенчиво гревшей уши гадалке Дмитрий и бегом кинулся вслед за Семеном. Старик Филиппов, вытянувшись, лежал на кровати, уставив единственный уцелевший глаз в потолок. Семка не ошибся, машиниста, действительно, безжалостно избили, не оставив на крепком еще теле живого места. На сидевшую рядом Стешу было страшно смотреть. От горя черты лица ее исказились до неузнаваемости, а на дне глаз плескалось безумие. – Это я во всем виновата! – дрожащим голосом прошептала она и плача кинулась Дмитрию на грудь. – Ну что ты такое говоришь, девочка, – попытался он ее успокоить, но та не слушала и лишь сильнее начинала биться. – Пришел? – еле слышно проскрипел со своего ложа Степанович. – Да. – Степанида, выйди. Мне с человеком потолковать надо. – Нет-нет, – замотала головой девушка, но отец строго сдвинул рассеченную бровь, и она, не переставая рыдать, послушалась и вышла. – Кто это сделал? – тихо спросил Будищев, наклонившись к избитому. – Сам, поди, знаешь, – прошептал тот в ответ. – Но как?! – Сдурил я. Пошел к нему. Думал, пристыжу. Рази можно так… – Охренеть! Ты узнал-то как? – Не ругай ее. Она теперь совсем одна осталась… а с ней так нельзя… она не из простых… – О чем ты, Аким Степанович? – Мне уж ближе к сорока было, когда я мать Стешину встретил. Поехал в деревню к своим на могилки поклониться… а ее наш барин – Леонтий Лексеич, как раз из прислуги выгнал. Покуражился, значит, и прогнал… А мне так ее жалко стало, что словами не передать… сирота ведь… заступиться некому… Вот дочка и родилась… – Ох ты ж твою мать! – замысловато выругался Дмитрий. – Я думал, тут Россия, которую мы потеряли, а оказывается – Санта-Барбара! – Сколько годов живу, и на тебе – сподобился, – прошептал мертвеющими губами старик и вдруг, приподняв голову от подушки, с яростной горечью выпалил: – Сам царевич не побрезговал своей ручкой благословить! Эта неожиданная вспышка лишила его оставшихся сил, и откинувшийся в изнеможении на подушку Степанович дернулся в последний раз и испустил дух. Немного постояв, Будищев, может быть, в первый раз за все время искренне перекрестился и, протянув мозолистую ладонь, закрыл Степанычу глаз. Оставаться рядом с покойником он больше не мог и, покачнувшись, вышел вон из дома на негнущихся ногах. Вокруг уже собрались соседи, узнавшие о несчастье, приключившемся с Филипповыми. Увидев обращенные на себя глаза, гальванер только покачал головой и обессиленно присел на завалинку. А из дома донесся душераздирающий крик Стеши. Кто не знает большого здания на Фонтанке, бывшего прежде особняком графа Кочубея? Теперь он, правда, стал штаб-квартирой Третьего отделения Собственной Его Величества канцелярии, или, как говорят в народе – Стукалов приказ. Сюда со всей России сходятся отчеты и донесения об умонастроениях среди подданных, доносы и кляузы, а также многое иное, о чем простые обыватели и не догадываются. И именно сюда явился для доклада генералу Дрентельну штабс-капитан Вельбицкий. – Излагайте, – устало потирая виски, велел ему Александр Романович. – Проверкой установлено, – сухо начал тот, – что все события, касающиеся известной вам высокой особы, попавшие в петербургские газеты, имели место в действительности. – Что, простите? – не понял генерал. – Я говорю, что известная вам особа, – невозмутимо пояснил жандарм, сделав ударение на слове «особа», – действительно совершила наезд экипажем на петербургскую мещанку Степаниду Филиппову пятнадцати лет от роду. – Хм, – задумался на мгновение Дрентельн, после чего, не без иронии взглянув на подчиненного, спросил: – Скажите, вы правда решили, что посланы выяснить степень виновности «высокой особы»? – Я полагаю, ваше превосходительство, что меня послали выяснить все обстоятельства дела, включая самые неудобные. Которые я, в свою очередь, не имею права от вас скрывать! – Это вы верно заметили, обстоятельства и впрямь весьма «неудобные»! – фыркнул генерал. – Причем то, что экипажем правил сам Алексей Александрович, еще не самое неудобное обстоятельство. – Вот как? – Именно. Дело в том, что в экипаже была еще одна «высокородная особа», и если в прессе всплывет и ее участие, то нынешний скандал покажется сущим пустяком на его фоне. – И кто же это? – Графиня Богарнэ. – Ох, ты ж ма!.. – не удержался от возгласа Александр Романович. – Это точно? – Совершенно. – Н-да… Спасибо, голубчик. Надеюсь, вы понимаете, что эта информация не должна попасть в газеты. – Разумеется. Но, слава богу, об этом репортерам еще ничего не известно. К тому же я уже приватно поговорил с большинством редакторов и настоятельно рекомендовал им более не раздувать эту тему. – Разумно. – Есть, правда, одна странность. – Какая? – Шум начался с одной маленькой газетенки – «Петербургского вестника», и только потом за эту новость ухватились другие издания. – И что же в этом странного? – Даже не знаю, как вам сказать. Никак не могу понять, откуда они об этом пронюхали? – Ну, это как раз не сложно. Газета маленькая, людишки в ней служат голодные, стало быть, стараются – носом землю роют. – Может быть, может быть, однако я, ваше превосходительство, еще бы поискал в этом направлении. – Не нужно. Я ценю ваше рвение, Константин Павлович, но, полагаю, нам нужно сосредоточиться на ином. Надобно как-то погасить скандал. Газетчиков вы припугнули, это хорошо, но и этой, как ее, кажется, Филипповой?.. – Так точно. – Вот-вот, надо бы и ей рот закрыть. Девица еще молода; может быть, ее родителям четвертной дать да наказать, чтобы за дочкой лучше следили? – А вот с этим могут быть сложности. – Что? – Вчера произошло еще одно досадное происшествие.