— Да кто же его отдаст? — пожал плечами артиллерист. — Будь сейчас мирное время, от него, вероятно, избавились бы с большим удовольствием, но сейчас это все равно, что резать курицу, несущую золотые яйца! К тому же он, как видите, невероятно дерзок для нижнего чина. Наш командир батареи, к примеру, такого точно терпеть не станет. — Это точно, — задумчиво сказал штабс-капитан. — Интересно только, где он мог этому научиться? — Честно говоря, совершенно не представляю! Не удивлюсь даже, если выяснится, что до войны он где-нибудь разбойничал. Уж больно хорошо, стервец, засады устраивает. — Вы думаете? — Ну, а почему нет! Впрочем, сейчас этот молодец определенно на своем месте. Темнота быстро окутала своим покровом и холм и пространство вокруг него, и лишь запаленные русскими солдатами большие костры, расцветшие в ночи подобно фантастическим ярким цветам, освещали усталые лица сидящих перед ними людей. Одни из них прикорнули у огня, согретые его горячим дыханием, другие терпеливо ждали, когда будет приготовлена пища, чтобы подкрепить свои силы кашей с салом. Хуже всего было часовым, вынужденным тревожно вглядываться в темноту ночи, ежеминутно ожидая диверсии вражеских лазутчиков. А в долине у подножия холма тоже разгорались многочисленные костры, так что казалось, будто там собралась уже целая армия. Полковник Тиньков с тревогой всматривался в эти огни, гадая, действительно ли к туркам пришло такое большое подкрепление, или же они специально распалили их, желая привести в замешательство своих врагов. Так и не придя ни к какому мнению на этот счет, он велел собраться всем офицерам, за исключением назначенных в караул. — Что скажете, господа? — спросил он их, после того как обрисовал сложившееся положение. — Дурит турка, — решительно махнул рукой подъесаул Родионов, — мои казачки все вокруг перешерстили, не может у них быть столько народу! — В любом другом случае, — задумчиво заявил поручик Михай, — я был бы за немедленный отход, с тем, чтобы под покровом темноты оторваться от противника. Однако уйти вместе с орудиями вряд ли получится, а бросить их, принимая во внимание, что вчерашнему успеху мы целиком и полностью обязаны им, было бы крайне неразумно. Так что полагаю, надо ждать рассвета и действовать по обстановке. — А вы что скажете, подпоручик? — спросил Тиньков у Линдфорса. — Мне кажется, было бы полезно разведать, действительно ли у турок столько сил? — Вы что же, не доверяете моему слову? — набычился в ответ подъесаул. — Ни в коей мере, — покачал тот головой, — однако с момента возвращения казаков прошло много времени, и ситуация могла кардинально перемениться. — Это разумно, — согласился Тиньков и обернулся к Родионову. — Вот что, милейший, пошлите-ка еще раз своих молодцов… — С вашего позволения, господин полковник, — поспешно вмешался Линдфорс, — я бы тоже отправил в поиск своих людей. — Эва, — громко удивился казак, — неужто вы хотите потягаться в разведке с моими станичниками? — Я пекусь лишь о пользе дела, — сухо отвечал ему подпоручик. — Одна пара глаз — хорошо, две уже лучше, а три и вовсе прекрасно! — Согласен, — решительно поднялся полковник, — пошлите и вы своих охотников. — Кажется, я знаю, кого пошлет дражайший Иван Иванович, — шепнул на ухо Вельбицкому молчавший до сих пор Самойлович. Жандарм в ответ промолчал, лишь чрезвычайно высоко подняв брови. — Так значит, вашбродь, надо сходить в поиск и разузнать, сколько турок против нас стоит? — уточнил боевую задачу хмурый Будищев. — Именно так, братец. Возьми людей сколько нужно и отправляйся. — Где же их взять людей-то? — тяжело вздохнул унтер. — У нас же целая команда! — изумился подпоручик. — Для всякого дела нужен свой специалист, — объяснил свою озабоченность Дмитрий. — Я ведь их все больше натаскивал стрелять да окапываться, а тут совсем другой навык нужен. Кабы прежних охотников привлечь, глядишь бы и вышел толк, а эти… ну да ладно, раз надо, сходим! Получив приказ, Будищев первым делом велел притащить с поля боя несколько трупов турецких солдат, выбирая при этом наименее пострадавших. Затем, раздев их, стал переодеваться во вражескую форму. Большую часть он, впрочем, оставил свою, но вот шинель и феска в темноте придавали ему вид, неотличимый от других аскеров. Еще одной деталью стали обутые им болгарские опанки. В принципе, солдатские сапоги в обеих армиях были похожи, однако во многих таборах нижние чины вовсе не имели никакой другой обуви, кроме этих своеобразных кожаных лаптей. Во всяком случае, они были легче и удобнее, особенно если приходилось куда-то бежать. Все это время подчиненные с любопытством наблюдали за его приготовлениями, иногда отпуская соленые шуточки, стараясь, однако, делать это вполголоса, ибо крутой нрав унтера им был хорошо известен. — Егоров, а ты чего ждешь? — обернулся Дмитрий к открыто зубоскалившему артельщику. — Хватай тряпье да переодевайся! Со мной пойдешь. Не ожидавший подобной подлости Степан раззявил от удивления рот, но спорить не стал и принялся ковыряться в груде забракованного Будищевым тряпья. — Больно не копайся, — поторопил его унтер, — возьми шинель да шапку, чтобы хоть издали на турка похож был. — В кровище вся, — поморщился солдат, переодеваясь во вражескую форму. — Не сахарный — не растаешь! — отрезал Дмитрий, продолжая приготовления. Свою винтовку он заменил на один из трофейных винчестеров, револьвер сунул за пазуху, а на пояс прицепил штык. Попрыгав на месте, убедился, что все подогнано как следует, и махнул рукой, пошли, дескать. Вслед за ним и Егоровым двинулись еще три солдата из команды, назначенные притаиться подле османского лагеря и дожидаться возвращения разведчиков, после чего сопроводить их до своего бивуака. Линдфорс особенно настаивал на этой мере, помня, как Будищев вернулся в лагерь после боя из Езерджи, когда поднялась тревога и едва не погиб унтер-офицер Галеев. Отсутствовали разведчики всю ночь, и все это время подпоручик ждал их, тревожно вглядываясь в темноту. Наконец под утро он ненадолго смежил веки, давая отдых усталым глазам, и сам не заметил, как заснул. Проснулся он от почтительного толчка часового, прошептавшего ему: — Гляньте, вашбродь, кажись наши возвращаются! И действительно в предрассветных сумерках скоро стали видны фигуры солдат, тащивших на себе связанного человека. Через несколько минут они подошли достаточно близко, чтобы их можно было узнать. — Пропуск? — подал голос караульный. — Полтава, — хмуро буркнул один из них и тут же спросил: — Отзыв? — Лесная! — воскликнул Линдфорс и, не утерпев, побежал навстречу. — Ну как вы, все ли благополучно? — Вашими молитвами, вашбродь, — прохрипел Будищев и начал сбрасывать с себя турецкую форму. — Клиент доставлен в лучшем виде, получите и распишитесь! Через несколько минут они стояли перед зевающим полковником Тиньковым и чинами его штаба. Пленного развязали, похлопали по щекам, чтобы тот пришел в себя, и принялись расспрашивать. Тут выяснилась одна интересная подробность. Никто из русских офицеров не говорил по-турецки, а служивший переводчиком и проводником старик-болгарин куда-то запропастился. Положение спас подпоручик Линдфорс, вытащивший из кармана походный разговорник Сенковского[82], и, найдя нужную страницу, с важным видом принялся за допрос. — Бу виляиетгпе, бу ордуда? Сердарынызын ады не дир? Эли алтыда кач-бин яя олур герек низам?[83] Ответом на эти вопросы было лишь презрительное молчание. Причем пленник, судя по мундиру бывший офицером, чтобы подчеркнуть свое отношение, демонстративно сплюнул на землю. — Экий мерзавец! — побагровел полковник. — Кабы не приказ о гуманном отношении… я бы тебе язык быстро развязал. — А может, у господина подпогучика не слишком хогошее пгоизношение, — предположил стоящий тут же Венегер, картавящий от волнения даже больше, чем обычно. — И этот туземец его пгосто не понял? — Тогда, может, вы попробуете? — не без сарказма отозвался Линдфорс и демонстративно протянул книгу. — Боюсь, французский пронос Николая Августовича будет для османа еще менее понятен, — хмыкнул кто-то из офицеров Нежинского полка, вызвав улыбку у многих из присутствующих. — И что же делать? — нахмурился Тиньков. — Куда же все-таки подевался этот чертов переводчик! — Дозвольте мне, ваше высокоблагородие? — вмешался все еще стоявший рядом Будищев. — Что? — удивился командир отряда. — Вот так новости! Однако если ты и по-турецки горазд, то попробуй. За взятого офицера тебе и так крест полагается, а уж если ты его, сукина сына, и допросить сумеешь, то за наградой дело не станет! — Да куда их столько, скоро вешать некуда будет, — отмахнулся в ответ унтер и продолжил, как будто причитая: — Эх ты, матушка-Россия, какую сотню лет с турками воюем, а переводчиков так и не завели. — Но-но! — прикрикнул Линдфорс на разговорившегося подчиненного. — Ты, Будищев, говори, да не заговаривайся! — Как прикажете, ваше благородие, а только сделайте милость, посмотрите в вашей книжке, что по-ихнему означает «пся крев» и «холера»?[84] — Но это, кажется, по-польски? — недоуменно воскликнул офицер. — Вот-вот, и именно так он меня материл, когда у него изо рта кляп выпал. Поляк это, господа! — Я вам ничего не скажу! — вдруг выпалил пленный, понявший, что его маскарад раскрыт, и с презрением добавил: — Москальски свиньи! — Подумать только, на языке Пушкина! — ухмыльнулся Будищев. — Вот видите, господин подпоручик, когда к человеку по-доброму, то и он в ответ со всей душой. Договорив это, Дмитрий подошел к пленнику и без тени улыбки в голосе прошептал на ухо: — Слушай сюда, пшек! Или ты сейчас максимально подробно и честно расскажешь его высокоблагородию все, что знаешь, и останешься целым, или я тебе лично глаз на жопу натяну, и тогда ты все равно нам все расскажешь, только до конца жизни под себя кровью ходить будешь! Ты меня понял? — Я скорее умру… — Отрежу яйца и заставлю сожрать! — посулил ему унтер и коротко, без замаха, ударил под дых, на корню пресекая неконструктивные разговоры. Согнувшийся от боли поляк с трудом удержался на ногах, а встретившись глазами с Будищевым, вдруг понял, что все это не дурная шутка и не пустая угроза. Этот страшный унтер вполне может привести в исполнение свою угрозу, и ни его начальство, ни обычаи войны не смогут ему помешать. — Ну, хорошо, я все скажу, — сдался он и затравленно посмотрел на окруживших его русских. — Я же говорил, к людям надо по-доброму, — отпустил пленника Будищев и устало отошел прочь. Все произошло настолько быстро, что остолбеневшие офицеры даже не попытались вмешаться, хотя метод подобного экспресс-допроса им вряд ли пришелся по вкусу. С другой стороны, его эффективность оказалась настолько явственной, что наказывать унтера, явно превысившего свои полномочия, было не с руки. Между тем испуганный и разозлившийся на свою слабость поляк начал выкрикивать показания пополам с угрозами, так что начальству скоро стало не до того. — Командует отрядом сам генерал Асаф! Вас всех убьют! У нас восемь таборов пехоты и двенадцать орудий! Вы не выдержите такого удара! А скоро подойдут еще войска! Вы все умрете! А совсем рядом еще целый корпус или, как говорят турки, — орда!