— Голова кружится? Ничего, это пройдет. Внимательно осмотрев пациента, главный врач госпиталя сделал несколько пометок в своей записной книжке и на карте, прикрепленной к кровати раненого, и решительно направился дальше. — Сестра Берг, — обернулся он к девушке, — ступайте за мной, мне понадобится ваша помощь. — Сию секунду, господин доктор. — Знаете, мадемуазель Гедвига, у меня такое чувство, что вы неравнодушны к раненым из Болховского полка? — Как и вы, Аристарх Яковлевич. — Разве? Впрочем, вы правы, я действительно оказываю им несколько больше внимания, нежели другим пациентам. Но этому есть очень простое и даже несколько банальное объяснение. Дело в том, что старшим врачом в сто тридцать восьмом полку служит мой младший брат — Мирон. Когда он был гимназистом, ваш покорный слуга проверял у него уроки. Когда он стал студентом, спрашивал и весьма строго, прошу заметить, каково он усвоил лекции. Ну, а когда он уже стал врачом, это превратилось в привычку. Умом понимаю, что эта опека совершенно чрезмерна, но ничего не могу с собой поделать. — И какую оценку вы поставили вашему брату на этот раз? — О, мадемуазель Гедвига, Мирон Гиршовский давно уже не нуждается в моих оценках! — Зовите меня просто Гесей, — попросила девушка, — а то когда вы называете меня мадемуазель, мне всегда кажется, что зовете кого-то другого. — А вот это, голубушка, совершенно исключено. Нет, я понимаю, конечно, что вас именно так и зовут, но ведь эдак и остальные могут догадаться о том, что им совсем не нужно знать. — Спасибо вам, Аристарх Яковлевич. — Не за что, моя дорогая. На другой день в палату к Лиховцеву пробрался Федька Шматов. Он уже почти поправился и готовился к выписке, а пока что как выздоравливающий помогал в различных хозработах по госпиталю. — Здравствуйте, барчук, — поприветствовал он сослуживца. — Федя, ты ли это? — удивился вольнопер. — Ага, я, — осклабился солдат. — И крест на груди, — заметил награду Алексей. — Ну да, я таперича егорьевский кавалер, да не просто так, а сам наследник-цесаревич его императорское высочество лично крест вручили! — Поздравляю. — Ага, благодарствую на добром слове. А как там у нас в полку, я слыхал, потери большие были? — Кажется — да, я, как видишь, сам был ранен и всех подробностей не знаю, но многих недосчитались. — Эх, беда-то какая… — Ты, верно, хочешь узнать про Будищева? — Точно так, барчук, хочу. Скажите, сделайте милость, как там наш Граф? — Боюсь, мало чем смогу быть тебе полезным. Помню лишь, что когда меня ранили, он был с нами. Гаршин и Штерн меня вытаскивали, а он остался прикрывать наш отход. Больше я ничего не помню… — Ничего, наш Граф и не из таких передряг невредимым выходил! — убежденно заявил Шматов. — Господь Бог не без милости, все ладно будет. — Ты глянь на Федьку, — раздался с одной из соседних коек насмешливый голос солдата с перевязанной рукой, — еще вчера щи лаптем хлебал, а как ему крест подвесили, сразу стал с вольноперами да графьями знаться! — Так его, видать, теперь самого в графы произведут, — зло отозвался безногий сосед с другой стороны, лишь недавно начавший вставать, потихоньку опираясь на костыли. — Если произведут, возьмешь меня в дворники? — Да какой из тебя дворник с одной ногой! — засмеялся первый. — Это точно, — пригорюнился одноногий, — теперь только на паперть! — Федя, — страдальчески морщась, попросил Шматова Лиховцев. — Мне, право, совестно просить, но ужасно чешется левая нога. Просто мочи нет, как чешется. Ты не мог бы мне помочь. — Да что вы, барчук, — в испуге отпрянул тот. — Ну, пожалуйста, что тебе стоит! — Ага, сейчас он на свалку побежит да у кобелей, которые за нее дерутся, отнимет, — злорадно заявил вольноперу сосед, — а потом почешет! — Федя, что он говорит? — Так это, барчук, — растерянно промямлил Шматов, — нету у вас ноги! Я думал, вы знаете… Во всякой армии, даже самой боевой, непременно бывает часть, которая принимает в сражениях весьма мало участия и лишь только обременяет своим присутствием действующие войска. В Рущукском отряде в числе таковых числилась скорострельная батарея штабс-капитана Мешетича. В самом деле, имея на вооружении новейшие скорострельные орудия Гатлинга — Горлова, она почти не принимала участия в боевых действиях. Генералы, выслужившие свои чины, сражаясь с англо-французами в Крымскую кампанию, а также отражая бесчисленные вылазки горцев на Кавказе, откровенно не понимали, что делать с этими новомодными штуками, и потому всячески от них открещивались. В любом сражении батарея Мешетича назначалась в резерв, с полным намерением ни при каких обстоятельствах ее оттуда не извлекать. За все время боевых действий батарея израсходовала едва ли сотню патронов для митральезы, что, принимая во внимание ее скорострельность почти в шестьсот выстрелов в минуту, дает представление о том, что в настоящем деле она так и не побывала. Хуже всего было то, что и сам Мешетич толком не знал, как можно использовать состоящие под его началом картечницы. При том что штабс-капитан с отличием окончил Михайловское артиллерийское училище и Николаевскую академию генштаба. Нет, если бы его батарее случилось стоять в укрепленном лагере и отбивать массированные атаки турок, то они, несомненно, могли бы принести большую пользу, но в полевом сражении… Впрочем, место службы не выбирают, и бравый артиллерист продолжал надеяться, что случится нечто экстраординарное и ему представится-таки случай отличиться на этой войне. Правда, присланный к нему с предписанием подпоручик весьма мало походил на подобный случай. Вообще, Мешетич терпеть не мог такой тип офицера, яркий пример коего представлял собой Иван Иваныч Линдфорс. Про себя штабс-капитан сразу же определил его как батальонного адъютанта — самый ничтожный вид офицерика, какой только можно себе вообразить. И не при штабе, и не в строю, а так — ни богу свечка, ни черту кочерга. Армейский подпоручик, с дешёвым шиком и развязными манерами, был полной противоположностью холеному гвардейцу и генштабисту Мешетичу. — Так вы говорите, — недоверчиво переспросил он Линдфорса, ознакомившись с предписанием, — в Болховском полку удачно применили захваченную у турок митральезу, и теперь командование желает, чтобы мы переняли ваш опыт? — Совершенно справедливо, — махнул головой подпоручик. — И какой же системы был ваш трофей? — Кристофа — Монтиньи. — Вот как? Французам в последнюю кампанию они не слишком-то помогли… — У французов были Реффи, — имел наглость возразить Линдфорс. — Калибр больше, стволов меньше. — А вы, как я вижу, имеете представление, — поджал губы штабс-капитан, сделав ударение на «представление». — Да, я интересуюсь военными новинками, — улыбнулся тот. — Настолько, что смогли разобраться в ее устройстве? — Ну, я и мои охотники — люди бывалые и в любом деле можем разобраться. — Вы командир охотничьей команды? — с невольным уважением в голосе воскликнул Мешетич. — Да, а что? — Нет, ничего-с. Ладно, пойдемте, я представлю вас офицерам батареи. Заодно и поужинаем. Будьте нашим гостем. — Со мной прибыл унтер-офицер… — Не беспокойтесь, о нем позаботятся. Сразу было видно, что Мешетич и его подчиненные давно находятся в тылу и успели обжиться на месте. Квартиры их располагались в довольно богатом доме бежавшего от русских войск местного аги, а во второй половине было устроено нечто вроде штаба пополам с офицерским клубом. Во всяком случае, обедали и ужинали господа офицеры именно там. — Раньше здесь стояла вся наша бригада, — любезно пояснил Линдфорсу хозяин, а теперь осталась только наша батарея. — Я распорядился, для вас приготовят комнату. — Буду весьма обязан, — обрадовался тот, — говоря по совести, я уж и забыл, когда ночевал в человеческих условиях. — Господа, позвольте представить вам подпоручика Болховского полка Линдфорса. Он только что прибыл с передовой, так что прошу любить и жаловать! — Поручик Ганецкий, — поднялся с места высокий офицер богатырского телосложения и кивнул безукоризненным пробором. — Подпоручик барон фон Розен, — проделал то же самое изящный молодой человек с несколько пресыщенным выражением лица. — Прапорщик Самойлович, — закончил церемонию представления коренастый крепыш. — Весьма рад знакомству, господа. Глядя на безупречные сюртуки переодевшихся к обеду артиллеристов, Линдфорс почувствовал, что ему несколько неудобно за свой потрепанный и давно не чищенный мундир, но присутствующие приняли это как должное, и вскоре он перестал смущаться. Поданные к столу блюда не отличались особой изысканностью, однако были, право же, недурно приготовлены, молодое вино весьма приятно на вкус, и, возможно, поэтому обед показался пехотному офицеру сказочным. — Какой превратности судьбы мы обязаны чести принимать вас у себя? — спросил Ганецкий после первой перемены. — Видите ли, э… — Андрей Константинович. — Иван Иванович, — представился подпоручик в ответ. — Так вот, уважаемый Андрей Константинович, в прошедшем деле на Аяслярских высотах нам посчастливилось захватить у турок картечницу, которую впоследствии мы весьма удачно применили для отражения вражеских атак.