— Что но? — Да эта история, будь она не ладна! Наш старик закусил удила и слушать ничего не хочет. При том, что если Тиньков поинтересуется — непременно случится скандал. — Послушайте, Василий Николаевич, я решительно вас не понимаю! Можно подумать, что речь идет о производстве в офицеры разжалованного, которого производить запретил сам государь! Это же всего лишь солдатский Георгий. — Ваша правда, — махнул рукой майор, — развели бодягу на пустом месте! Хорошо, я поговорю со стариком, а нет… скажем, что жребий на него лег. — Так я могу надеяться? — Будьте покойны, поручик. Кстати, формально ведь охотники не ваши, что вы за них так переживаете? Лицо поручика на мгновение потемнело, но, несколько раз вздохнув, он вернул себе самообладание и тихо, но вместе с тем твердо, ответил: — Я повел их в бой, стало быть, мои! Цесаревич Александр шел вперед, так широко шагая, что свита едва поспевала за ним. Высокий и при этом довольно плотный, скорее даже грузный человек, в атаманском мундире[54] с генеральскими эполетами, он производил внушительное впечатление. От роду ему было всего тридцать два года. Вот уже месяц он командовал русскими войсками, объединенными в Рущукский отряд, но в настоящем деле пока еще не был, а сейчас направлялся с инспекцией в госпиталь. Впрочем, инспекцией это называлось только для формы. Разумеется, никто не ожидал, что великий князь примется считать казенные подштанники и сличать их с числом, указанным в ведомостях, или же проверять, как приготовлена пища. Хотя, даже если бы ему в голову взбрела подобная блажь, начальник госпиталя Аристарх Яковлевич Гиршовский мог быть абсолютно спокоен. Порядок в его богоугодном заведении был образцовый! Паче того, перед визитом наследника престола все просто выскоблили и привели к крайней степени совершенства, какое себе только можно вообразить. Но, как говорится, человек предполагает, а бог располагает. Один из недавно доставленных из действующей армии раненых имел неосторожность очнуться и попытался встать, чтобы отправиться в нужное ему место. Как на грех, из медперсонала рядом никого не оказалось, потому как сестры милосердия в этот момент тайком глазели на цесаревича и его свитских, а врачи во главе с Гиршовским встречали высокого гостя. Торопившийся великий князь стремительно преодолел расстояние между приемным покоем и палатой и, вспугнув сестричек, ворвался внутрь, едва не налетев на ковыляющего к выходу солдата с перевязанной головой. Как ни худо было Федьке Шматову, а то, что перед ним полный генерал, он сообразил, а потому попытался вытянуться во фрунт, опираясь при этом на костыль. — Здравия желаю вашему высокопревосходительству! — отрапортовал он слабым голосом. Великий князь не без иронии оглядел фигурку в одной нательной рубахе и не слишком чистых кальсонах, но все же остался доволен. — Кто таков? — Болховского полка рядовой Шматов. — Где ранен? — У Езержи! — Крепко дали турку? — Так точно! — В какой роте служил? — В охотничьей команде. Последние слова Федька произнес уже заплетающимся голосом, покачнулся и наверняка бы упал, если бы Александр не помог ему. Свитские тут же бросились на помощь цесаревичу, и обратно к кровати Шматова несли великий князь, генерал и два флигель-адъютанта. — Ну, это сразу видно — герой! — пробасил наследник престола и приколол обеспамятевшему солдату на грудь крест. — Его в списках нет, — робко шепнул ему Ванновский[55]. — Так внесите, — отозвался тот, — чай, молодец не в штабе штаны протирал. В следующий раз Шматов очнулся уже вечером и слабо застонал. — Очнулся, кавалер? — наклонилась над ним девушка в костюме санитарки. — Что вы, барышня, какой я кавалер… — Георгиевский. Радуйся, солдатик, тебя сам цесаревич наградил! — Эва как… ой… — Что такое, голубчик? — Мне бы это… — Утку? — Ага, ее. Начало августа прошло в долгих маршах. Наконец к девятому числу Болховский полк оказался между деревнями Папикой и Султанкой. Накануне туркам удалось занять деревню Аярсляр, выбив оттуда батальон нежинцев, и теперь русские войска готовились к контратаке. — Будищев! — кричал во всю глотку молодой солдат, так что его, наверное, слышно было и на турецких позициях. — Чего тебе? — спросил Дмитрий, материализовавшись у него за спиной. — Дык это, — вздрогнул от неожиданности тот, — ротный кличет… — Ну, раз кличет — пошли, — пожал плечами тот и, закинув на плечо винтовочный ремень, зашагал за денщиком поручика Михая. — Слышь, Граф, — поинтересовался посланец, — а почему у тебя турецкая винтовка? — Чтобы ты спросил, — отрезал Будищев, не расположенный к разговору. Но денщика, звали которого Мишка Маньков, было так просто не унять. И не подумав обидеться, он продолжал: — А отчего ты не спросишь, почто тебя ротный позвал? — Так тебе откуда знать? — пожал тот плечами. — А вот и знаю! — Ну и дальше знай. — И за что тебя только Графом прозвали, такого нелюбезного? — Вот именно за это. Вскоре они добрались до места и застали поручика беседующим с непонятно откуда взявшимся подпоручиком Линдфорсом. — Ну вот, Иван Иванович, и ваш подчиненный. Вкратце я вам ситуацию обрисовал, а он доложит подробности. — Здравствуй, Будищев, — широко улыбнулся подпоручик, как будто увидел родного человека. — Здравия желаю вашим благородиям! — Да ты, я вижу, уже ефрейтор? — Так точно! — Чертовски рад тебя видеть. — Поправились уже, господин подпоручик? — Если честно, я сбежал, — доверительно шепнул солдату офицер, когда они пошли к месту расположения охотников. — Ужасно надоело в лазарете валяться! — Ну, тут вас развеселят. — А что такое? — Да ничего, если не считать, что турецкие пули частенько долетают до нас. Хорошо хоть на излете и потому не убили никого. — Как ты стал ефрейтором? — А я знаю? Поручик написал представление, полковник подписал, и вот, пожалуйста, пришивай галун к погону. Селиверстова-то от Езерджи вперед ногами унесли, а совсем без старшего вроде как нельзя. — Царство небесное, — стушевался Линдфорс, — а кто еще? — Еще Лиходеева похоронили да Шматова с Федотовым в госпиталь отправили, а остальные пока целы. Стрелкам в том деле куда больше досталось. Да и что нам сделается, в поисках больше не были, в рекогносцировку не ходили. Живем как у Христа за пазухой. — Поручик не притеснял? — Да как вам сказать, ваше благородие, — пожал плечами Дмитрий, — он долго после того боя будто мешком стукнутый ходил. И своих-то толком не гонял, что уж тут про нас говорить. Даже в рыло до сих пор никому не въехал, аж чудно. — Я написал на всех вас представление к крестам…