— Пожалуй, — скрипнул зубами мичман. Несмотря на все усилия, вода все прибывала и вычерпывающим её матросам доставала уже до колен. Сбавивший ход катер сносило вниз течение, но берег был уже совсем близко, и люди продолжали работать как проклятые. Наконец почувствовался толчок, и «Шутка» ткнулась в турецкий берег. Он был гораздо выше румынского, и катер оказался как бы в тени довольно изрядной возвышенности. Но, по крайней мере, немедленное затопление ему теперь не грозило, и экипаж смог перевести дух. Мичман Нилов с удовлетворением посмотрел на почти скрывшийся под водой турецкий пароход и довольным голосом произнес: — А все-таки мы их на дно пустили! — Так точно, вашбродь, — угодливо поддакнул ему Нечипоренко. Офицер обернулся на его голос и не без удивления увидел, что Будищев склонился над раненым рулевым. С треском разорвав на матросе голландку[43], Дмитрий осмотрел его простреленную грудь и, покачав головой, взялся за перевязку. Зажав пузырящуюся кровью рану сложенной в несколько раз чистой холстиной, он приложил сверху кусок непонятно откуда взятой кожи и принялся крепко бинтовать тело моряка лентами, нарванными из его же одежды. — Что ты делаешь? — удивленно спросил мичман. — Надо чтобы воздух не попал в такую рану, — пояснил солдат, продолжая свою работу. — Это даже опаснее, чем истечь кровью, может случиться этот, как его, пневмоторакс! — Вы и в этом разбираетесь? — Нилов от удивления не заметил, что перешел на «вы». — Хрена тут разбираться, — хмуро буркнул в ответ солдат, потом, видимо, спохватился из-за грубости ответа и, бросив на Нилова опасливый взгляд, продолжал: — Главное, ваше благородие, теперь его к врачам побыстрее доставить. — С этим могут быть проблемы, — покачал головой офицер, решив на сей раз не заметить непочтительности. — Похоже, застряли мы тут надолго. — Никак нет, вашбродь, — вмешался кочегар, — осмелюсь заметить, что, скорее всего, от взрыва заклепки в днище повылетали. Надо под них пластырь из парусины завести, тогда можно будет воду вычерпать и идти домой с форсом, как адмиральский катер по Фонтанке. — Хм, давайте попробуем, — пожал плечами мичман, — хотя я полагаю, что наше бедственное положение не осталось не замеченным и скоро мы получим помощь. — Кстати, а куда нас занесло? — поинтересовался Будищев. — В каком смысле? — Ну, кем этот берег занят, нашими или турками? А то с этой кручи нас очень просто можно перестрелять. — Ну, это ты, братец, хватил, кто же в нас стрелять-то станет? — Да вон хотя бы те обормоты, — солдат махнул рукой в сторону ближайшей возвышенности. Приглядевшись, Нилов тоже заметил, что с высокого берега за ними наблюдают какие-то люди. Точнее, видны были только их головы в каких-то лохматых головных уборах. — Это, вероятно, казаки, — неуверенно заявил мичман. — Ну, если казаки начали чалмы носить, тогда — да! Как будто подтверждая самые мрачные предположения Будищева, непонятные люди на турецком берегу открыли по ним огонь. Моряки тут же кинулись прятаться за железными листами, которыми был блиндирован их катер, а Дмитрий, подхватив винтовку, неловко сверзился за борт и, оказавшись по пояс в воде, прикрылся корпусом «Шутки». Патронов у турок оказалось довольно, и их пули с отвратительным лязгом то и дело били по катеру и поднимали фонтанчики в волнах Дуная рядом с ним. Правда, для того чтобы прицелиться в находящихся внизу русских, им приходилось слишком уж высовываться из-за кручи. Этим тут же воспользовался Будищев. Уложив ствол «крынки» на борт катера, он тщательно прицелился и выстрелил. Как ни странно, первый же выстрел оказался удачным. Одному из противников пуля ударила прямо в грудь, и он с протяжным криком сверзился вниз. Вражеский огонь тут же утих, и матросы на катере тоже смогли взяться за винтовки. Правда, на весь экипаж у них было всего две «барановки»[44] для караульной службы да револьвер Нилова. Впрочем, туркам вести огонь было тоже не слишком удобно, а может, стрелки из них были никудышные, но ситуация сложилась патовая. Добраться до моряков с «Шутки» враги не могли, точно так же как и те до них. Тем не менее нападавшие попытались взять своих противников «на арапа». — Эй, урус, сдавайся, а то башка будэм рэзать! — раздался крик на ломаном русском. — Та дэ ты бачив, поганый, чтобы русские сдавалысь? — злобно прорычал в ответ перешедший от волнения на родной язык Нечипоренко и, приложившись к винтовке, пальнул вверх. — Кто же так ругается, — покачал головой Дмитрий и, зарядив «крынку», подал голос: — Эй, чучмек, я твой дом труба шатал! Ты меня понимаешь? — Сдавайся, шакал! — Понимаешь, — удовлетворенно заметил солдат, и продолжил: — Я твою маму любил! — Ты как сказал?! — Я твою сестру любил! Ишака любил и даже тебя, когда ты был маленький! — У, шайтан! — закричал оскорбленный в лучших чувствах башибузук и выскочил на кручу. Сухо щелкнул выстрел, и так и не успевший выстрелить джигит полетел вниз и, подняв брызги, шлепнулся в воду. — Русский! — раздался сверху другой голос, уже куда лучше говорящий на языке Пушкина. — Думаешь, ты самый умный? — Спускайся вниз, узнаешь! — закричал ему в ответ Будищев, перезаряжая винтовку. — Я тебя теперь запомню, — продолжал невидимый собеседник, — и сделаю с тобой то, что ты сказал Мурату. — Ты тоже любишь его ишака? Я так и знал, что он на это обиделся! Матросы, с интересом прислушивающиеся к их перебранке, довольно заржали, но невидимый противник, наученный горьким опытом, так и не показался. — Как тебя зовут, русский? — снова подал голос башибузук. — Я хочу знать, кто убил моего брата! — Зачем тебе? Ты все равно сейчас сбежишь, как трус, а я скормлю твоего братца свиньям. — Смеёшься, шакал? Ничего, придет время, посмеемся вместе! На реке тем временем послышался звук работающей паровой машины, и обернувшийся на него Нилов увидел, что к ним на выручку идут остальные катера их отряда. Первым, попыхивая дымком из трубы, шла «Царевна», на носу которой во весь рост возвышался лейтенант Шестаков с подзорной трубой в руках и в пробковом жилете поверх мундира. Матросы в катерах крепко сжимали винтовки, готовые открыть огонь, но враги не стали дожидаться их подхода и ретировались. Экипаж «Шутки», обнаружив, что опасность миновала, тут же принялся за дело. Два моряка стали заводить под днище кусок парусины, а другие два продолжали вычерпывать воду. Дмитрий же, не выпуская из рук оружия, занялся сверзившимися с кручи врагами. Вытащив их по очереди на берег, он деловито снял с них ремни с кинжалами и шашками, кремневый пистолет и сумку с принадлежностями. — Это — мародёрство, — хмуро заметил Нилов, внимательно наблюдавший за его манипуляциями. — Это — трофеи, ваше благородие! — почтительно, но твердо возразил ему Будищев. Кроме всего прочего, в воде, благо было неглубоко, нашлись также два ружья убитых. Одно из них, правда, разбилось при падении и пришло в полную негодность, но второе выглядело почти целым. Дмитрий внимательно осмотрел его и остался доволен. Длинная винтовка была куда меньше калибром, нежели его «крынка», замок на ней открывался рычагом, и вообще выглядела она довольно современной на фоне переделочного оружия русских солдат[45]. — Что тут у вас? — громко спросил Шестаков, едва его катер приблизился. — Господин лейтенант, — официально доложил ему мичман, — во время атаки был подорван вражеский колесный пароход. Из-за полученных повреждений были вынуждены идти к берегу, для производства необходимого ремонта… — Видел твои подвиги, Константин Дмитриевич, — добродушно ответил тот, откозыряв в ответ, — поздравляю с почином. Помяни мое слово — быть тебе георгиевским кавалером! — Твои бы слова, Александр Павлович, да богу в уши, — пошутил в ответ Нилов. — А это еще кто такой? — удивленно спросил Шестаков, заметив занятие Будищева. — Ох, брат, ты все равно не поверишь! — Попробуй, может, и поверю. — Это гальванер. — Гальванер, в солдатской форме? — Я же говорил, не поверишь! Вообрази, перед самым появлением турок встретил друга детства — подпоручика Линдфорса, а с ним этот солдат. И можешь мне не верить, но он разобрался с нашим хозяйством и сумел его починить. — Да полно! — Уж поверь. Неделю назад мы безуспешно атаковали «Подгорицу», и эти проклятые мины хоть бы хны! А этот новоявленный Кулибин поковырялся в них четверть часа, и вот, пожалуйста — турок на дне! — Совсем воинские начальники на местах с ума посходили, — усмехнулся лейтенант, — это надо же, готового гальванера в пехоту засунуть! — Вот только… — помялся мичман. — Что? — Трупы обирает, хотя вправду сказать, это он их и подстрелил… — Что в бою взято, то свято! — решительно махнул рукой Шестаков. — Эй, служивый! — Слушаю, ваше благородие! — Я смотрю, ты на все руки мастер, и в минах понимаешь, и стрелять ловок… — Так точно! — …и за словом в карман не лезешь, люблю таких!