– Ну, тогда флаг вам в руки, – спокойно, будто о чем-то незначительном, сказала Акнел Амнардбат. – Желаю приятного времяпрепровождения, когда будут передышки. Она потрепала Три Саргасс по плечу – та, не скрывая неудовольствия, поморщилась, а Акнел обратилась к Ончу: – На пару слов, Ончу, пока тейкскалаанка и ее подопечная убираются из контролируемого нами пространства. – Конечно, советник, – спокойно ответила Ончу. – Удачи вам, Махит. И вам, уполномоченный. Ончу хотя бы потрудилась перейти на тейкскалаанский, когда обратилась непосредственно к Три Саргасс. Теперь у нее появилась возможность покинуть место, где она стояла рядом с Махит, и Ончу тут же этим воспользовалась, уводя Акнел следом за собой. Тейкскалаанка и неисправный посол – все это не имело значения, когда один советник Лсела разговаривал с другим. Они не скрывали этого – напротив, демонстрировали, резко и мастерски. Махит могла представить, что, проживи она достаточно долго, со временем превратится в такую же женщину. Открытый тамбур шаттла напоминал темную пасть. Махит взяла свой багаж – гораздо меньший, чем брала, отправляясь в Город, – и вошла внутрь, Три Саргасс вошла следом, слева от нее. Она словно вернулась на свое место, подобно ампутированной конечности, которая внезапно восстановилась. Словно они так все это время и оставались послом и официальным представителем, варваром и открывателем дверей. Словно ничего и не менялось. * * * Восемь Антидот проснулся и увидел императора – она стояла в раме окна его спальни, в густом лунном свете за ее спиной. Она сияла, как призрак из сна, как привидение, облаченная в белое одеяние, которое носила, до того как стать императором. Восемь Антидот подумал, уж не очнулся ли он год назад, не превратился ли в дым, не испарился ли весь мир, в который он свалился, когда его предок-император покончил с собой. Может быть, ему сейчас еще десять лет. Может быть, сегодня не случилось ничего, кроме того, что он отправился посмотреть птичек – дворцовых певчих. Посмотреть птичек, продекламировать стихи своему наставнику и уклониться от завязывания дружбы с каким-нибудь очередным мальчишкой, которого ему вновь попытаются навязать, – и забыть. Девятнадцать Тесло смотрела на него. На мир, который отказывался расползаться на смутные обрывки воспоминаний. Ему стукнуло одиннадцать, он был единственным наследником императора и вчера убедил министра войны показать ему, как нужно командовать Флотом. – Я хочу кое-что тебе показать, – сказала Девятнадцать Тесло. Ее глаза тяжело смотрели на него. Теперь она отдавала ему все свое внимание, а он лежал в кровати без рубашки. Почувствовав неожиданно смущение, он натянул простыню до груди и сел. – …Ваше Великолепие, – сказал он, стараясь говорить так, чтобы по его голосу не было слышно, что минуту назад он спал. Или что он все еще слишком ребенок. Она отошла от окна, тень отделилась. Он увидел что-то в ее руке, что-то металлическое. Восемь Антидот никак не мог разобрать форму предмета. Может быть, это нож. Может быть, она хочет зарезать его и навечно сохранить лучезарный солнцетрон копий за собой и за своими наследниками, кем бы они ни были. Мог бы он остановить ее? Одиннадцать Лавр научил его основам борьбы, а еще он умел пользоваться энергетическим пистолетом, но у него не было оружия, а Девятнадцать Тесло была в два раза тяжелее его. К тому же он лежал, а она стояла, так что все преимущества были на ее стороне. Но это был не нож. Не совсем. У предмета была форма наконечника стрелы, Восемь Антидот видел что-то подобное на исторических голограммах о докосмических людях, о том, как они убивали друг друга. Но предмет в руках Девятнадцать Тесло был велик, размером с ладонь и изготовлен из темно-желтого металла. Лунный свет упал на кромку предмета. Вид у него был ржавый, но ржавым он не был. Он был замаран кровью, настолько старой, что ее следы должны были уже давно сойти. Девятнадцать Тесло протянула предмет ему. – На, – сказала она. – Возьми его. Он взял. Предмет оказался тяжелым. Его покрывал какой-то прозрачный лак, который не позволял отшелушиться засохшей крови. Значит, память. Наконечник, похожий на острие лучезарных копий-символов трона. В центре наконечника была горбинка, напоминающая позвонок. Он провел большим пальцем по выступу, ощутил его торчащие элементы и впадинки. Он нажал на самую глубокую. Тонкая панель металлического хребта беззвучно сдвинулась, и он увидел внутри голограмму. Словно весь этот предмет представлял собой гигантский стик инфокарты, который он только что взломал. Он увидел изображение, очень маленькое и без каких-либо глифовых обозначений. Восемь Антидот четко понял, что видит перед собой. Это был его предок-император, достигший средних лет, сильный, с водопадом волос, доходящих ему до бедер. Он сидел на четырехногом животном. «Лошадь, – вспомнил Восемь Антидот, – это лошадь или, может, верблюд, но думаю, лошадь». Рядом с ним на другой лошади сидела Девятнадцать Тесло в солдатской форме Третьего Легиона без знаков различия. Восемь Антидот слабо разбирался в возрастных признаках, но ему казалось, что ей здесь лет двадцать, не более. На голограмме они оба смеялись, словно разделяли общую тайну. Девятнадцать Тесло держала в руке длинную палку с металлическим наконечником, с которого капала кровь, кровь была и на ее лбу в виде отпечатков императорских пальцев, словно он погрузил их в рану врага, а потом прижал к ее лбу. На палке был тот самый наконечник, который Восемь Антидот сейчас держал в руке. Он в этом не сомневался. – Почему вы показываете мне это? – спросил он. Император не улыбнулась. Она подошла к краю его кровати и села. От ее веса на кровати ничего не изменилось, и Восемь Антидот впервые подумал о Девятнадцать Тесла как о небольшой. Высокая не по моде, при полных императорских регалиях, она всегда казалась широкой в плечах, сильной, но вот теперь она сидела рядом с ним, легкая как перышко, словно призрак в лунном свете из окна. – Потому что я любила твоего предка, Восемь Антидот. Я готова была умереть ради него, умереть, служа ему. Видишь нас на этой голограмме? В то время я ничего не знала о следующих тридцати годах – ни о том, что буду делать я, ни о том, что будет делать он. Но я уже знала, что верю в его Тейкскалаан, в империю, которой достаточно сил, чтобы жить в мире, если только мы сможем поднять ее мощь до необходимых высот. И мы сделали это. Мы работали десятилетиями, подняли и удержали. – Долго это не продлилось, – сказал Восемь Антидот. Произнося эти слова, он не мог смотреть на нее – только на крохотное изображение императора, незапятнанного своей жертвенной кровью. Тридцать лет спустя после крови на этой голограмме Восемь Антидот практически наяву увидел, как это могло выглядеть. Лошадь залило бы кровью целиком. – Ничто не длится долго, – сказала ему Девятнадцать Тесло, и это было ужасно. В особенности потому, что она произнесла эти слова с покорной, бесповоротной окончательностью. Истина из государства, населенного взрослыми. Из страны императора. – И все же я верю в тот Тейкскалаан. Когда Шесть Путь сделал меня императором в храме солнца, он доверил мне свой Тейкскалаан. А после меня – тебе. – Мне одиннадцать, – сказал Восемь Антидот, словно этими словами мог вынудить ее уйти. Он с такой силой сжал в кулаке наконечник-воспоминание, что костяшки его пальцев побелели. Крохотная голограмма зашевелилась. Стабилизировалась. – Тебе одиннадцать, маленький шпион, – согласилась Девятнадцать Тесло и вздохнула. – Тебе одиннадцать, и ты не Шесть Путь, как бы ни был похож на него лицом. Я постаралась, чтобы тебе не пришлось становиться им. – Ее рот перекосило. – Иногда я поражаюсь тому, что Шесть Путь передал мне Тейкскалаан, после того как я сделала все, чтобы добиться этого. Я знаю: ты не он, Восемь Антидот. Я знаю это наверняка. «А что вы сделали? Что вы сделали, чтобы выглядеть так, когда говорите об этом? Что могло бы случиться со мной, если бы вы этого не сделали?» – хотел он спросить, но не мог обрести голос. – Вот почему мы не сможем быть друзьями, какими были я и твой предок, – продолжала она. – А еще тебе одиннадцать, но ты уже вовлечен во все это. Мальчишка, которому удается пройти в Военное министерство и заручиться поддержкой Три Азимут, уже политик, хотя все еще остается ребенком. Ты знаешь, о чем я говорю. – Знаю, – очень тихим голосом сказал Восемь Антидот. – Я жалею, что пошел туда. – Ах, во имя черных дыр, не жалей, – энергично прервала Девятнадцать Тесло. – Я предпочту умного, нахального, интересного преемника, чем тупицу или зануду. Иначе нам не построить Тейкскалаан твоего предка. Она использовала множественное число, словно они были ровней. Словно они были оба взрослыми и она доверяла ему. Может, это и не соответствовало действительности, но он не знал, зачем ей говорить такие слова, если она лжет или скрывает от него то, что ему рано знать. – Разве мы не ведем войну, Ваше Великолепие? – спросил он. – Как же мы тогда можем сохранять мирную империю Шесть Пути, если сражаемся с этими инородцами? – Мы и не можем, – согласилась Девятнадцать Тесло. – Стало быть, придется одержать победу или изменить параметры конфликта. – Судя по имитационным проекциям Три Азимут, победа… – Маловероятна, я знаю. Во всех подробностях. Вот что я прошу тебя сделать для меня, маленький шпион, мой маленький преемник. Храни этот наконечник и поглядывай на него, когда не уверен в том, что именно твой император хочет для тебя. Запомни то, что я сегодня тебе сказала. А еще сходи в Военное министерство и узнай для меня, что там происходит. Узнай, почему Одиннадцать Лавр так в тебе заинтересован. Узнай, собирается ли Три Азимут выиграть эту войну, или она намерена поддерживать постоянно тлеющий конфликт. Будь собой, как и был прежде, но обращай на все внимание. Восемь Антидоту казалось, что его язык онемел, как и его пальцы. Сердце бешено колотилось у него в груди. Он не знал, почему Три Азимут могла бы не хотеть победы в войне. Разве министры войны существуют не для того, чтобы приносить победы Тейкскалаану? Но ему удалось кивнуть – да и мог ли он не кивнуть? – с крепко прижатым к груди наконечником. – Хорошо, – сказала император. – А теперь возвращайся ко сну. Тебе всего одиннадцать. Тебе нужно еще поспать. Она протянула руку и коснулась его щеки холодными кончиками пальцев. Ласковое, легкое прикосновение. Потом она встала и ушла. Дверь спальни закрылась после ее ухода, издав тишайший из щелчков. Восемь Антидот больше не уснул. Он наблюдал за пробивавшимся сквозь голограмму рассветом, который преображал его умершего предка в залитого солнцем бога. * * * После Пелоа-2 надгробные речи произносились каждые несколько часов. Девять Гибискус придерживалась старой традиции зачитывать имена погибших на весь Флот, ведя трансляцию на редко используемой частоте. Когда Десятый легион не принимал участия в активных боевых действиях, он уходил этим распевом в глубину веков на тысячу лет предыдущих потерь, отсчитывая каждые полторы недели от последнего погибшего солдата в легионе до самого первого тейкскалаанца, который умер в этой военной форме. Девять Гибискус не могла забыть его имени или низкого тона, которым его пропевали во время литании Два Чолья[8]. Колючее имя, все в иголках кактуса, имя, которое прекрасно звучало бы с предшествующими ему словами «капитан» или «икантлос». Два Чолья умер тысячу лет назад, в семнадцатилетнем возрасте, прежде чем к его имени успели прилепиться какие-либо звания или титулы. После его имени было много других. Во время боевых действий частота похорон пресекала проигрывание бесконечной петли памяти, и звучали только имена погибших в текущей войне, в каком бы ничтожном звании они ни закончили жизнь. Слово из песни, звук капель крови в чашу, а потом следующий. Смерти происходили столь быстро, потому что Шестнадцать Мунрайз совершила на Пелоа-2 нечто такое, что пробудило инородцев, привело их в состояние полной боевой готовности. Флот еще не обрушился на врага всей своей мощью. Они пока лишь опробовали границы. Делали это в основном люди Шестнадцать Мунрайз из Двадцать Четвертого и несколько из Семнадцатого, легиона Сорок Оксида, который расположился на самом левом фланге текущей диспозиции Флота. Врагу нравился левый фланг. Девять Гибискус начинала думать, что где-то за пределами коммуникационного блэкаута, в темных местах между неяркими звездами этого сектора, находилась их база или большое собрание кораблей, которые она не могла видеть. Где-то слева от «Грузика для колеса». Она ожидала реакции на возвращение Пелоа-2 в состав Тейкскалаана. Было сделано заявление: «Мы здесь, эта планета и эти люди принадлежали нам и снова принадлежат; Пелоа внутри нашего мира. Пелоа тейкскалаанская. Проваливайте к чертям». Реакция, конечно, последовала. Но почему-то Шестнадцать Мунрайз ментально не была готова к столкновению с врагом – звезды долбаные, нужно придумать им название получше, чем «враги» или «инородцы», а дипломат из министерства информации до сих пор не может добраться сюда и сказать ей, как они сами себя называют. Так или иначе, Шестнадцать Мунрайз решила, что у доблести есть свои издержки. Увидев обожженное, рассеченное планетарное тело Пелоа-2, она прониклась убеждением, что инородцы были настроены на ликвидацию, уничтожение ресурсов и захват территории в большей степени, чем на завоевание власти или колонизацию. Что же касается издержек – нападения на фланги Флота, на несколько кораблей, посланных Шестнадцать Мунрайз в разведывательных целях, – это было чем-то другим, чем-то умным. Они не позволяли обширным силам Тейкскалаана найти опору, найти надежную цель. Только похороны; сегодня их случилось уже шесть – два пилота «Осколков» и четыре человека экипажа одного из разведчиков-истребителей Сорок Оксида. Девять Гибискус просмотрела запись гибели корабля на голограмме. Инородцы не потрудились использовать для его уничтожения плевки своим растворителем. Они просто возникли вместе с характерным искажением видимости, которое сопутствовало границам их маскирующей системы, и разорвали корабль на части энергетическим оружием. Пилот и команда даже не успели прореагировать – их корабль был сожжен и разбит на части. А это, конечно, означало, что уже знакомые подкрадывающиеся инопланетные корабли с тремя кольцами могли появиться где угодно. Смертей было слишком много. Каждый раз, заходя в сеть «Осколков», она видела: уничтожен еще один корабль, потемнел еще один тейкскалаанец, чувствовала отзвук коллективного вздрагивания, горечь скорби, более глубокий ожог ярости – как же мы могли так легко проиграть, как смеет враг действовать с такой безнаказанностью… Все это – и вдобавок маскировочное остаточное изображение каждой смерти. Она спрашивала себя: насколько еще может ухудшиться ситуация для пилотов «Осколков», которые имеют способность проприоцепции и визуальную связь?.. Гораздо хуже. Почти наверняка. Ей придется перейти в наступление подавляющими силами, совсем скоро и по-прежнему вслепую – подавить их, где бы они ни находились… Двадцать Цикада похлопал ее по плечу, и она вздрогнула, повернулась к нему, готовая ударить его по горлу и уклониться от ответного удара, словно они находились на спарринг-ринге. Такой реакции у нее не было уже лет десять. Он отшатнулся, подняв руки. – Мальва, – очень тихо сказал он, называя ее кадетским прозвищем, которое она получила во времена, когда была мягче. Никто, наверное, не помнил уже этого прозвища, не говоря уже о том, чтобы использовать его для усиления эффекта. Стыд двигался медленно, как и ее отдаленный страх: уж не потеряла ли она контроль над собой, над своим Флотом? – Извини, – сказала она. – Никак не ждала тебя. Он встряхнулся, по плечам прошла едва заметная дрожь. Он поправил воротничок своего мундира до идеального положения, предписанного правилами, потом улыбнулся ей, моргнули широко раскрытые глаза, искривился рот. – Ты слушала похоронки, – сказал он, и его слова были способом простить ее. – Я бы и сам испугался. – Они все продолжаются, – сказала Девять Гибискус. – Нужно было выключить или хотя бы сделать потише и заняться работой. – Потери слишком велики, – согласился с ней Двадцать Цикада. – Мы не можем долго откладывать наш ответ. Терять наши самые рисковые и быстрые корабли означает подтачивать боевой дух, яотлек. Мы должны… предпринять что-нибудь. – Ты говоришь, как Шестнадцать Мунрайз. Двадцать Цикада поморщился. – Хотел бы я этого не говорить. Но нам противостоит какая-то мерзость, и наши люди знают это. Им нужно, чтобы это прекратилось, чтобы они перестали умирать без возможности наносить ответные удары. – Мы так до сих пор и не знаем, что нам противостоит, – сказала Девять Гибискус, досадуя на горечь в собственном голосе. – Я могу подготовить Флот к массированному наступлению, но если мы попадем на бойню, не имея линий снабжения и резерва… – Они пойдут за тобой. Все на этом корабле. – Я знаю, – сказала Девять Гибискус. В этом-то и заключалась проблема. Двадцать Цикада кивнул, соглашаясь с ней, но при этом не замолчал. – Доверие не является бесконечно возобновляемым ресурсом. Лояльность – да, может быть, – добавил он. – Она работает дольше. В особенности когда мы восстаем против чего-то, что даже не утруждает себя использованием того, что берет…