В его стакане самогон, но запаха алкоголя почему-то не чувствую. Только аромат шампуня. * * * Ужин перерастает в веселье. Рисовка садится поближе к центру помещения и затягивает песню – у девушки красивый голос. Чиж и Кайра пускаются в пляс, вскоре к ним присоединяются другие. Все чаще поглядываю на дверь. Сейчас? Филин сидит вполоборота, в одной руке – стакан с самогоном, любуется танцами. Не заметит ли моего отсутствия? – Иди, я его займу. – Что? – Мне кажется, я ослышалась. Поворачиваю голову. Пересмешник смотрит на меня прямо и по-прежнему трезвыми глазами. – Ну, ты так часто смотришь на выход, – поясняет. На губах легкая улыбка. Это странно и непривычно. Мне хочется спросить, зачем ему это нужно и что он за это попросит – на Птицеферме редко кто-то что-то делает для другого просто так. Но потом решаю: что бы ни двигало Пересмешником, моментом нужно пользоваться: если управлюсь быстро, скажу, что разболелся живот и провела время в туалете. Поэтому просто киваю и встаю. * * * Быстро в свою комнату. Взять молоток, засыпать в карманы платья гвозди, кусок пластика для «заплатки» – под мышку, в свободную руку – фонарь. На крышу есть люк, в потолке, прямо из коридора. Лестница из металлических скоб. Когда-то на люке был электронный замок, теперь – шпингалет. Зажимаю фонарик в зубах, сбрасываю неудобные ботинки – в них только убиться, – и босиком взбираюсь по лестнице. Дергаю шпингалет. Не поддается. Видимо, Чиж, который недавно чинил крышу над своей комнатой, задвинул его слишком сильно. Матерюсь минут десять и уже почти выбиваюсь из сил, когда наконец справляюсь с задачей. Что ж, вернуться быстро не получится. Люк открывается и тут же вырывается из моих пальцев, с грохотом врезаясь в поверхность крыши – ветер страшный. Несколько минут стою на верхней ступени, прислушиваясь, но никто не бежит, чтобы проверить, откуда шум. Все заняты песнями, танцами и выпивкой – хорошо. Выглядываю. Дождя еще нет, так, легкая морось. Но на крыше уже скользко и мокро. Она покатая, неудобная и опасная. Выдыхаю, как перед прыжком в холодную воду, и выбираюсь наружу. Так, главное не смотреть вниз. От выхода на крышу до нашей спальни всего ничего, должно получиться. Передвигаюсь по водостоку на краю крыши приставными шагами, животом прижимаюсь к мокрой холодной черепице. Платье мгновенно впитывает влагу. Ноги дрожат. Волосы я благоразумно стянула в тугой пучок на затылке, а вот подол платья развевается на ветру, бьет по икрам, путается между ног. Завязать бы его на поясе… Но для этого нужно положить молоток, а если уроню его, вся эта вылазка окажется напрасной. Поэтому не рискую. Почти ползком добираюсь до нужного места. Вот она, дыра насквозь. Приложить кусок и прибить – задача, с которой справится и ребенок. Ровно и красиво мне не надо, главное – крепко. Однако изначальный прогноз всегда излишне оптимистичен, и моя возня затягивается не меньше чем на полчаса. Или это субъективно и на самом деле прошло не так много времени? Ветер воет, дождь усиливается. Я уже мокрая насквозь. В какой-то момент молоток таки вырывается из скользких от воды пальцев и летит вниз. Пытаюсь поймать, даже, кажется, успеваю коснуться его рукояти, но тут поскальзываюсь сама. Короткий полет и удар. Темнота. Глава 4 Короткий полет и удар, выбивший воздух из легких. Вспышка боли, на мгновение парализовавшая все тело, слезы из глаз. Потом – темнота. Но не спасительная, приносящая забытье – другая. Нет, это не темнота, это черный фон. …Эй, Янтарная… Прием… Буквы. Белые на черном. Вспыхивают красным, а затем ложатся ровными белыми строками – печатный текст. …Предупреждаю, я сейчас запаникую и начну тебе звонить… Я нервный, ты в курсе… Звонить? На Птицеферме нет техники, нельзя никому звонить… На все том же черном фоне мигает курсор и выходит системная надпись: «Собеседник печатает Вам сообщение». Звонок, сообщение… Нет, это не здесь, не отсюда. Но как же сложно понять и вспомнить – откуда, когда. …Янтарная, считаю до пяти, а если ты не отвечаешь, то звоню и бужу твою соседку… «Собеседник печатает Вам сообщение», «Собеседник… печатает…» …Пя-а-а-а-а-а-ать… Четыре… Три… Не понимаю. Хочу понять. Все мое сознание тянется, рвется к невидимому счетоводу. Тяжело и больно, словно продираешься через кисель, с кандалами на ногах и в железном обруче, сдавившем голову. Каждый шаг – боль. Впереди – ничто, лишь черный экран. …Ты сдурел? Я попить отходила. О, жива! Балбес… Балбес… На это слово что-то отзывается внутри. Из зоны солнечного сплетения поднимается волна непонятных мне, но очень сильных чувств. Нет, не волна – лавина. И я понимаю: «балбес» не ругательство и не оскорбление. В этом слове – нежность, улыбка и запах хвои. Почему хвои?! Напрягаюсь, пытаюсь пробиться через заслон из черного киселя. И тут же получаю отдачу: вспышка боли оглушительная, дезориентирующая, разрывающая голову надвое.