Исайя качает головой. – Да, я встречал много таких. – Ты можешь поверить, что я всю жизнь прожила в Лос-Анджелесе, но впервые оказалась здесь? – хмыкаю я. – Слушай, сфотографируй меня рядом с этим чуваком, мне нравится его прическа. – С Томасом Эдисоном? – Исайя поднимает брови. – Угу. – Я становлюсь в позу, изображая «мир-дружба», и высовываю кончик языка из уголка рта, как это делала Майли. К черту попытки выглядеть круто. Лучше я буду запоминающейся, пусть даже при этом буду смотреться по-дурацки. Исайя поднимает свой телефон и делает снимок, через секунду пересылает его мне, и мы направляемся к выходу. – Слушай, это… Я не знала, что ты не любишь эту тему, поэтому вроде как забронировала нам обзорную экскурсию к домам знаменитостей. – Я вздрагиваю, щурюсь и пожимаю плечами. – Но нам необязательно ехать. Несмотря на то что я уже заплатила восемьдесят баксов за места… – Не, все отлично, – отзывается он, глядя вдаль. – Все надо попробовать хотя бы раз. – Просто не особо надейся, ладно? Мне показалось, ты предпочитаешь адреналиновые развлечения, а это скорее тур для туристов со Среднего Запада и старушек, вопрошающих, где когда-то жил Кларк Гейбл. Я беру Исайю под локоть, поскольку я тактильная наркоманка, и веду его к бульвару Сансет, где нас должен подобрать ярко-розовый автобус без крыши с надписью «CELEB VIP TOURS» по обоим бортам. К тому времени, как мы выходим из-за угла, этот автобус как раз подруливает к зарезервированной для него стоянке, и в него начинает загружаться толпа старушек. – Ты уверен, что хочешь этого? – спрашиваю я. – В последний раз предлагаю передумать, так что если хочешь отказаться – откажись сейчас. – Я же сказал, что хочу попробовать все хоть раз, – отвечает он. – Хорошо. Потому что я не хочу, чтобы ты нарушил правило номер один в первый же наш день. – В первый день или на первом свидании? – уточняет он, морщась. – В первый ДЕНЬ, – повторяю я громко и отчетливо, выделяя каждый звук. – Ладно, я просто проверял. При посадке в автобус я толкаю его локтем в бок и тихонько произношу: – Ты везунчик. И могу поклясться, что он с трудом сдерживает ухмылку. Достав свой телефон, я нахожу в электронной почте наши билеты, и водитель сканирует штрих-коды. Мы находим места в заднем ряду по левой стороне, и Исайя уступает мне место у окна, откуда, несомненно, видно будет лучше. – Итак, вы готовы к туру «Дома звезд»? – говорит в микрофон водитель-экскурсовод, его энтузиазм слишком зашкаливает для буднего утра. Женщины вокруг нас улыбаются и тихонько аплодируют, и водитель занимает свое место, пристегнув ремень безопасности. Секунду спустя автобус вливается в поток машин, и хотя я чувствую себя невероятно глупо, я втайне довольна, потому что именно этого я всегда хотела, но мои друзья всегда вели себя так, словно они слишком круты для подобной ерунды. Первая остановка – район Холмби-Хиллз, где водитель скороговоркой повествует нам об особняке «Плейбоя», вставляя в свою речь как можно больше мелких подробностей и забавных фактов, пока мы проезжаем мимо ворот. Далее мы подъезжаем к старому поместью Спеллинга, которое сейчас принадлежит какому-то международному миллиардеру, чье имя я не могу разобрать, поскольку микрофон экскурсовода постоянно хрипит, к тому же в этот момент за окном «Мазерати» ониксового цвета сигналит голубому «Астон Мартину». Десять минут спустя автобус выруливает к району Холидей-Пальмз, который водитель с гордостью именует «самым крутым местом в шестидесятые годы», где в какой-то момент буквально по соседству жили сразу Ракель Уэлч, Фарра Фосетт и Глория Клейборн. – Это правда. – Я подаюсь ближе к Исайе. – Бабушка рассказывала, что Фарра была очень милой, а от Ракель нужно было держаться подальше, хотя она была не виновата. Мужчины не могли устоять перед ее экзотической красотой и чувственным очарованием. – Бабушка? – он приподнимает бровь. – Ага. Глория Клейборн – моя бабушка, – отвечаю я. Лучше сказать об этом сейчас, потому что рано или поздно оно все равно случайно всплывет в разговоре. И не то чтобы я пыталась хвастаться или бросаться громкими именами – потому что, будем честны, люди моего поколения понятия не имеют, кем она была. Но моя бабушка – одна из самых любимых мною людей в мире, поэтому я упоминаю ее чаще, чем большинство, вероятно, упоминают своих бабушек. Он почесывает нос и хмурит брови. – А это не она играла в том фильме?.. Я киваю. – «Страсть Давиды». – Да, – подтверждает он. – Ты его смотрел? – Нет. Но во времена моего детства у отца в гараже висел известный плакат… ну, тот, с белым бикини. Я смеюсь. – Ага. Я знаю, что это за плакат. У моей бабушки целая комната оклеена старыми плакатами к ее фильмам. За эти годы плакат по «Страсти Давиды» обрел статус культового, вроде как афиша с Фаррой в красном купальнике. Люди мгновенно узнают ее – густые шоколадные локоны бабушки, круглые кукольные глаза, изящный тонкий носик, пухлые, словно после пчелиного укуса, губы и пышные формы, буквально вываливающиеся из крошечного белого бикини, когда она лежит на песчаном берегу бирюзового океана. – Ха. – Исайя проводит ладонью по подбородку, и я вижу, как он смотрит на меня, словно только сейчас как следует разглядев. – Если так подумать, ты на нее похожа. Закатив глаза, я отвечаю: – Да, я в курсе. Не хочу придавать этому какое-то значение, но всю мою жизнь люди указывали мне на то, как сильно я похожа на бабушку в молодости. И это правда. Та же самая пышная шевелюра кофейно-коричневого цвета. Те же самые круглые, словно блюдца, глаза кофейного оттенка. Тонкий нос и полные губы – фирменный знак Клейборнов. Вот только ее великолепные округлости я не унаследовала. Мой отец, ее сын, женился на отставной модели образца девяностых – с узкими бедрами, длинными ногами и без сисек. Все, что ниже шеи, у меня от матери… не считая, конечно, грудных имплантов. Тур тянется добрых два часа, иногда в нем даже проскальзывают занимательные моменты, а потом автобус возвращается на бульвар Сансет. Исайя встает, пропускает меня вперед, и я могу поклясться, что, когда он идет за мной к выходу, его рука касается моих ягодиц. Что-то – не могу сказать точно, что это, – похожее на электрический разряд, пронзает мое тело, но к тому времени, как я спускаюсь по ступенькам автобуса на тротуар, это ощущение уходит. Проверив время, я прикусываю нижнюю губу. – Что такое? – спрашивает он. – Вероятно, на сегодня все, – говорю я извиняющимся тоном, глядя на него. Теплый калифорнийский ветерок овевает мою кожу. – В самом деле? – Он тоже проверяет время на своем телефоне. – Я только сейчас осознала, что сегодня утром забыла покормить Мерфи, – объясняю я. – Он не ел со вчерашнего вечера. – Ничего так. – Он упирает ладони в бока и делает шаг назад, глядя вдоль многолюдной улицы. – Что? – Если не хочешь гулять со мной, просто так и скажи. И не выдумывай всякие ерундовые предлоги насчет пса твоей соседки. Я смеюсь. – Погоди, ты думаешь… нет. Я ничего не выдумываю, Исайя. Мне действительно нужно покормить ее собаку. Она уехала из города и поручила мне позаботиться о нем. Он, наверное, уже умирает с голоду, и я чувствую себя ужасно виноватой. Он наклоняет голову набок, словно все еще не веря мне. – Клянусь, я говорю правду. Правило номер два, забыл? Никакой лжи, никакой фальши, – напоминаю я ему. Исайя выдыхает и несколько секунд смотрит на меня, плотно сжав губы. – Ладно, я тебе верю. – Отлично. Ты и должен верить. Увидимся завтра, – говорю я ему, поправляя на плече ремешок сумки. Потом улыбаюсь и добавляю: – Сегодня мне было весело с тобой. Он кивает. – Мне с тобой тоже. – Врешь. – Я ни за что не нарушил бы твои правила, Марица, – возражает он, скрывая легкую улыбку. Его взгляд словно магнитом притягивается к моим губам, потом скользит выше, к моим глазам. И хотя я раньше не задумывалась об этом, но за сегодняшний день было несколько коротких моментов, когда я ловила его на том, что он смотрит на меня… почти так, словно гадает, что будет, если он снова поцелует меня. И, говоря по правде, себя я в эти моменты ловила на мысли, что даже не была бы особо против… …конечно же, ради веселья. – Напиши мне вечером, – говорю я. – Сообщи, где тебя искать завтра, и я буду там. С этими словами я поворачиваюсь и иду прочь, чувствуя на себе его взгляд и гадая, во что я, черт побери, ввязалась.