— А чем ты занимаешься в жизни? — стала она допытываться. Не, ну, интересно же, чем занимается богатенький мажорчик, а вдруг замутить с ним получится. — Работаешь, или как? — Я изучаю, — не стал скрывать Семён. — Изучаю отношения между абстрактными объектами, как некими структурами, о которых ничего неизвестно, или известны некоторые их свойства. — А, так ты студент, — обрадовалась Светочка, услышав знакомые определения. — Физмат, да? Я тоже в Краснодаре учусь на физмате, на третий курс перешла, — похвалилась она. Но разговаривать с молодым человеком о математике ей совершенно не хотелось. Ей хотелось другого, совсем другого. Сейчас об её тело можно было спичку зажечь или обжечься, сейчас на неё давили сильные чувства. Очень уж Светочка была зависимой, эмоциональной и сексуальной, хотя она прекрасно знала, что сопливые истории про великую любовь сочинялись скучными авторами, чтобы дети быстрее засыпали. В жизни всё по-другому, всё иначе и наперекосяк. Светочка сама состояла из контрастов и жила на земле контрастов, где сама природа бросается из одной крайности в другую: то в жару, то в сильные дожди, то в пронизывающий злой ветер. Она уже забыла, что ещё недавно косилась на Семёна, как на говорящее чучело. То так, но говорят, что не важно, как всё было раньше. Важно, как всё выглядит сейчас. Нет вещей правильных и неправильных. Есть только правда, которая сейчас. Теперь она с восторгом заглядывала в лицо парня снизу вверх, щебетала о пустяках, но её пальчики очень крепко вцепились в руку Семёна. У Светочки был один маленький недостаток: она верила чувствам, а не тому, что в реальности. Такая у неё была философия жизни и женская логика: без предела и морали. Был у неё ещё и ум, но ум, это ещё не всё. Что дал ей ум? Семён же, со своей стороны, решил пока не сопротивляться решительному напору девицы, ведь она представитель местного народа, а народ, это та твердыня, которую не обойти и на которую обязательно наткнёшься. Выходит, что есть только одна возможность, а именно: интегрироваться в их общество, липнуть к ним, как кварки липнут друг к другу в протоне, переманивать представителей этого народа на свою сторону, обзаводиться союзниками, устранять врагов. Только действуя и держа всё под контролем, можно изменить свой предначертанный путь. Плохо только, что местные люди дикари по своей природе, что не скроешь и не приукрасишь. Дикарям хорошо, у них всё просто: не нравится им человеческая особь, они её убивают, нравится — съедают. Что ж, решил Семён: если у этой молодой человеческой самки только гастрономический интерес к его персоне, то он будет предельно осторожен. Попадать в её желудок Семёну не хотелось. — Надо держать с ней ухо востро, — поддакнул ИИ. — Здесь так говорят: держать ухо востро, держать язык за зубами, держать нос по ветру и смотреть в оба. Тогда ты будешь стреляный воробей и тёртый калач семи пядей во лбу. Семён так и объявил весело щебетавшей девице, что он с ней полностью согласен, но будет тёртым воробьём и стреляным калачом, а как же ещё, раз здесь так принято. Девушка шутку оценила и залилась весёлым смехом: интересно говорит этот Семён. ИИ продолжал бурчать и наводить напраслину на Светочку. По его мнению, эта человеческая самка была, как здесь говорят, мелкой сошкой и засланным казачком. Точно тебе говорю: она продувная бестия, тёмная лошадка и ведёт двойную игру. Вот заморочит она нам голову, нарвёмся мы с ней на неприятности, тогда пиши пропало. — Пишу, — согласился Семён со своим помощником, который капитально его загрузил местными фразеологизмами, смысл которых плохо доходил да Семёна. — Выясни, как надо острить уши. ИИ обещал выяснить детали по этой проблеме и заверил шефа, что скоро он будет знать и понимать местных, как облупленных. Свежевать он их будет, что ли? — подумал Семён. Ему как-то не очень хотелось участвовать в мероприятиях по препарированию аборигенов, однако, если для дела надо, то парочку аборигенов можно и освежевать, куда денешься, если так надо. Вот только вникать в местный религиозный бред резидента совсем не вдохновляло. — Скажи ей, что она похудела, — рекомендовал ИИ. — Местным самкам нравятся комплименты такого рода. — Ты здорово похудела, подруга, — сказал Семён, последовав совету мудрого ИИ. У-пс! Новодворскую мне в родственники… Светочка чуть не споткнулась от такого комплимента. На что он намекает? Что она слишком худая? Что, и этому подавай толстых баб!? Да не худая она, а стройная и спортивная. В семье у Светочки всей экономической политикой заправляла мама — Екатерина Андреевна Клочко, а папа был большой специалист по пиву. Так как поиск постояльцев был на плечах мамы, то Светочка притащила особо и не упиравшегося Семёна под её светлые очи. Мама с одобрением кивнула головой и благословила Семёна на заселение в один из пустующих номеров. Растёт дочка, с удовольствием констатировала мама, предприимчивая — вся в меня, а не в папашу своего. Ну, что ж, посмотрим, как она обиходит гостя и сколько денежек с него снимет. Светочке был выдан карт-бланш по этому поводу. Частная мини гостиница представляла собой пристройку к основному двухэтажному дому, где обитали папа и мама. Светочка, как уже взрослая девица, старалась от них обитать в сторонке, то есть в одном из номеров для постояльцев. А если был аншлаг на номера, то она была вынуждена перебираться в хозяйский дом, но там крутились родители, чей пригляд уже смущал молодую, и как она считала, полностью самостоятельную девушку. Впихнув Семёна в его будущее жилище, Светочка сделала рукой взмах, показывая достоинства номера. Действительно, Семён увидел помещение с большой кроватью и тумбочками. В этом помещении находились и бытовые приборы, как оказалось, в белом сооружении хранилась охлаждённая пища, а по другому прибору можно было узнавать местные новости и наслаждаться фильмами. Светочка потянула постояльца в санузел и продемонстрировала душ и унитаз. Всё компактно и рационально. И за всё это надо было заплатить всего 14 тысяч рублей, это если Семён останется на одну неделю. Правда, здорово: Светочкины глаза лучились от счастья. Это она радовалась, что уломала этого Семёна остаться у них на одну неделю. Она видела, что вроде парень был совсем не против, а значит, пусть платит денежки. Она протянула левую ладонь к нему и намекнула, что готова получить 14 тысяч. Семён протянул ей пакет с деньгами: — Возьми, сколько надо, — равнодушно сказал он. Его больше интересовала обстановка гнезда, в котором гнездились люди. Гнездились они не на деревьях, а на поверхности земли. Нор, тоже не рыли, а сооружали для себя каменные здания. Ну, так, значит, так. Семёну не очень хотелось гнездиться на ветках деревьев, ему комфортнее жилось бы в воде. — Возьму ещё пару тысяч, — сообщила девушка, уже привычно роясь в куче денег Семёна. — Это для твоих завтраков. Сама буду тебе готовить, ага. Пальчики оближешь. Семён с сомнением покосился на свои пальцы: странный какой-то ритуал — лизать свои пальцы. Впрочем, существа на помойке лизали свою шерсть. Может и люди здесь должны что-то лизать? Лучше уж свои пальцы лизать, чем шерсть. Может надо лизнуть девушку? — Положа руку на сердце, скажи, — радостно повела рукой девушка, — правда же, что у нас уютно и тихо. Тебе понравится. Ещё один ритуал: класть руку на сердце — подумал резидент. Где же у неё сердце? ИИ, хорошо изучивший анатомию аборигенов, быстро подсказал, где оно должно находиться у девушки: где-то под её левой грудью. Удобнее всего было класть левую ладонь на её сердце, а не выворачивать правую, что Семён и сделал, заодно прихватив в свою ладонь и левую девичью сиську. А когда пальцы надо начинать лизать? Светочка вдруг с удивлением ощутила, что её левая сиська оказалась в ладони парня. Её глаза расширились от такой пикантной ситуации, а рот издал какой-то придушённый писк. — Ээкхсс, — только и смогла произнести девушка. Она хотела смахнуть его шаловливую ручку со своей девичьей красы, но что-то её от этого действия удержало. Но в жар её кинуло знатно. С другой стороны Светочке вдруг стало необыкновенно приятно и спокойно. Вот только скорость проявления интимных отношений её несколько настораживала, но продолжения хотелось, поэтому она тихо, с придыханием, произнесла: — И что? Всё нормально? Всё на месте? — Наблюдаю нормальный синусовый ритм работы твоего, полого фиброзно-мышечного органа, функционирующего как насос и обеспечивающего движение крови в системе кровообращения, — уверенно кивнул парень. ИИ быстро снял кардиограмму и представил шефу информацию, как это делают местные лекари, строго в понятных им обозначениях: — Основные показатели: QRS = 0,1с; P = 0,1с; Q = 0,03с; T = 0,2с; PQ =0,2с; частота сердечных сокращений = 80 ударов в минуту, — кивнул Семён. — Это говорит о нормальном функционировании данного органа. — Значит, буду жить. Ты, что учишься на доктора? — Светочка, кажется, стала догадываться, что это была чисто профессиональная реакция парня, будущего врача, на её слова «положить руку на сердце». Вот он и положил. Кстати, он, как вцепился в сиську, так и продолжал держать её в своей ладони. Не, ну, каков охальник. Как же Светочке не хотелось, что бы он отстранил свою руку, но надо было уже бежать. Во-первых, отдать маме деньги, во-вторых, отнести выручку в магазин. Сами дела не сделаются. А Семён, этот…этот…весьма шустрый парнишка, никуда не убежит. Вечерком он со Светочкой обязательно встретится. Вечерком его ждёт хорошая новость и эта хорошая новость — я. Куда он, охальник, денется с подводной лодки. Конечно, молодец не очень скромный человек — это ему минус. Ведь скромность должна украшать мужчину, хотя… настоящий мужчина украшения не носит. Двумя пальчиками девушка аккуратно сняла чужую руку со своей прелести и немного шатающейся походкой вышла из помещения, направляясь к маме с отчётом. Семёну она успела томно сказать, чтобы тот располагался, как у себя дома, и ни в чём себе не отказывал, а вечером она его обязательно увидит. Пусть знает и готовится к встрече, ага. Светочка, обольстительно вильнув попкой, усвистала по своим делам, оставив Семёна одного в новом для него помещении. Она бы здорово удивилась, если бы смогла наблюдать за его дальнейшими действиями. Нового постояльца в помещении ничего не заинтересовало, кроме зеркала в санузле, в которое он некоторое время смотрел, запоминая свою новую внешность. Новая внешность иномирному существу явно не нравилась, но, что есть, то и имеем: совсем убогая внешность — всего два глаза. Затем Семён почему-то закрыл глаза и застыл столбом. Так показалось бы наблюдателю, случись он рядом, но никого рядом не было, а резидент, таким образом, общался со своим ИИ. Помощник же в это время сканировал окружающее пространство. Очень внимательно сканировал, не пропуская ни одну мелочь. Находясь на постоянной связи с околосистемной группировкой спутников, ИИ использовал всю мощь этих аппаратов и для него на этой планете тайн не существовало. Другое дело, что 98 процентов того, что делалось на этой планете, он не понимал, но для этого шеф есть, вот пусть и принимает решения. Обязанность ИИ было вовремя информировать шефа обо всех, сколь-нибудь значимых событиях. Вот и сейчас ИИ исследовал все предметы, в которых присутствовала энергия. В основном в этом мире присутствовала электрическая энергия. Этого следовало ожидать — ведь мир был очень отсталым. ИИ доложил застывшему в ожидании шефу, что все электрические приборы, находящиеся в этом помещении опасности не представляют: нет прослушки и видеоконтроля. Постепенно расширяя зону сканирования, ИИ обнаружил систему видеонаблюдения в помещении, где проживала молодая самка, называемая «Светочка». В её помещении были установлены два видеорегистратора. Что это значит, Семёна не интересовало, его интересовал сам факт наличия специального оборудования, но те видеорегистраторы, что обнаружил ИИ в жилье Светочки были, по мнению Семёна, допотопными и были установлены аборигенами для каких-то своих целей. Впрочем, он сделал зарубку в памяти, прояснить наличие спецоборудования в жилище Светочки. Пока ИИ так и не обнаружил следы работы оборудования цивилизаций большего уровня, чем местная. Вот это была приоритетная задача — найти следы чужих, поэтому на её решение тратился основной ресурс спутников поддержки. На остальные задачи ресурсов тратилось намного порядков скромнее, но и этого хватало для работы резидента. Например, ИИ мимоходом сообщил ему, что мобильные коммуникаторы объектов «Солома» и «Кент» находятся в разных местах города, но из помещений эти устройства пока не перемещались. Вывод: объекты «Солома» и «Кент» пока сидят у себя дома и отдыхают от ночных неправедных трудов. Тепловые сигнатуры их организмов также находились под контролем умных машин. Так что объектам «Солома» и «Кент» скрыться незамеченными было практически невозможно. Что ж, вот и пришло время их навестить и задать пару вопросов. Сначала надо посетить более возрастного Кента, к тому же, по сообщениям ИИ, тот обитал один. Это следовало из того, что не было замечено активности иных мобильных устройств вблизи объекта «Кент», да и визуальное наблюдение показывало, что объект находится у себя в гнезде один, чего не скажешь про Солому, у которого в его жилом логове крутилось множество особей, что говорило, что его стая многочисленная. Семён равнодушно выслушал все эти сообщения и решил не откладывать дело в долгий ящик, как здесь говорят. Дело будет отложено в короткий ящик. В очень короткий. Поэтому он открыл глаза и пошёл на встречу с Кентом, ведомый ИИ. Семён не забыл закрыть дверь своего номера на ключ, а ключ, хмыкнув, отправить в карман штанов. Зачем запирать двери на ключ он понять не мог, но раз тут так принято, то будем соответствовать. * * * Бандит с погонялом «Кент», а в миру гражданин Корнилов Александр, сорока семи лет от роду, спал в этот день долго, и вставать с дивана не собирался до вечера. Вчера он с Соломой всю ночь топил в море одного залётного фраера, поэтому ему теперь хотелось как следует выспаться. Нервное это дело — топить в море фраеров. Кроме этого он вчера, точнее уже сегодня ранним утром обмыл красивое утопление фраерка коньячком. Употребил почти целую бутылку, что тоже не бодрило, а, наоборот, бросало в сон. Надо бы прекращать уже по ночам квасить, возраст не тот. Но повод выпить был, и вполне существенный: замочили залётного в солёной воде. Теперь пришла в Большие Бодуны великая жажда. Нервная и неправедная работа была у Кента: ненормированная, с повышенной вредностью и без защиты его труда со стороны профсоюза, как у других людей. Вместо профсоюзного босса у него был свой начальник, вернее бригадир, имеющий погоняло Велосипедист. Вот этот Велосипедист и распорядился утопить парня, потому как тот сам напросился. А как иначе понять тот факт, что залётный парнишка из золотой молодёжи, вместо того, чтобы уладить полюбовно свой косяк стал оскорблять самого Велосипедиста. И, спрашивается, за что? Сам же долбанул своей машиной автомобиль наших правильных патсанов, зад им весь помял. Не патсанам зад помял, а их машине. Плёвое дело: отстегнул бы бабок на ремонт и немного для уважухи и дело с концом, так нет же, стал выёживаться и слова нехорошие говорить. Совсем плохие слова он говорил: самыми мягкими словами было, что Велосипедист заядлый скотоложец и петух на насесте. Ага, два в одном. На кого шуршишь, пакетик? Рамсы попутал? Жить хочешь: тогда заройся в мох и плюйся клюквой. Но парень упорно стоял на позиции «моя твоя не понимай» и продолжал говорить плохие слова, которые и вспоминать не хочется. И всё это прямо в лицо самому Велосипедисту, назначив того скотоложцем со стажем. Короче говоря, обложил самого бригадира по алфавиту, потом по матери вдоль и поперёк и добавил сложные заковыристые лингвистические конструкции. Такое прощать в среде, где вращался Кент, было западло. Велосипедист и не стерпел. Вместо того, чтобы культурно разойтись краями, получив с парня отступные деньги и ключи от его машины, которая приглянулась Велосипедисту, стороны устроили матерную конфронтацию, переходящую в мордобой. Парня, по приказу бригадира группировки немного помяли, засунули в багажник и отвезли на хату, а ночью его связанного по рукам и ногам, с мешком на голове, перетащили на катер. Палачами бригадир назначил Кента и Солому, причём Кент должен был быть наставником Соломы в их неблагодарном ремесле. Солома молодой ещё и это дело было для него проверкой, а Кент должен был преподать ему мастер-класс. Если молодой Солома справится, то получит уважуху от братвы и доверие бригадира. Не замазанных кровью в бригаде не держали. У самого Велосипедиста руки были по колено в крови. После дела Кент доложил Велосипедисту, что Солома проверку прошёл, топил залётного матершинника достойно, без соплей и с огоньком. Короче, правильный патсан. Вот только у более опытного Кента в голове крутилась мыслишка, что что-то не так. Эту мыслишку даже коньяк не отогнал, так и ела, подлая, она мозг Кента, так и ела. Когда в голове вьются отвратительные мысли, то обязательно что-нибудь да случится. Срабатывает тот неведомый закон Вселенской подлости, о котором известно всем, но никто не может его обойти стороной или перепрыгнуть. Даже матёрые колдуны и, прости господи, экстрасеКсы и всякие магистры бело-чёрной магии. Дела у Кента всегда, вроде как, шли ровно. До этого времени. А сегодня его жгла крамольная мысль, что что-то случится. Поэтому он, продрав глаза и натянув штаны, засунул в карман штанов, заряженный потёртый пистолет Макарова, верно служивший ему уже долгое время. Кент, может быть, и не поднялся бы с уютного дивана, но его мочевой пузырь намекнул, что он тоже живая и весьма настырная часть организма. Мужик пытался оставаться спокойным, но внутри него клокотал целый коктейль из тревожных мыслей и негативных эмоций, которые грозили выплеснуться наружу. Не помогли даже сто грамм оставшегося коньяка. Хотелось ещё догнаться. Кент, угрюмо оглядел помещение и бардак, творившийся в нём. «Пейзаж» был откровенно унылый и несколько грустный. На столе и под столом куча бутылок и мятой одежды, везде валялась обёртка от закуски, крошки и объедки украшали стол. Часть бутылок было откупорено, но здесь же и неоткрытые бутылки ждали своего часа, когда их содержимое употребят. Например, бутылка хорошей водки гордо возвышалась посреди захламлённого стола. Но зачем пить вульгарную водяру, если есть коньяк? Мы чё, пролетарии какие? Зато всё в доступной близости и это плюс — подумал Кент и протянул руку к открытой бутылке с минеральной водой. Выпив чуть ли не литр живительной, но уже тёплой влаги, он с мутным взором осмотрелся и перевёл дух. — Кто бы ещё этот бардак прибрал, чёрт его дери, вдоль и поперёк, — сам себе сказал Кент, но даже пальцем не пошевелил, что бы навести порядок, да и противный мочевой пузырь намекал, что вначале надо заняться им. — Может тётку Люду позвать прибраться здесь, — пробурчал Кент, выходя из своей уборной. — Хотя, нет. Ещё срача мало. Вот заведутся крокодилы, тогда и сделаем уборку. Уборка странный и парадоксальный процесс: зачем убирать старую грязь, чтобы освободить место для новой грязи. Да что вы знаете за настоящий срач? Настоящий срач, это когда стыдно пригласить к себе домой даже профессионального мусорщика. Тётка Люда и её муж дядька Федя были соседями Александра Корнилова, так как их дом был поделен на два хозяйства: в одной части обитал Корнилов, в другой части обитала семья Приходько, сейчас состоящая из двух человек. Их оболтус сынуля в настоящее время тянул срочную службу в рядах российской армии в Майкопской бригаде. Чета Приходько: тётка Люда и дядька Федя были людьми тихими, но крепко пьющими. Они никогда не мешались Корнилову под ногами, своим затрапезным видом не утомляли солидную публику, ментам на Корнилова не стучали, денег на бухло не просили, сами бухали тихо и пристойно. Хоть стрельбу устрой здесь Кент, соседи не почешутся, за что он и ценил их, изредка даря на праздники пару бутылок водки или приглашая тётку Люду помочь прибраться по хозяйству за 500 полновесных рублей. Для них и 500 рублей были деньги, ведь дядька Федя работая в строительстве в должности шабашника особо не преуспевал в зашибании деньги, а тётка Люда дурью маялась, работая дежурным вахтёром в общаге. Такая у них жизнь: ну, кто на что учился. Решено, доставая из открытой консервной банки большую чёрную маслину, подумал Кент: тётку Люду пока не зову. Маслина выскочила из пальцев и бодро укатилась по полу под диван. — Вот сука, — обозвал удравшую ягоду Кент, и стал двумя пальцами вылавливать новую маслину из банки. Уважал он маслины, особенно крупные. Хорошая была закуска: шла под любой напиток. Сейчас в банке ловко уворачивались от его пальцев три оставшиеся маслины, суки настоящие и притом скользкие. Строго говоря, маслина это не ягода и не фрукт, но Кенту такие тонкости были ни к чему. Не ботаник он был ни разу. С новыми ста граммами коньяка две из них пошли на ура. Кент поискал глазами: что бы ещё ему съесть. Нашёл кусок хлеба и открытую банку с килькой в томате. Грязной вилкой подцепил пару рыбок и положил их на хлеб. Кент полюбовался на получившийся бутерброд и понюхал его: — Мля, говорят, что это килька в томате, — скривившись, покачал недовольно он головой. — Дурят нашего брата: не томат это, а говно. Кошка есть не будет. Она не дура. С этими словами он закусил очередные сто грамм коньяка получившимся бутербродом из кильки. Невкусно пахнувший томат попал на пальцы, и Кенту пришлось, подавляя недовольство облизывать их. Не идти же мыть руки в самом-то деле? Действительно, смысла мыть свои руки гражданину Корнилову уже не было, так как к жилищу Кента подходил Семён. Парень шёл уверенной походкой и даже не оборачивался. А чего суетиться? ИИ ему и так подробно описывал всю обстановку. А обстановка была спокойной, даже соседей объекта дома не было. Резидент не суетился и не притворялся, просто потому, что не умел в этом мире притворяться. Сначала он должен будет здесь многому научиться и понять местные реалии, только потом он сможет притворяться. Парень чуть приостановился и дал команду своему помощнику действовать по плану. Операция началась. Сколько надо лить коньяка в кофе, чтобы утро стало добрым? В случае с Кентом хоть ведро коньяка выпей — будущее добрым не будет. Да и не утро уже, а вечер. После коньяка шарики в голове крутились спокойнее, наступило умиротворение. Тем сильнее и контрастнее с наступившим благодушием подал громкий сигнал смартфон Кента, заставив того даже вздрогнуть от неожиданности. — Вот же, мля! И кого это нелёгкая заставляет мне названивать, — раздражённо выругался Кент. — Суки, отдохнуть не дают честному человеку. У кого там в мудях свербит? Сукой, которая не давала отдохнуть, судя по номеру, был его бригадир Велосипедист, а это значило, что надо отвечать на звонок, хочешь или не хочешь. Подождав ещё пару треньканий, Кент, нехотя поднёс аппарат левой рукой к левому уху и нажал кнопку соединения. — Аллё, — проговорил он, думая, что приветствует своего бригадира. — Что нового-хренового? К своему удивлению вызываемый абонент не услышал голос своего начальника, зато вдруг почувствовал рукой и щекой, что его верный аппарат вдруг катастрофически нагрелся до огромной температуры. Новое-хреновое произошло. Кент соображал туго, особенно, накачавшись коньяком, поэтому он быстро не отбросил аппарат от себя, а стал поворачивать в его сторону взгляд. Тут и произошёл взрыв. Руку, щеку и висок обдало сполохом огня, и множество осколков впилось в кожу щеки и шеи. Взрывом Кента слегка оглушило, и он только через несколько секунд почувствовал боль. Как только ему не вышибло взрывом глаза, зато крови было прилично, и стоял звон в ушах. От взрыва остатки корпуса аппарата сами выскочили из руки и упали на пол, испуская из себя зловонный дым и подозрительно потрескивая. Кент встрепенулся и кинулся в ванную, где у него было зеркало, около которого он периодически брился. Ну, красавец! Левая сторона морды была вся в крови, осколки даже шею поразили, но крупные сосуды вроде не пострадали. Левая рука тоже вся была в крови. И тут Кента накрыло болью. Что туплю — встрепенулся он — надо звонить в скорую, пусть лепилы быстрее приезжают, а то кровью истеку. Где тут телефон? Кент начал судорожно метаться по комнате в поисках телефона, но тут его осенило, что телефона-то уже и нет. Взорвался гад. Вот он лежит и потихоньку дымит. Сплюнув на пол, Корнилов решил бежать к соседям. У них телефон точно был, он помнил. Вот это и будет спасением. Он не подумал, что соседей может и не быть сейчас дома. Но, надо было что-то делать, не истекать же кровью. Корнилов бодро ломанулся к входной двери, открыл её и попытался выйти в общий двор, как вдруг перед его носом оказался какой-то человек, взмахнувший рукой. Дальше Корнилов ощутил жуткую боль в горле, от которой он почти потерял сознание. Сильный удар отбросил тело Корнилова обратно в комнату и приземлил его на диване. Вскоре он ощутил себя сидящим на своём любимом диване и силящимся схватить хоть немного воздуха. Этот гад, натуральный маньяк, здорово его ударил. Хрипя, задыхаясь и обливаясь кровью Корнилов, наконец, понял, кто перед ним находится. Перед ним нарисовался утопленник собственной персоной, которого они с Соломой сегодня ночью благополучно утопили в море. Ожил, значит. Или не очень ожил, а это и есть покойник. Судя по совершенно ничего не выражающим глазам так и было. Ну, не бывает у живых людей таких глаз. Это или мертвец, или маньяк, или всё вместе. — Мир есть совокупность фактов, а не вещей, поэтому бытие — это ускользающая иллюзия, — с угрожающими нотками в голосе произнёс утопленник. Потом добавил: «Всё существует, даже если его нет. И меня нет. Плохая для тебя новость: я не существую». — Че…чего? — не понял Кент. Он, как заворожённый следил, как незваный гость, не разводя церемонии и ничего Кенту не предъявляя, вдруг схватил недопитую бутылку коньяка и шарахнул ею по бутылке водки. Обе бутылки разбились вдребезги. Теперь в руках у маньяка была так называемая «розочка», получившаяся от разбившейся бутылки коньяка. Ничего не говоря, практически без замаха, маньяк этим монструозным инструментом всадил Кенту по уже поражённой стороне морды. Острое, страшной формы стекло, превратило в лохмотья кожу на подбородке и щеке. Досталось опять окровавленной руке. Вот это боль! Дикая! Как можно человеку причинять такую боль? — Где? — заорал маньяк прямо в лицо Кенту и для убедительности сунул окровавленную розочку к его носу. Кент выл на одной ноте, тряся головой, разбрызгивая кровь, которая даже на маньяка попадала, но тот совершенно на это не обращал внимания. Он хотел переспросить: «Что, где?», но вовремя понял, что лучше не злить обезумевшего садиста. Скорее всего, этот урод имеет в виду его, в смысле свои, документы и личные вещи. Да, точно! Сумку с его вещами Кент достал из машины фраера, который оказался непотопляемым маньяком, а машину, по распоряжению Велосипедиста, Кент пригнал в свой гараж. Там она сейчас и стоит. Эту сумку он затащил в дом, в неё же он сунул и документы этого фраера. Был ещё большой кожаный лопатник, в котором имелось много отделений с находившимися в них карточками, какими-то жетонами, листочками с накарябанными на них номерами телефонов. Были там и деньги: немного, тысяч сорок, но бабки забрал себе Велосипедист. В их бригаде с этим делом было строго. Все неправедно добытые богатства сначала отдавались шефу, который потом их делил строго поровну: половину себе, а половину всем остальным членам банды. Справедливый был бригадир. — Там, — Кент махнул здоровой правой рукой в сторону валявшейся на полу сумке. У него была только одна мысль, чтобы этот дикий фраер повернулся к нему спиной. Тогда можно будет вытащить пистолет и всадить пару маслин в это восставшее из моря тело. Может, хоть пули его упокоят? Кент видел, как парень перебросил розочку в левую руку и стал поворачиваться к валяющейся на полу сумке. Вот он уже полностью повернулся спиной и сделал шаг к сумке. Пора, решил Кент, и медленно и осторожно сунул руку в карман, нащупав холодную рукоять пистолета. Он думал, что этот фокус у него получится. Только сейчас он сражался не с человеком, и даже не с Семёном, а с существом, которое было полностью под управлением совершенного ИИ. Кент не успел достать пистолет, как не успел он понять, каким образом этот фраер, повернувшись спиной, осознал опасность. А дальше опять пришла жуткая боль. Как-то получилось так, что маньяк слишком резво оказался перед Кентом и уже левой рукой с, зажатой в ней розочкой, нанёс мощный удар по правой руке, сжимавшей рукоятку пистолета, превратив кожу на пальцах в окровавленные лохмотья. Потом последовал удар по ноге, а потом по правой стороне морды Кента. Эта жуткая розочка, когда кромсала тело Кента, издавала противный треск и приносила боль, много боли и много крови, и с каждой вытекающей каплей крови он освобождался от заблуждения, что находится на вершине местного общества, на вершине пищевой цепочки. Оказалось, что здесь водятся и более сильные хищники, которые таких Кентов употребляют по две штуки на завтрак. Естественно, Кент, будучи полностью деморализованным, даже не делал повторной попытки вытащить пистолет. К его удивлению, садист не стал лишать его огнестрельного оружия. Издевается, гад! Маньяк вроде как предлагал Кенту сделать ещё попытку достать оружие, за которою он больно накажет Кента. Нравится ему уродовать человека. Однако, окровавленный и трясущийся от боли бандит понял, что лучше не злить этого выродка. Он видел, как это исчадье ада поставило сумку на диван рядом с трясущимся Кентом. Потом садюга открыл сумку и вытащил документы и лопатник. Кент видел, что зверь в образе человека, равнодушно посмотрел на свой паспорт, мельком глянул на права на машину. Шмотки, находящиеся в сумке, его совершенно не заинтересовали. Совсем немного его привлёк лопатник. Маньяк сунул в него свой нос и с дебильным видом спросил: — А где? Это что он имеет в виду? Кент сообразил, что гад, которого в детстве родители неоднократно роняли головой о пол, интересуется: «Где мои денежки? Вот тут они были? А теперь их нет». Вот же крохобор какой. За несчастные 40 тысяч готов человека убить. Точно маньяк. — Деньги? — промычал Кент. — Их Велосипедист забрал, — сдал он своего шефа с потрохами. — Я отдам, точно тебе говорю, отдам. Всё отдам. Кент пытался фокусировать свой взгляд на незваном собеседнике, но от боли видел только часть картинки: по периферии его взора растекалась жёлтая муть. Сейчас, чтобы остаться в живых, надо этому чёрту что-то пообещать, денег ему дать. Может тогда он отцепится. А потом мы его поймаем. Но то будет потом, а сейчас надо стелиться перед ним. — В сейфе бабки лежат, возьми всё, что есть, — начал диалог Кент. — Чё ты, в натуре, братское сердце. Давай краями разойдёмся и всё забудем? Понятно, что ошибка вышла. Наш косяк, признаю.