– Привет, Лен, – спокойно поздоровался он. Лен Крайтон кивнул в ответ: – Билли. Эти… Боже, я не знаю, как тебе об этом сказать. – Я думаю, по одному слову за раз – наилучший вариант, солдат. – Эти люди, которые переносили тело Кэмпиона, проходят предварительное обследование в Атланте, и новости неутешительные. – Все заражены? – По крайней мере пятеро. Есть там один парень – его зовут Стюарт Редман, – так вот, у него пока отрицательная реакция. Но, насколько нам известно, и у Кэмпиона первые пятьдесят часов реакция оставалась отрицательной. – Если бы Кэмпион не сбежал, – вздохнул Старки. – Там оказалась хреновая система безопасности, Лен. На редкость хреновая. Крайтон кивнул. – Продолжай. – В Арнетте введен карантин. Мы уже изолировали как минимум шестнадцать человек, зараженных постоянно мутирующим вирусом гриппа А-прайм. И это только те, у кого проявились явные симптомы. – Средства массовой информации? – Пока все тихо. Они верят в то, что это сибирская язва. – Что еще? – Одна очень серьезная проблема. Джозеф Роберт Брентвуд, патрульный дорожной полиции Техаса. Его двоюродному брату принадлежит та самая заправка, где Кэмпион закончил свое путешествие. Он заехал вчера утром к Хэпскомбу, чтобы предупредить, что приезжают люди из департамента здравоохранения. Мы задержали его три часа назад, и сейчас он на пути в Атланту. Но до этого Брентвуд объехал на патрульной машине половину восточного Техаса. Одному Богу известно, со сколькими людьми он вступил в контакт за это время. – Черт! – выдохнул Старки – и сам испугался водянистой слабости своего голоса и холодка, который зародился где-то в яйцах и теперь подбирался к животу. «Расчетная вероятность заражения девяносто девять целых четыре десятых процента», – подумал он. Эта фраза вертелась и вертелась у него в голове. И означала, в свою очередь, девяносто девять целых четыре десятых процента летальных исходов, поскольку человеческий организм не мог производить антитела, способные уничтожить постоянно мутирующий вирус. Как только нужные антитела появлялись, вирус просто мутировал и переходил в новую, слегка отличную от предыдущей форму. По этой же причине практически не представлялось возможным и создание вакцины. Девяносто девять целых и четыре десятых процента. – Господи. Это все? – Ну… – Давай же. Заканчивай. Крайтон тянуть не стал. – Хаммер мертв, Билли. Самоубийство. Он выстрелил себе в глаз из табельного пистолета. Материалы по проекту «Синева» лежали у него на столе. Мне кажется, он подумал, что они представляют собой вполне исчерпывающую предсмертную записку. Старки закрыл глаза. Вик Хаммер, его… был его зятем. И как он скажет об этом Синтии? «Мне очень жаль, Синти. Вик сегодня нырнул с вышки в миску холодного супа. Вот, прими «расслаблялку». Видишь ли, это цепь досадных случайностей. Анализатор оказался с дефектом. А еще кто-то забыл повернуть рубильник, отсекающий базу от внешнего мира. Запаздывание составило сорок пять секунд, но этого хватило. Анализаторы эти на нашем жаргоне называют «нюхачами». Их изготовили в Портленде, штат Орегон, по контракту министерства обороны 164480966. «Нюхачей» собирают на отдельных конвейерах женщины-техники, и сборка организована таким образом, что никто из них знать не знает, чем они занимаются. Одна, вероятно, думала о том, что приготовить на ужин, а другая, которой полагалось проверять работу первой, размышляла об обмене семейного автомобиля. И наконец, последняя случайность: охранник, находившийся на посту наблюдения номер четыре, кстати, его фамилия Кэмпион, увидел, как цифры поменяли цвет на красный, и успел уйти, прежде чем двери захлопнулись и сработали магнитные замки. Потом он забрал свою семью и уехал. Проскочил главные ворота за четыре минуты до того, как завыли сирены и мы блокировали всю базу. И никто не искал его еще целый час, потому что на постах наблюдения не стоят камеры слежения – на каком-то этапе приходится прекращать охранять охранников, иначе мы все тут превратимся в надзирателей, – и все полагали, что он на месте, ждет, пока «нюхачи» отделят чистые зоны от зараженных. Таким образом, он получил немалую фору, и ему хватило ума воспользоваться проселочными дорогами; более того, его автомобиль не застрял ни на одной из них. Потом кому-то пришлось принимать волевое решение, ставить ли в известность дорожную полицию, или ФБР, или оба этих ведомства, и все метались из стороны в сторону, и к тому времени, когда кто-то решил, что разгребать дерьмо должна Контора, этот говнюк-везунчик – этот удачливый больной говнюк – добрался до Техаса, а когда его наконец-то настигли, он уже никуда не бежал, потому что лежал в морге, вместе с женой и дочерью. В морге Богом забытого маленького городка, именуемого Брейнтри. Брейнтри, штат Техас. Короче, Синти, я пытаюсь объяснить, что все это – цепь случайностей, и вероятность такого развития событий была ниже, чем вероятность выигрыша в Ирландской лотерее. К счастью, эту вероятность, конечно, чуть повысила некомпетентность… я хотел сказать, к несчастью, пожалуйста, извини меня, но главным образом причина в том, что все эти случайности наложились друг на друга. Вины твоего мужа в этом нет. Однако он возглавлял проект и понял, что ситуация выходит из-под контроля, и тогда…» – Спасибо, Лен, – поблагодарил он Крайтона. – Билли, не хочешь ли ты… – Я поднимусь через десять минут. Пожалуйста, оповести всех, что совещание генштаба начнется через четверть часа. Если они в постелях, дай им пинка, чтобы шевелились. – Да, сэр. – И, Лен… – Да? – Я рад, что именно ты сообщил мне об этом. – Да, сэр. Крайтон вышел. Старки посмотрел на часы. Потом подошел к мониторам, вмонтированным в стену. Включил номер два и, заложив руки за спину, задумчиво уставился на безмолвную столовую проекта «Синева». Глава 5 Ларри Андервуд повернул за угол и нашел место для парковки, достаточно широкое, чтобы втиснуть свой «датсун-зет» между пожарным гидрантом и чьим-то заполненным доверху и лежащим на боку мусорным контейнером. В нем лежало что-то мерзкое, и Ларри попытался убедить себя в том, что в действительности не видел окоченевший труп кошки, в белый живот которой вгрызалась крыса. Она рванула в темноту от света фар его автомобиля, и ему не составило бы труда поверить, что ее и вовсе не было. Кошка, однако, никуда не делась, и, глуша двигатель «зет», Ларри пришел к выводу, что если веришь в одно, придется поверить и в другое. Ведь говорили же, что в Париже самая большая популяция крыс во всем мире? Благодаря старым дренажным и канализационным системам. А Нью-Йорк не сильно уступал Парижу, и если Ларри не изменяли воспоминания о растраченном впустую детстве, отнюдь не все нью-йоркские крысы были четвероногими. И зачем он вообще паркуется у этого разваливающегося городского особняка, размышляя о крысах? Пятью днями ранее, четырнадцатого июня, Ларри пребывал в солнечной южной Калифорнии – этом пристанище наркоманов, сектантов, единственных в мире круглосуточных ночных клубов с танцовщицами гоу-гоу и «Диснейленда». Нынешним же утром, без четверти четыре, он прибыл на побережье другого океана и заплатил за проезд по мосту Трайборо. Сыпал унылый мелкий дождь. Только в Нью-Йорке мелкий летний дождь может казаться таким невыносимо унылым. Ларри видел, как дождевые капельки сливались на ветровом стекле «датсуна», а восточный небосклон уже начала подсвечивать заря. Дорогой Нью-Йорк, я снова дома. Может быть, «Янкиз» в городе. Хоть какое-то оправдание для путешествия. Доехать на подземке до Стадиона, пить пиво, есть хот-доги и наблюдать за тем, как «Янкиз» громят Кливленд или Бостон… Мысли унесли его куда-то прочь, а вернувшись в Нью-Йорк, он увидел, что стало заметно светлее. Часы на приборной панели показывали 6.05. Похоже, он задремал. И теперь убедился, что крыса настоящая. Потому что она вернулась. И уже выгрызла немалую дыру во внутренностях кошки. Пустой желудок Ларри трепыхнулся. Он было собрался посигналить и прогнать крысу, но взглянул на спящие дома, охраняемые пустыми мусорными контейнерами, и передумал. Он просто сполз пониже в ковшеобразном водительском кресле, чтобы не видеть, как крыса завтракает. «Только заморю червячка, мой дорогой человек, и тут же обратно, в тоннели подземки. Возможно, мне еще доведется увидеть тебя, старина. Хотя я очень сомневаюсь, что ты при этом тоже увидишь меня». Фасад здания украшали написанные краской из баллончиков слоганы загадочного и зловещего содержания: «ЧИКО 116», «ЗОРРО 93», «МАЛЫШ ЭБИ № 1». Когда Ларри был маленьким, до того как умер отец, этот район выглядел респектабельно. Два каменных пса охраняли ступени, ведущие к двустворчатой двери. За год до того, как он уехал на западное побережье, хулиганы разбили туловище правого пса, до самых лап. Теперь от обеих скульптур осталась одна задняя лапа левой собаки. Туловище, для поддержания которого предназначались лапы, исчезло бесследно. Возможно, ныне оно украшало логово какого-нибудь пуэрто-риканского торчка. А может, пса взял ЗОРРО 93 или МАЛЫШ ЭБИ № 1. Или крысы темной ночью утащили скульптуру в заброшенный подземный тоннель. И возможно – наверняка он не знал, – заодно прихватили его мамашу. Он полагал, что должен хотя бы подняться по лестнице и войти в подъезд, чтобы убедиться, что ее фамилия никуда не делась с почтового ящика квартиры номер пятнадцать, но усталость не давала ему сдвинуться с места. Нет, он посидит здесь и подремлет до семи утра, в надежде, что «красненькие»[10], которыми он закинулся, разбудят его около семи. Тогда он выйдет из машины и посмотрит, живет ли еще здесь его мать. Может быть, даже лучше, если она переехала. Может быть, тогда он даже забудет про «Янкиз». Может быть, просто снимет номер в «Билтморе», проспит три дня подряд, а потом отправится обратно на Золотой Запад. В этом свете, под этим моросящим дождем, когда голова и ноги гудели от усталости, Нью-Йорк очаровывал, как мертвая шлюха. Мысли вновь поплыли в прошлое, и в который раз он принялся размышлять о прошедших девяти неделях (или около того), пытаясь найти разгадку, способную расставить все по местам, позволить объяснить самому себе, как он мог шесть долгих лет биться головой о каменные стены, играть в клубах, рассылать демонстрационные кассеты, участвовать в студийных записях, выпрыгивать из штанов – а потом внезапно добиться всего, о чем мечтал, за каких-то девять недель. Но разложить все по полочкам в голове никак не удавалось, с тем же успехом можно было пытаться проглотить дверную ручку. Тем не менее Ларри исходил из того, что должен же быть какой-то ответ, какое-то объяснение, которое позволило бы отвергнуть самую отвратительную версию: случившееся с ним – всего лишь каприз, простой поворот судьбы, как пел Дилан. Он глубже провалился в дрему, сложив руки на груди, вновь и вновь прокручивая в голове события прошлого, добавляя новые, произошедшие только что, тихий и мрачный контрапункт, ноту на пределе слышимости, сыгранную на синтезаторе, больше похожую на предупреждение: крысу, вгрызающуюся в труп кошки, жующую, жующую, ищущую что-то особенно вкусное. Это же закон джунглей, мой дорогой: если ты на деревьях, значит, должен раскачиваться… На самом деле все началось еще полтора года назад. Он выступал с «Тэттерд ремнантс» в одном из клубов Беркли, и ему позвонил человек из «Коламбии». Не слишком большая шишка, простой труженик виниловых виноградников. Нил Даймонд захотел взять одну из песен Ларри под названием «Поймешь ли ты своего парня, детка?». Даймонд записывал альбом. Кроме своих песен, он собирался включить туда «Пегги Сью вышла замуж» Бадди Холли и, возможно, песню Ларри Андервуда. Вопрос заключался в следующем: пожелает ли Ларри приехать и принять участие в записи собственной песни? Даймонд хотел добавить вторую акустическую гитару. Мелодия ему очень нравилась. Ларри согласился. Запись продолжалась три дня. Все прошло хорошо. Ларри встретился с Нилом Даймондом, Робби Робертсоном и Ричардом Перри. Договорились, что фамилия Ларри будет упомянута на обложке альбома, да и заплатили ему по расценкам профсоюза. Но песня «Поймешь ли ты своего парня, детка?» так и не вошла в альбом. На второй вечер записи Даймонд пришел с новой мелодией собственного сочинения, которая и заменила песню Ларри. «Что ж, это плохо, – посочувствовал человек из «Коламбии», – но такое случается. И вот что я тебе скажу: почему бы нам все-таки не записать песню? Посмотрим, вдруг мне удастся что-нибудь сделать?» Песню Ларри записал, а потом вновь оказался на улице. В Лос-Анджелесе тоже наступили трудные времена. Несколько раз его приглашали поучаствовать в записи, но не более того. Наконец он все-таки устроился гитаристом в вечерний клуб. Негромко наигрывал «Нежно, как я покидаю тебя» и «Лунную реку», пока пожилые мужчины говорили о делах и поглощали италь янские блюда. Он писал тексты песен на клочках бумаги, потому что иначе путался, а то и вовсе все забывал и напевал мелодии, продолжая тренькать на гитаре, м-м-м-м-м, м-м-м-м-м, та-да-м-м-м-м, стараясь выглядеть изысканно, как импровизирующий Тони Беннетт[11], и чувствуя себя полным говнюком. В лифтах и супермаркетах Ларри особенно остро ощущал, какую жалкую музыку он играет. А потом, девять недель тому назад, совершенно неожиданно позвонил человек из «Коламбии». Они хотят выпустить его запись синглом. Может ли он приехать и записать песенку для другой стороны? «Конечно», – ответил Ларри. Конечно, он мог и приехать, и записать. В воскресенье вечером он вошел в студию «Коламбия рекордс» в Лос-Анджелесе, за один час продублировал на второй дорожке свой голос для «Поймешь ли ты своего парня, дет ка?», а потом записал песню «Карманный Спаситель», которую сочинил еще для «Тэттерд ремнантс». Человек из «Коламбии» вручил Ларри чек на пятьсот долларов и вонючий контракт, связывавший музыканта куда в большей степени, чем звукозаписывающую компанию. Потом пожал Ларри руку, порадовался тому, что они в одной лодке, одарил его сухой улыбкой, когда тот спросил о рекламной кампании по продвижению сингла, и проводил до дверей. В столь поздний час Ларри уже не мог положить деньги на депозит, поэтому чек оставался у него в кармане, пока он играл стандартный репертуар в вечернем клубе «У Джино». Перед первым перерывом он сыграл и тихонько спел «Поймешь ли ты своего парня, детка?». Заметил это только владелец вечернего клуба, который предложил ему приберечь ниггерский бибоп для бригады уборщиков. Семь недель назад человек из «Коламбии» позвонил снова и посоветовал купить последний номер «Биллборда». Ларри рванул к газетному киоску. «Поймешь ли ты своего парня, детка?» во шла в число трех лучших новинок недели. Ларри перезвонил человеку из «Коламбии», и тот спросил, не хочет ли Ларри встретиться за ленчем с некоторыми из настоящих шишек, чтобы обсудить будущий альбом. Сингл им понравился, а песни уже включили в ротацию радиостанций Детройта, Филадельфии и Портленда, штат Мэн. Все шло к тому, что они могли стать хитами. На одной детройтской радиостанции, транслирующей соул, его сингл четыре вечера подряд побеждал в ночной программе «Битва звуков». Никто, похоже, и представить себе не мог, что Ларри Андервуд – белый. На ленче он напился и едва ощутил вкус семги. Никто не обратил на это ни малейшего внимания. Один из больших людей сказал, что не удивится, если в следующем году «Поймешь ли ты своего парня, детка?» получит «Грэмми». И каким же бальзамом эти слова пролились на сердце Ларри. Ему казалось, что это сон, а не явь, и, возвращаясь домой, он почему-то не сомневался, что его непременно собьет грузовик и на том все закончится. Шишки из «Коламбии» вручили ему еще один чек, на этот раз на две с половиной тысячи долларов. Придя к себе, Ларри снял телефонную трубку и начал звонить. Первым на повестке дня стал Морт Грин по прозвищу Джино, хозяин вечернего клуба, в котором Ларри играл на гитаре. Ларри сообщил, что тому придется найти кого-то еще, чтобы наигрывать «Желтую птицу», пока посетители жуют недоваренные макароны. Потом он позвонил всем, о ком только смог вспомнить, в том числе Барри Грайгу из «Ремнантс». После чего пошел в ближайший бар и напился как свинья. Пять недель назад сингл вошел в «Горячую сотню» хит-парада «Биллборда» и занял восемьдесят девятое место. С пулей[12]. В те дни в Лос-Анджелес по-настоящему пришла весна. В ослепительно сверкающее майское утро, когда дома такие белоснежные, а океан такой синий, что, кажется, глаза сейчас выскочат из глазниц и покатятся вниз по щекам, как стеклянные шарики, Ларри впервые услышал свою запись по радио. Компанию ему составляли три или четыре приятеля, среди них – его тогдашняя девушка, и все они немножко нюхнули кокаина. Он заходил из кухни в гостиную с пакетом печенья «Толл хаус», когда из радиоприемника прозвучал знакомый слоган КЛМТ: «Но-о-о-о-о-вая му-у-у-у-зыка!» А затем Ларри замер, услышав собственный голос, доносящийся из колонок «Техникс»: Да, я не сказал тебе, что еду домой, Да, ты не знала, что я буду с тобой, Но кто ж мне ответит, как не ты, детка? Поймешь ли ты своего парня, детка? Он суперпарень, ты же знаешь, детка. Поймешь ли ты своего парня, детка? «Господи, это же я!» – вырвалось у него. Он уронил пакет с печеньем на пол и стоял, разинув рот, словно огретый обухом по голове, а его друзья аплодировали. Четыре недели назад его песня прыгнула на семьдесят третье место в хит-параде «Биллборда». У Ларри появилось ощущение, будто он попал в старый немой фильм, в котором все происходит слишком быстро. Телефон звонил не переставая. «Коламбия» срочно требовала записи альбома, стремясь извлечь максимальную выгоду из успеха сингла. Какой-то обезумевший сукин кот из «Эй-энд-Ар»[13] названивал по три раза на дню, твердя, что Ларри еще вчера должен был прийти в студию «Рекорд уан» и записать римейк «Держись, Слупи» группы «Маккойс». «Это будет бомба! – орал этот дебил. – Как пить дать, Лар! (Ларри еще ни разу не виделся с ним, но уже стал для него Ларом.) Это будет бомба! Говорю тебе, гребаная бомба!» Ларри вышел из себя и ответил назойливому бомбиле, что если бы ему пришлось выбирать между записью «Держись, Слупи» и клизмой с кока-колой, он бы выбрал клизму, после чего бросил трубку. Но все продолжалось. В его завороженные уши текли потоки уверений, что это будет лучший альбом последней пятилетки. Десятки агентов обрывали телефон. В каждом голосе слышалась жадность. Ларри начал принимать апперсы, и теперь ему повсюду мерещилась его песня. Одним воскресным утром он услышал ее в программе «Соул трейн», а потом весь день убеждал себя, что это была не галлюцинация.