В руке рука… «Не бойся, Мэри, Посланца смерти!» «Блю ойстер калт» ЧТО ЭТО ЗА МАГИЯ? ЧТО ЭТО ЗА МАГИЯ? ЧТО ЭТО ЗА МАГИЯ?[4] «Кантри Джо энд фиш» Понеслось… Нам пригодится помощь, предположил Поэт. Эдуард Дорн – Салли. В ответ бормотание. – Просыпайся же, Салли. Бормотание громче, что-то вроде: «…менявпокое». Он потряс ее посильнее. – Просыпайся. Немедленно просыпайся! Чарли. Голос Чарли. Зовет ее. Давно? Салли выплыла из пучины сна. Первым делом глянула на часы на прикроватном столике: четверть третьего утра. Чарли здесь быть не могло – ведь это его смена. Тут она наконец-то перевела взгляд на мужа, и что-то в ней трепыхнулось, какая-то ужасная догадка. Она увидела, что Чарли смертельно бледен и его глаза неестественно выпучены. В одной руке он держал ключи от машины, а другой продолжал трясти Салли. Словно до него не доходило, что она уже проснулась. – Чарли, в чем дело? Что случилось? Он вроде бы не знал, что ответить. Кадык тщетно ходил вверх-вниз, и, кроме тиканья часов, ничто не нарушало тишину в небольшом бунгало, выделенном им для проживания. – Пожар? – сразу спросила она. Только это могло привести его в подобное состояние. Она знала, что родители Чарли погибли в своем доме при пожаре. – В некотором роде, – сказал он. – В некотором роде и еще хуже. Одевайся, милая, и буди малышку Лавон. Надо выметаться отсюда. – Почему? – спросила она, вставая с постели. Темный страх охватил ее. Все не так. Словно во сне. – Куда? Во двор? – Но она знала, что не во двор. Никогда еще Чарли не казался таким испуганным. Она втянула ноздрями воздух, но не почувствовала запаха дыма или гари. – Салли, милая, не задавай вопросов. Нам надо уезжать. Чем дальше, тем лучше. Буди малышку Лавон и одевай ее. – Но мне же… у нас есть время собрать вещи? Вопрос, похоже, ошарашил его. Поставил в тупик. Салли думала, что он боится в той же степени, что и она, но, вероятно, дело обстояло иначе. Она-то решила, что он просто боится, а по всему выходило, что он на грани неудержимой паники. Он рассеянно прошелся рукой по волосам. – Не знаю. Мне нужно проверить, откуда дует ветер. И после этого странного заявления, которое для нее ровным счетом ничего не значило, оставил ее, замерзшую, и испуганную, и сбитую с толку, босиком и в ночнушке. Создавалось ощущение, что он рехнулся. Какое отношение направление ветра имело ко времени, необходимому на сбор вещей? И как далеко им предстояло ехать? В Рино? Вегас? Солт-Лейк-Сити? И… Ее рука метнулась к горлу, едва в голове сверкнула новая мысль. САМОВОЛКА. Отъезд под покровом ночи означал, что он собрался в САМОВОЛКУ. Салли прошла в небольшую комнатку, которая служила детской малышке Лавон, и несколько мгновений стояла в нерешительности, глядя на свою крошку, спящую под розовым одеялом. Она все еще цеплялась за слабую надежду, что это лишь удивительно яркий сон. Он закончится, и она проснется, как обычно, в семь часов утра, покормит малышку Лавон, поест сама, наблюдая за первым часом программы «Сегодня», сварит яйца для Чарли, который придет в начале девятого, по окончании ночной смены на северной вышке Резервации. А через две недели у него начнутся дневные смены, и он не будет таким раздраженным, а когда он спит рядом, ей не снятся такие безумные сны, как этот, и… – Поторопись! – прошипел он, руша эту слабую надежду. – У нас есть время взять с собой какие-то мелочи… но, ради всего святого, если ты любишь ее, – Чарли указал на девочку в кроватке, – одевай скорее! Нервно кашлянув, он начал вытаскивать вещи из ящиков комода и в беспорядке запихивать в пару старых чемоданов. Она осторожно, стараясь не напугать, разбудила малышку Лавон. Трехлетняя кроха выглядела раздраженной и удивленной тем, что ее поднимают с кроватки посреди ночи, и заплакала, когда Салли принялась надевать на нее трусики, блузку, комбинезон. Звук ее плача испугал Салли еще сильнее. Она ассоциировала плач с другими случаями, когда малышка Лавон, обычно ангельский ребенок, плакала по ночам: раздражение кожи от подгузников, режущиеся зубки, затрудненное дыхание, колики… Но испуг медленно перешел в гнев, когда Салли увидела, как Чарли чуть не пронесся мимо двери, сжимая в руках ее белье. Застежки лифчика болтались, словно узкие ленты на новогодних хлопушках. Он бросил белье в один чемодан, захлопнул крышку. Подол ее лучшей комбинации торчал наружу, и Салли могла поклясться, что кружева порваны. – В чем все-таки дело? – закричала она, и тревога в ее голосе заставила малышку Лавон разрыдаться, хотя первые слезы уже начали переходить в хныканье. – Ты спятил? За нами отправят солдат, Чарли! Понимаешь, солдат! – Этой ночью не отправят! – В его голосе звучала такая уверенность, что Салли сама едва не запаниковала. – Пойми, дорогуша, если мы сейчас не сделаем ноги, нам уже никогда не выбраться с базы. Я вообще не понимаю, как мне удалось покинуть вышку. Надо полагать, что-то не сработало. Почему бы и нет? Все на свете может сломаться. – И он издал высокий, птичий смешок, испугавший ее даже сильнее, чем все остальное. – Малышка одета? Хорошо. Положи часть ее одежды во второй чемодан. Остальное запихни в синюю сумку из чулана. И мотаем отсюда к чертовой матери. Думаю, у нас все получится. Ветер дует с востока на запад. Поблагодарим за это Господа. Он снова кашлянул в кулак. – Папочка! – заверещала Лавон, протягивая вверх руки. – Хочу папочку! Да! Хочу покататься на лошадке, папочка! На лошадке! Да! – Не сейчас, – ответил Чарли и исчез на кухне. Салли услышала звон посуды: он доставал ее заначку из голубой супницы, что стояла на верхней полке. Тридцать или сорок долларов, которые она откладывала по одному доллару, иногда по пятьдесят центов. На мелкие расходы. Значит, действительно что-то случилось. Что бы это ни было. Малышка Лавон, которой редко в чем-то отказывали, а тут не позволили прокатиться верхом на папочке, вновь расплакалась. Салли удалось надеть на нее легкую курточку, а остальную одежду девочки она торопливо побросала в парусиновую сумку. Сама идея засунуть что-нибудь во второй и без того набитый чемодан казалась нелепой. Он бы лопнул. Ей пришлось придавить крышку коленями, чтобы застегнуть защелки. Мысленно она поблагодарила Бога за то, что малышка Лавон уже ходила на горшок, так что подгузники больше не требовались. Чарли вернулся в спальню бегом. Он все еще комкал и запихивал в карман форменных брюк одно– и пятидолларовые купюры, взятые из супницы. Салли подхватила малышку Лавон на руки. Девочка уже совсем проснулась и могла бы идти сама, но Салли хотела прижать ее к себе. Она наклонилась, подняла с пола сумку. – Куда мы едем, папочка? – спросила малышка Лавон. – Я фпала. – Ты можешь пофпать и в машине. – Чарли взялся за чемоданы. Из одного по-прежнему торчал край комбинации. Глаза Чарли оставались бешеными. Страшная догадка, переходящая в уверенность, зародилась в сознании Салли. – Там что-то случилось? – прошептала она. – Ох, Иисус, Мария и Иосиф, ведь так? Что-то случилось. Там. – Я раскладывал пасьянс, – ответил Чарли. – Поднял голову и увидел, что цифры из зеленых стали красными. Я включил монитор. Салли, они все… Он помолчал, посмотрел в глаза малышки Лавон, широко открытые и любопытные, хоть и по-прежнему полные слез. – Они все там У-М-Е-Р-Л-И, – продолжил он. – Все, за исключением одного или двух, да и тех, наверное, уже нет в живых. – Что значит У-М-Е-Л-И, папочка? – спросила малышка Лавон. – Не важно, милая… – Собственный голос, казалось, доносился до Салли из очень длинного каньона. Чарли сглотнул. У него в горле что-то щелкнуло. – Когда цифры становятся красными, все выходы должны блокироваться. У них стоит компьютер «Чабб»[5], который управляет всей автоматикой, и считалось, что он никогда не дает сбоев. Я посмотрел на монитор и выскочил за дверь. Думал, эта чертова штука перережет меня пополам. Ей следовало закрыться в тот же миг, когда покраснели цифры. Не знаю, как долго они были красными до того, как я посмотрел на часы. Но я почти добежал до стоянки, когда услышал, как дверь захлопнулась у меня за спиной. И все-таки если б я поднял голову тридцатью секундами позже, то остался бы на посту наблюдения, закупоренный, как муха в бутылке. – Но что случилось? Что… – Я не знаю. Не хочу этого знать. Знаю только, что это уб… это У-Б-И-Л-О их быстро. Если я им потребуюсь, сперва придется меня поймать. Мне платят за риск, но не столько, чтобы я здесь оставался. Ветер дует на запад. Мы едем на восток. Пошли, быстро! Все еще окончательно не проснувшись, словно в кошмарном сне, она пошла за ним к подъездной дорожке, где стоял их пятнадцатилетний «шеви», тихо ржавея в благоуханной тьме пустыни, укрытой калифорнийской ночью. Чарли положил чемоданы в багажник, а сумку – на заднее сиденье. Салли с девочкой на руках на мгновение задержалась у пассажирской двери, глядя на бунгало, где они прожили последние четыре года. Когда они въехали, вспомнила она, малышка Лавон сидела у нее в животе, и все катания на лошадке были еще впереди. – Давай! – позвал муж. – Садись, быстро! Она подчинилась. Чарли подал машину назад, полоснув лучами фар по дому. Блики в окнах казались глазами какого-то загнанного зверя. Он напряженно навис над рулем, и тусклые огни приборного щитка подсветили его лицо. – Если ворота базы закрыты, я попробую их протаранить. Он так и собирался поступить, она это чувствовала. Внезапно ее ноги стали ватными. Но прибегать к таким отчаянным мерам не пришлось. Ворота были открыты. Один из охранников дремал над журналом, другого Салли не разглядела. Возможно, он находился в гараже. Эта – наружная – часть базы использовалась для хранения военной техники. То, что происходило в «сердце», этих парней никак не касалось.